Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 49

— Может, останемся? Попьем кофе?

Этого Левка не ожидал. Левка глянул на Нину.

— Что за кретинизм?! Я предлагаю готовые расчеты! — Терпенье у Левки кончилось. — Вы как хотите, а я пошел!

Нина молчала.

— Адью!

Левка рванул со стола рюкзак и вышел. Нужно было вернуть его. Филипп не двигался. В раскрытые двери из коридора и с лестничной площадки потянуло чем-то теплым и кисловатым. Запах давно обжитого дома. Филипп опомнился. Но Левкиных шагов уже не было слышно…

Он запер наружную дверь и прошел на кухню. На дне кофейника засох какой-то темный порошок. Кофейником не пользовались больше месяца. Филипп сполоснул его, наполнил водой и поставил на газ. «Хохма, если у Новера нет кофе».

Убавив огонь, Филипп постучался к соседу. Феликс Орестович сидел в углу огромного мягкого дивана, закутавшись в плюшевый халат. Филипп попросил кофе. Старик скосил глаза.

— Вам нужно кофе для… нее?

Филипп промолчал.

— В углу шкафчика. А молоко в кастрюльке эмалированной. Оно кипяченое… Взобралась в кресло с ногами…

Ах, вот как? Старик обиделся за свое поруганное кресло. Нет, чепуха, конечно. Впрочем, некогда. Потом, потом…

Нина сидела в прежней позе. Босоножки в красных уздечках стояли подле гнутых лапок кресла.

— Левка всегда такой горячий, — сказал Филипп.

— Ничего, он успокоится, — ответила Нина.

Филипп передвинул книги, хотя в этом не было нужды.

— С чего же мы начнем?

— С кофе. Во-первых, поставьте кофе. И покрепче.

— Уже.

— Чудесно… Расчет толщины защитного пояса ПОА — довольно трудоемкая штука. Нам главное — раскачаться…

— Знаете, я пока разберусь, что к чему. А потом будем вычислять. Вы не обижайтесь.

— Идет! Если вы такой. — Нина засмеялась. — Бросьте мне что-нибудь почитать. Не то я усну.

Он протянул ей «Советский экран». Журнал слегка дрожал в руке. Филипп придвинул стул, достал чистый лист бумаги и раскрыл чертежи. С чего начать? Надо рассчитывать по узлам. Например, если выяснить уровень радиации на поверхности свинцового козырька… Наверняка имеются таблицы. Что это за справочники? Период полураспада. Не то. Начальная активность — десять кюри. «Кю-ри, кю-ри…» Что это?! Часы у нее на руке. Как они громко стучат. «Кю-ри, кю-ри». Филипп сжал уши ладонями.

Тишина.

Значит, начальная активность… Нет. Слышно! Все равно слышно: «Кю-ри, кю-ри». Той рукой она держит журнал. Нет, она смотрит мне в спину! Почему она наблюдает за мной?

Филипп поднял голову и посмотрел в зеркало. Нет, она смотрит журнал. «Кю-ри, кю-ри…» Лучше бы она ушла с Левкой! Нет, это неправда.

— Посмотрю, что с кофе.

Филипп встал.

…В кухне Новер снимал с огня кофейник.

— Кофе готов. Она еще здесь?

— Почему вас это так беспокоит?! Это моя сослуживица.

— Вы посмотрите на себя. У вас лицо… Будто у вас приступ гипертонии.

Филипп потрогал щеки.

— Когда к вам приходила та девушка, Кира, миленькая такая… я был спокоен. Я знал, что эта песня не про вас, мой мальчик. А сейчас?! Она тоже не про вас, эта женщина, которая сидит в моем кресле. Она так и сидит с ногами?

— Вы что, Феликс Орестович? Вы меня ревнуете, что ли?

— У меня не было своих детей, Филипп. И вас я считал своим мальчиком. Эта женщина… — Новер смешался. — Ну идите, идите. Неудобно.

Филипп огляделся. Он искал тряпку, чтобы взять кофейник.

— Погодите. Вам нужно умыть лицо. Освежиться… Вот так. Теперь идите.

Феликс Орестович выключил на кухне свет.

Тряпка быстро нагревалась. Филипп поставил кофейник на первую попавшуюся книгу. Нина подняла голову и улыбнулась.

— Обожглись? Между прочим, вы смотрели фильм «Дети Памира»?

Филипп кивнул и с любопытством глянул на Нину. Она бросила журнал на колени.



— Как-то я позвонила по ноль пять. На меня зашикали: разве есть такой фильм? Представляете?!

Филипп взял из серванта две керамические чашки. Желтую и коричневую. Отодвинул чертежи и поставил чашки на стол.

— Я его видел. Удивительный фильм. Он меня задел. С первых кадров. Я даже не понял, в чем причина… Вы помните картину Пикассо «Женщина с мандолиной» в Эрмитаже? Когда я ее увидел, мне показалось, что я слышу музыку. Да, да. Не мог понять, отчего это произошло. Но я слышал тихую музыку. Приглядевшись, я увидел, что лицо женщины — угловатое, со странно срезанным лбом — похоже на мандолину. Лицо на картине выражало то, чего не могла выразить мандолина, — музыку.

Филипп налил кофе в желтую чашку.

— Я был в кино со своей знакомой. Она учится в консерватории. Когда фильм кончился, она сказала: «Забавно». И все.

Нина придвинула Филиппу коричневую чашку.

— Каждый чувствует по-своему…

— Не в этом дело, — Филипп стал наполнять коричневую чашку. — Меня всегда бесит притворство. Не чувствуешь, в чем соль. Признаться честно…

Кофе пролилось рядом с чашкой.

— Осторожней! — вскрикнула Нина.

Филипп поставил кофейник прямо на стол.

— Возьми того же Пикассо. Сколько у нас о нем городили! И сторонники его, и противники. Это тоже от притворства. Неприлично, видите ли, не иметь своего суждения. Некультурно. А пороть чушь культурно?!

— Убедил, убедил. Давай пить кофе.

Филипп придвинул кресло вместе с Ниной к столу.

— Мы, кажется, перешли на «ты»?

— Да. И не рассчитали еще ни одного узла, — проговорила Нина, отстраняя ладонью волосы, упавшие на лоб.

Она наклонилась к чашке. Глубокий вырез платья чуть отошел от груди и приоткрыл, нетронутую загаром кожу. «Напрасно я не поехал на пляж. Показать бы ей, как надо плавать. Чистым кролем. Отработанным дыханием. Сдались мне эти расчеты!»

Нина отодвинула чашку, взяла карандаш и принялась зачищать грифель. Филипп молча отобрал у Нины карандаш и бритвочку. У нее теплые, сухие пальцы. Нина удивленно посмотрела на Филиппа…

Грифель становился тонким, как острие иглы. Филипп надавил карандашом, кончик обломился и отскочил. Нина заморгала ресницами.

— Где у вас зеркало?!

Филипп растерялся. Как неловко! И зеркало, единственное в комнате, — на дверце шкафа…

Нина продолжала моргать. Глаз слезился.

— Дайте я посмотрю.

У Филиппа был виноватый голос. Он чуть раздвинул подрагивающие веки и сильно дунул.

— Кажется, удачно. — Нина слегка дотронулась до ресниц.

— Надо еще раз посмотреть, — произнес Филипп и взял ее за плечи. Соринки не было видно.

— Что вы там высматриваете?

Какие у нее мягкие, теплые плечи! Филипп делал вид, что рассматривает глаз. Со стороны это было глупо. Но кто их видел со стороны? И неужели это так уж и глупо?! Филипп ничего не мог с собой поделать. Руки не подчинялись ему. Филипп наклонился и прижался лицом к загорелой шее. Не губами, а щекой и подбородком. Неуклюже и неумело.

Нина отшвырнула его руки и отпрянула.

— Болваны… Какие вы все болваны!

Филипп улыбнулся. Растерянно и жалко. На столе лежали Левкины конспекты. На толстом справочнике стояла коричневая чашка с остатком кофе.

В коридоре зазвонил телефон. Филипп вышел, взял трубку и узнал голос Левки. Помолчав, ответил на его настойчивое и немного пьяное «алло».

— Ты прости, старик, — говорил Левка в трубку, — Ты был прав. Мои тетрадки выброси к чертям… Ты куда пропал?

Филипп не ответил.

— Кемаришь, что ли? Стоя, как слон. — Левка был настроен миролюбиво. — Кстати, что ты сделал с моей дамой? Она тебе помогла?

— Она ушла.

— В такой дождь?! — Левка удивился. — Непреклонная особа. Скала! А как…

Филипп повесил трубку и прошел на кухню. За окном в темноте шумел дождь. И сильный. Филипп постоял, привел себя в порядок и вернулся в комнату.

Нина сидела за раскрытыми чертежами и справочником.

— Звонил Левка. Сообщил, что идет дождь. Как вы будете возвращаться?!

— Дождь скоро кончится. Садись и начинай работать. Я скалываю с чертежей размеры, а ты подставляй в формулу и выписывай результаты. Итак, между изотопом и козырьком тридцать четыре миллиметра…