Уйти, чтобы остаться

— Я очень рад — вы не выбросили мой подарок. — Вадим подергал дурацкий семеновский колпак. — Артикул пятьсот четыре.

— Мне он нравится. Жаль, потерян ключик для завода. — Вероника подошла к Вадиму. — Не надо больше пить, ладно? А то вы опуститесь…

— Иначе бы вы меня поцеловали, — усмехнулся Вадим.

— Я могу и так поцеловать, — Вероника обхватила ладонями затылок Вадима и крепко прижала тонкие сухие губы к губам Вадима. «Словно промакнула», — вдруг подумал Вадим.

— Но, но… Только не больше. — Вероника рванулась в сторону. Руки Вадима беспомощно повисли вдоль тела. Тихонечко отзвенели в серванте рюмочки.

Вероника отошла к зеркалу и принялась поправлять прическу.

— На сегодня хватит!

— Спасибо! — произнес Вадим. — К Никандрову вы были добрее?

Вероника резко обернулась. Ее широкое лицо покраснело, маленькие светлые глаза расширились…

— Не удержались?

— Мы будем пить чай? — равнодушно спросил Вадим.

— Пейте! — Вероника вышла в коридор.

Чай остыл. Вадим сделал несколько пресных глотков…

Никандров старше Вероники лет на двадцать. А старушка соседка называла Никандрова Сашенькой. Идиллия! Рассказывают, что однажды на лекцию Никандрова студенты принесли живую мышь. Был крупный скандал… Какая-то чепуха лезет в голову… Вадим зло отодвинул пустой стакан. Вероника все не появлялась, и это выглядело демонстрацией. «Она уж очень уверена во мне», — он взял портфель.

Кухня располагалась в конце коридора, за поворотом.

Надо пройти мимо дверей соседки. Вадим знал, что окажись он рядом с дверью, как моментально выйдет соседка. У нее особое чутье на чужие шаги. Так и случилось.

— Добрый вечер, — произнес Вадим.

Старушка приветливо ответила. Она всегда очень приятно отвечала.

Вероника возилась в кухне со старым цветком. Обрезала безнадежно желтые листья.

— Я ухожу. Заприте, пожалуйста.

— Наш замок захлопывается, — Вероника не поворачивала головы.

Вадим постоял в дверях. Длинно и шумно надевал пальто, застегивая пуговицы, отыскивая в карманах какие-то необходимые вещи, перекладывая их в другой карман.

— Почему вас так обидело упоминание о Никандрове?

— Мне лень отвечать.

— Мне не нравится этот тип.

— Ого! — Вероника обернулась и насмешливо посмотрела на Вадима. — Не понимаю, чем вы лучше его?.. Как-то я звонила вам, не знаю, передала ли ваша бабка-дежурная. Я звонила после того, как разругалась с Александром Павловичем… У вас даже отчество одинаковое.

— Вы жаждали утешения?

— Что ж, я его дождалась.

В голосе Вероники вдруг прозвучало откровенное кокетство. Вадим сразу и не понял, это так не вязалось с общим тоном разговора.

— Вы странное существо, Вероника. Иногда я вас не понимаю.

— И поэтому вы ходите ко мне целую неделю.

— Честно говоря, я и сам толком не знаю — почему хожу целую неделю. Может быть, это сплошной обман? Какое-то недоразумение, а?..

Старушка протиснулась в кухню с огромной кастрюлей и поставила ее в раковину. Сильная струя воды грохнула о железное днище, изменяя тембр по мере наполнения кастрюли. Судя по всему, соседка явилась в кухню надолго.

Нелепо стоять в теплой кухне в пальто. Вадим помахал рукой и что-то произнес. Шум воды заглушил слова.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стол Савицкого завален ненужными деталями, рулонами лент, проводами. Каждый пристраивал туда все, что ему мешало. Начало положил Бродский. Он не нашел другого подходящего места для своих инструментов. Эдьку поддержал Яся — на широком столе Савицкого отлично помещались старые блоки. Затем Люся подкинула несколько рулонов лент… Такое впечатление, что на столе не хватало лишь старых калош.

Савицкий болел вторую неделю. Говорили, у него ангина. Собирались его навестить, но также откладывали на завтра, хотя Валентин Николаевич жил недалеко. Многие в душе желали, чтобы Савицкий подольше оставался дома, возможно, это и выражалось в том, что заваливали его стол всякой мурой. Унылая спина Савицкого наводила тоску. Когда он молчаливо целыми днями сидел, не разгибаясь, над понятными только ему схемами. Как алхимик.

После ухода Горшенина его работу над Крабовидной туманностью передали Валентину Николаевичу. Для завершения. А старую тему Савицкого специальным приказом Киреев законсервировал, как зашедшую в тупик. Даже не вынося на Ученый совет. Правда, в приказе была гладенькая и вполне тактичная формулировка.

Однако Валентин Николаевич часто оставался после работы, продолжал заниматься старой темой. Киреев рассвирепел, когда узнал о его бдениях. Последовал крупный разговор в присутствии почти всех сотрудников лаборатории.

— Вы тратите впустую деньги… Я в этом убедился при ознакомлении с вашей установкой… Единственное стоящее направление ваших работ — это вопрос о гидроксиле. Почему вы избегаете об этом говорить?! — вопрошал Киреев.

— Чепуха, чепуха… В том, что вы предлагаете, есть неразрешимые задачи, — слабо отбивался Савицкий, искоса поглядывая на окружающих. Ему так хотелось, чтобы никого не было.

— А я вам докажу! Вы запутались в трех соснах, — гремел Киреев. — И мою консультацию отвергаете. Боитесь, что ли, вы ее?

— Ничего я не боюсь. Не надо мне ничего доказывать, — все тише отвечал Савицкий.

— Короче, я вам запрещаю продолжать работу. То, что вы сейчас делаете, научно несостоятельно!.. Займитесь темой Горшенина. — Киреев был вне себя. — Яся, перенесите установку Валентина Николаевича к себе на детали!

И Киреев хлопнул дверью.

Яся виновато подошел к установке. Ситуация была не из приятных.

— Что же вы делаете? Что же вы делаете? — бормотал Савицкий.

Яся вышел, сгибаясь под тяжестью агрегата.

— Угроза взрыва миновала. Отбой, — прокомментировал Сеня Зуев. Всем почему-то стало грустно. В сторону Савицкого старались не смотреть. Только Бродский подошел к Валентину Николаевичу и произнес между делом:

— Ничего, старина, у вас еще есть шанс довести тему Ипполита до нужной кондиции. Все будет о-ля-ля.

Со стороны это бы прозвучало жестоко, если бы не тон, каким это было произнесено.

Реакция Киреева на «бунт» Савицкого показалась всем слишком болезненной. Ну так, ковыряется Савицкий в свободное время. Чего доброго и закончит тему… Хотя действительно уж больно долго он возится. И главное, отказывается от помощи Киреева. Гордыня.

Многие считали, что причиной несдержанности заведующего отделом явилась неудача с поставками металла. Киреев объездил множество заводов — и безрезультатно. Вот он и сорвался на Савицком. Это случилось задолго до Нового года…

Киреев появился в лаборатории после обеда. В просторном синем халате — признак рабочего настроения.

— Валентин Николаевич все болеет? Послушайте, Вадим Павлович, придется вам сходить к Савицкому… Звонили из «Экспресс-информации». Тема почти была закончена Горшениным. Пусть Савицкий сообщит выжимки. Для информации достаточно.

Еще день — и Вадим сам отправился бы к Валентину Николаевичу. Предложение Киреева было весьма кстати. Вадим не мог забыть фигуру Савицкого, прикрывшего глаза ладонью… И разбитые рюмки… Ему хотелось встретиться с Савицким. Наверняка их разговор перейдет в скандал. Иначе он никогда и не оканчивался до сих пор, но главное заговорить с ним. Показать, что он, Вадим, все прощает, все забыл, что он понимает Савицкого и не осуждает его…

Но Савицкий не появлялся. И желание Вадима превратилось в страсть. Он прислушивался к каждому шагу в коридоре. Утром заглядывал в лаборатории, где мог задержаться этот странный человек. Ежедневно давал себе слово вечером отправиться к Савицкому и каждый вечер перекладывал визит на завтра в надежде, что Валентин Николаевич утром явится наконец в отдел.

— А хлам со стола Савицкого уберите, — строго приказал Киреев. — Я это говорю не в первый раз. Надо уважать рабочее место своего коллеги.