Страница 8 из 9
Открыла кран. Трубы зашумели, отрыгивая пустоту.
В шкафу на полках лежали пакеты с вермишелью, рисом, мукой, сахаром и стояла бутылка рафинированного подсолнечного масла. «Раму» бы не забыть… Люда раскрыла холщовый мешок, сгребая в него пакеты.
Хруст.
– Чернуха! – визгнула Люда.
Прижав уши к голове, Чернуха станцевала задом.
– Возвращайся в подвал – кому говорю!
Дверь хлопнула.
– Что ж ты двери не запираешь? – раздался голос Марины.
Она вошла в кухню, неся на спине такой же мешок.
– Собирала продукты в нижних квартирах, – объяснила она. – Если будем экономить, месяца на два хватит.
– Наверх не ходи – там лестница обвалилась.
– Видела.
Люда наклонилась к шкафу.
– Где-то тут у меня была карамель…
– Пойдем, – позвала Марина, – в подвале начнут волноваться.
Люда выпрямилась, взвалила мешок на спину, и вот тут… Вот тут возле ее уха что-то прожужжало и звякнуло об остаточную кафельную плитку на стене.
Люда огляделась по сторонам.
– Стреляют! – крикнула Марина и бросилась на пол.
Люда растянулась рядом, забаррикадировавшись мешком с продуктами. Чернуха легла между ними, перевернулась на спину и засучила лапами.
– Лежи спокойно, – приказала Люда.
– Снайпер стреляет из соседнего дома.
– Какой еще снайпер?
Из разбитого окна была видна соседняя пятиэтажка, двор между нею и домом слепых был общим. Пятиэтажка разрушена с одного бока – снаряд прихватил последний этаж. Сидя за гаражом во дворе, Люда была уверена: в соседнем доме давно ни души.
– Какой снайпер?
– Откуда я знаю.
– Что ж он, читать не умеет? На углах же написано – «Дом слепых».
– На любом доме можно написать все что угодно… – проговорила из-за своего мешка Марина.
– Может, пуля шальная? Залетела случайно…
– Ты слышала перестрелку?
– Нет.
– И я не слышала. Значит, снайпер.
Из окна больше не доносилось ни звука. Женщины лежали на кухонном полу. Чернуха встала, прогулялась в коридор, пошуршала мусором в комнате и вернулась.
– В подвале небось уже лепешки жарят, – сказала Люда и услышала, как усмехнулась Марина. – Долго еще тут валяться?
Марина – директор библиотеки. Люда – ее заместитель. Скажет Марина вставать, Люда встанет.
– Попробую встать…
Марина приподняла голову, села на четвереньки. Тихо…
Вот тут Люда и поняла, что ее парализовало, хотя лежа за мешком на кухонном полу она не чувствовала сильного страха. Она попыталась встать, но тело не слушалось, ноги онемели, по рукам ползли усыпляющие мурашки.
Марина выпрямилась. Тихо…
Дошла до окна. Выглянула – никого.
– Наверное, и правда шальная пуля. Пошли.
– Что-то к полу меня прибило – встать не могу, хоть клади в мешок и выноси…
С пола Марина напоминала Чернуху – такая же костистая, большеглазая и масти той же, что и собака. У нее не хватит сил взвалить Люду на плечо – переломится.
Марина наклонилась к ней. Ну, Чернуха, вылитая Чернуха.
– Хватит валять дурака…
Начальственный голос заставил Люду приподнять оживающий зад. Придерживаясь за спину Чернухи, она встала на дрожащие ноги.
– Коленки так и подгибаются, о-ой…
Сделала шаг.
– Чуть мешок не забыла. Ух, с перепугу какой тяжелый!
Дверная планка охнула.
Женщины рухнули на пол.
– Он в пятиэтажке! – крикнула Марина.
– Тварь такая! – не поскупилась Люда.
Один только раз в жизни она летала на самолете. Самолет попадал в воздушные ямы, и в Люде все бухало вниз и там замирало. Сейчас ей казалось, что она снова в яме, у которой нет дна. Ну почему она не осталась в подвале и не умерла с голоду там? Да что ей больше всех надо?
Чернуха снова приземлилась возле хозяйки и ткнулась задними лапами ей в живот.
Ни Люда, ни Марина не знали, сколько времени они пролежали на полу. Иногда казалось, что прошел уже час, но, как только собирались вставать, – час сжимался до минуты, и они решали еще чуть-чуть подождать.
Время ощущалось по-разному – не размеренное, не постоянное. Наступил момент, когда им показалось, что время вовсе остановилось. Теперь оно держало двух женщин и собаку, застывшими на одном делении циферблата, на колючем острие робко подрагивающей стрелки сломавшихся часов. Они не двигались во времени ни вперед, ни назад. Время стояло, но шевелилось, накладывая пыльной кисточкой на лица женщин новые морщины.
– Дважды он не мог промахнуться. Может быть, он не хочет нас убивать? – спросила Марина.
– Не хочет убивать, а стреляет? Интересная у тебя логика! Светопреставление! Истинное светопреставление! Батюшки, да как же так?! – запричитала Люда.
– Да прекрати ты! – прикрикнула на нее Марина.
Почуяв что-то в голосах женщин, Чернуха сорвалась с места, бросилась к окну.
– Чернуха, ко мне! – позвала Люда.
Забравшись на подоконник, собака залаяла раскатисто, истерично, будто поливая кого-то сверху отборным собачьим матом.
– Ой, убьет он мою Чернуху… Ой, убь-ет…
Чернуха сбрендила – скакала по подоконнику, выла волком, лаяла так надсадно, что казалось – сейчас сдуется и умрет. Когда Чернухе надоело, она лениво спустилась вниз и снова растянулась между ними.
День поменял краски. То ли туча над городом нависла, то ли они действительно лежали тут очень долго. Сделалось пасмурно и подул ветер, принося новые листья и вороша старые. Марина приподнялась.
– Не могу больше лежать…
– Может, ползком?
– Хочешь – ползи. Я – встану.
Марина резво вскочила на ноги, словно кто-то сверху дернул ее за веревочки, и встала посреди кухни.
«Гордая выискалась, – обиженно подумала Люда. – Сама бледнющая, худющая, а по-прежнему хорохорится. Дева старая!»
– На, стреляй! – крикнула Марина, дернув себя за воротник.
Люда вздрогнула – выпусти снайпер третью пулю, сердце зашлось бы так же, как от сухого женского крика.
Снайпер молчал.
«Может, целится? – думала Люда. – Поди в эту костлявую попади…»
Люда оперлась на ладони, выпрямилась, охая. Пусть не думает, что одна такая смелая.
Винтовка заговорила. Люда взвыла и побежала. Чернуха вернулась к окну и выпустила в него еще порцию лая.
На лестнице Люда оглянулась. Они бежали по ней втроем, перелетая через ступеньки – две женщины и собака.
Навалились на дверь. Поддали.
Запах плесени. Запах мышей. Родной запах перекисшей капусты.
Марина опустила на пол мешок.
– «Раму»-то я забыла, – сплюнула Люда.
Слепым ничего не сказали. Неизвестно какие формы мог принять снайпер в воображении людей, познающих мир через звуки и прикосновения. Из каких черт и деталей они слепили бы лицо снайпера и его винтовку. Здравый смысл подсказывал – скоро снайпер уйдет сам. Один вопрос грыз Люду больше всего – почему он не убил Чернуху, когда та лаяла на него из окна?
В подвале не испытывали ежеминутного бесконечного страха. Страх приходил накатами, когда начиналось. Когда кто-то из них выходил за водой, а они беспокойно ждали. Появление снайпера сделало страх постоянным. Люда заболела страхом, он ел ее поедом.
Кто этот человек? Что задумал? Чего от них хочет?
И ни одного ответа. И ни луча света из вентиляционного отверстия, ни луча надежды на возвращение к прежней жизни.
«Да разве ж много мне надо? – твердила про себя Люда, сжимая кулаки. – Да разве ж много?»
Эту фразу она говорила и раньше – лежа у себя в квартире по ночам, глядя в белеющий потолок. Ей нужна была самая малость, но и той не было. Самой малости и той не было… Видано ли дело, чтобы самой малой малости не было?!
– Люда, ты не знаешь, что наступает время молитвы? – прервала лихорадку ее мыслей Фатима.
Она вытряхивала коврик.
– Там холодно, Фатима, – попробовала протестовать Люда, чего раньше не делала. Протестовала она слабо, не надеясь на понимание, просто хотелось, чтобы до Фатимы дошло – нельзя выставлять на холод женщину и собаку.