Страница 35 из 44
Думается, что самая верная дорога — это интонация. Её не подделаешь, потому что это Господь набормотал.
Полезность свою должно осуществить на ниве просвещения, однако, — вот незадача: народ уже просвещён, и, на грех, слишком, а просвещать придётся правящих господ.
Например, если среди Ваших знакомых есть люди, вхожие в кабинеты министров и сенаторов, не премините их научить, чтобы при каждой встрече Ваши знакомые напоминали им о долге и бедственном положении, особенно духовном, вверенного их попечительству обыкновенного народа. Ничего, что это наивно — капля камень точит.
Господа эти погрязли в мздоимстве, но тут было бы простой ошибкой обвинять их, и только. То, что они потеряли простую веру, или то, что власть развращает, было бы недостаточным объяснением такой жизненной хватки. Корни мздоимства, или, как у вас говорят, коррупции — вот ещё словцо — лежат в самой глубине существа бедного человека. А бедные они оттого, разумеется, что забыли Бога и лишили себя его помощи.
Желание взятки происходит в человеке от неумеренной жажды потреблять. Иному и не нужно вовсе, а он всё-таки пойдёт и купит себе десятую сорочку или, чего доброго, парусный дредноут, а то и захолустный остров у Мавританских земель, который он, может быть, и в глаза не увидит, потому что жизнь коротка и предельна на земле.
А взявши взятку — этот человек пойдёт давать, другому: покупая, ты обеспечиваешь прибыль, выходит так, что даёшь взятку. И пошла писать губерния, получается поголовная порука.
Надо бы объяснить всем и каждому очевидные и простые вещи — не возьмёшь с собой туда, да и здесь не распорядишься со смыслом.
Вот эти соображения и должно объяснить чиновному государственному человеку.
А вообще, уважаемый Карл Борисович, государство — это дрянь, схема, чертёж, придуманные одними людьми для управления другими. Бог его не создавал, Бог не видит ни государств, ни денег. Да и религия Богу не нужна: если каждый обретёт Веру, религии останутся только обряды, соразмерные с первобытностью человека.
А что касается науки и искусства, — не сожалейте о них, ну их к лешему.
Искусство бесполезно, а то и вредно: искушает слабую душу обещаниями непомерными и прельстительными.
Наука — и того вреднее. Помяните моё слово: рано или поздно земля от учёных изысканий взлетит на воздух. А не взлетит — будут населять её подопытные уродцы.
Вы сделайте так: поступили правильно, сотворили реальную пользу — тут же составьте прокламацию о содеянном и раздайте соседям.
Чтобы и они, просветившись, так же и поступили. Глядишь — и всё окружение Ваше укрепится духом и просветлеет душой.
Мир хочет добра, но не умеет его правильно сделать. Для этого и нужны профессионалы.
А живопись Вашу бросьте, пустяки это. Или рисуйте для отдыха, как барышня, коль на дичь не охотитесь…
Пока до свидания.
Ваш помощник в добрых делах
Поздний Л. Толстой.
* * *
Мiй добрий Карле!
Не могу я тебе ничего посоветовать, и не писал бы оцю цидульку, но помстилось мне, что ты сможешь помочь. Восстанови, будь ласка, моё доброе имя.
Чёрные хмары надо мною, над Каневом, над Днепром, чёрные круки кружат и каркают — невмоготу.
Они не могут знать хорошо фактов моей треклятой жизни, и ты не можешь, да и сам я всё напутал.
Про душу мою разъясни ты им, земляк мой небесный!
Они всё трындычат, какой я националист, какой самостийник, и така зверюка апокалиптичная…
Мне от того не холодно и не страшно, но мне не всё равно, что главное во мне не видят. А главное во мне, любый друже — воля святая. Всем крепостным сердцем своим я ищу её, выглядаю во всех её проявлениях. И где проклюнется, хоч маленько — и я уже там, уже ликую.
Менi однаково — кто знущается над моей Украйной: Царь, чи его псари, чи ляхи, чи свои паны, чи их псари, но кто бы ни добился воли для сирой неньки моей — в задницу буду целовать, будь то жид, чи мусульманин, или даже португалец.
Я даже жалею, мiй друже, что не стал настоящим художником: в живописи и гнев, и боль — не так неприглядны, как в Слове, выносимы, по крайности.
Объясни ты им, чтоб именем моим не прикрывались, и не псували рiдну мову всуе, пока они делят мiж собою галушки. А волю ни с кем делить нельзя, — ею можно только делиться.
Как осознают себя малой частью великого целого —
И ты, Карле, скажи отдельно, тихенько-тихенько: Добрый був дядько.
Надеюсь на тебе
Твiй Тарас Шевченко.
* * *
Карл Борисович!
Я никакой не советчик, и не смею посягать на самое тонкое и важное пространство человека — одиночество, но Вам, коли уж нарвались, скажу несколько слов.
Я не верю, что Вы морской человек, если маетесь душой по поводу Ваших несвершений.
Несбывшееся, которое ведёт нас неисповедимыми путями, а порой просто водит нас за нос, несбывшееся — вот верный залог нашего плодородия и долголетия.
А Вы торопитесь рассказать всё, что знаете, завершить всё задуманное и прихлопнуть свою судьбу, как муху.
Представьте себе, каково было бы Сизифу, если б он вытолкал свой дурацкий камень на гору. Какое разочарование: столько лет жизни и непомерного труда — а ради чего?
В нашем деле главное — не то, что ты сказал, а то, что осталось невыраженным — то ли осознанно, то ли потому, что не допёр, то ли потому, что невыразимо.
К слову сказать, будь я Максим Горький, послал бы я Вас «в люди», несмотря на Ваш почтенный возраст. Вы ничего не видите вокруг, потому что окно Ваше мало и неподвижно. Вы ничего не делаете человеческого, потому что ленивы, а объясняете своё безделие усталостью. Сделайте что-нибудь, хоть гадость: Вы давно били кому-нибудь морду? И не за правду, не из благородства, а так, сдуру?
Ваши давно устоявшиеся представления о жизни, её образы, меркнут в Вашем затхлом сознании без доступа кислорода, Вы давно не видели и не знаете посторонних людей, однако, пишете о них, и рядитесь в их одежды, и даже замещаете их собой, — извиваетесь, как портовая плясунья, в своём театре одного актера.
Оторвите свою задницу от стула. Даже плохонькая птица знает, что бесполезно сидеть на протухших яйцах.
Хотя, впрочем, что это я… Вы хоть кривляетесь, да не врёте. А устали Вы, прежде всего, оттого, что неправильно пользуете свою проницательность и воображение.
Что ж. Наберите воздуха побольше и ныряйте.
Желаю удачи.
Александр Грин.
* * *
Из всех полезных изобретений умного человека, дорогой Карл Борисович, самое лучшее, кроме паровоза, это крыша над головой.
В доме стоит дух основательности, и злополучное терпение, которое выработала в человеке дикая и равнодушная природа, становится здесь механизмом для культурного размышления.
В холодной природе человек живёт не свободно, он вынужден не думать, а только принимать решения, чтобы немедленно продлить свою жизнь.
Писатель по своему социальному устройству живёт под крышей, как обеспеченный человек. И тут его подстерегают многие опасности: природные инстинкты не вызывают уже в нём уважения, он теряет бдительность, перестаёт чувствовать и начинает сочинять, презирая внешние опасности, с которыми считался бы при жизни на воле.