Таксопарк

Серая тень переползла через развешанные вдоль стены портреты и, задержавшись у двери, уперлась в потолок.

— Зачем же нам портить отношения? Вроде незачем… Человек вы сравнительно новый в парке. Хоть и директор, да основа всего мы, водители. И так поговаривают, что вы директор-затворник. Заперлись в кабинете, а парк сам по себе… И прошу-то ерунду.

Тарутин сидел неподвижно, вперив взгляд в расплющенную тень.

Клавиша селектора погасла, и в кабинете прозвучал женский голос:

— Слушаю, Андрей Александрович. Извините, я выходила.

Тарутин молчал.

— Андрей Александрович! Отдел эксплуатации слушает, — повторил голос.

Тарутин придвинул микрофон.

— Доброе утро, Жанна Марковна. Какие происшествия на линии за воскресенье?

— Особых никаких. Три незначительных столкновения. Без жертв.

— По чьей вине?

— Одна по вине нашего водителя.

Темная полоса, размазанная по стене, исчезла: Сергачев вышел и прикрыл за собой дверь.

Тарутин взял пачку «Беломора», надорвал и досадливо поморщился — не с того конца, да черт с ним. Желтоватые, тесно спрессованные гильзы напоминали шпроты. Очень неудобно вытаскивать, никак не ухватить. Наконец удалось. Тарутин достал зажигалку.

— Я свободна? — поинтересовался женский голос.

Сильная струя табачного дыма достигла края стола, ударилась о перекидной календарь и взметнулась вверх.

— Значит, никаких происшествий?

— У меня никаких. Может, отдел безопасности чем-нибудь утешит?

Тарутин представил, как вытянулись в улыбке губы заместителя директора по эксплуатации Жанны Марковны Кораблевой.

— Значит, слухи… Мне сказали, что кого-то избили.

— Ах, вы насчет Чернышева? Так это не на линии, а в парке.

— В парке? Драка?

— Вы удивлены?.. Что вы курите? Опять свой «Беломор»? Дым проникает даже по телефону…

Тарутин подумал, что дружественные отношения с подчиненными бывают иной раз довольно тягостны в служебной обстановке. Кораблева считает своим долгом опекать молодого и неженатого мужчину, который волей обстоятельств стал ее начальником…

— В какой это произошло колонне?

— У «ангелов».

— Спасибо, Жанна Марковна.

Тарутин отключил селектор.

Тем временем в кабинете уже переминался с ноги на ногу высокий мужчина со впалыми бледными щеками.

Тарутин поднялся из-за стола и, стягивая на ходу пальто, направился к встроенному стенному шкафчику.

— Чем могу служить? — спросил он, оглядывая посетителя.

— Я насчет работы.

— В отделе кадров были?

Мужчина погладил щеки тощими пальцами.

— Был. Бронированная дверь. Хе-хех… А за дверью сидит сукин сын, — голос посетителя звучал неприятным фальцетом. — Поначалу он предложил мне зайти, По телефону. А посмотрел документы — отказал. Зачем тогда он предлагал мне зайти, если ему не нужен главный механик? Что я, мальчик какой?

Узкие глаза его смотрели в сторону окна. И без обиды. Точно ему этот факт был просто любопытен, не более.

— Вообще, я вижу, у вас тут порядочки. Лезут в кабинет директора с грязными агрегатами. — Он достал платок и громко высморкался. — Извините.

— Еще не устроились на работу, а уже критикуете.

Тарутин с интересом взглянул на пожилого посетителя. Нажал было кнопку вызова селектора, но в последнее мгновение передумал, решив переговорить с кадровиком по телефону, не так громко.

Через минуту Тарутину все было ясно. Да, кадровик хотел взять на работу этого Шкляра, но тот вел себя так нахально, что кадровик решил уточнить, действительно ли тот попал под сокращение штатов, или сокращение штатов лишь предлог. Позвонил. Узнал. Шкляр — это известнейший склочник. С трудом избавились. Но специалист неплохой, говорят…

Тарутин положил трубку.

— Если вы меня не возьмете, я жалобу напишу куда следует. Вам нужен главный механик, я точно знаю, — тотчас же произнес посетитель.

— Значит, ваша фамилия Шкляр.

— Шкляр. Ну так что? Белорусская фамилия. И вовсе не смешная, — не сбавляя напора, подхватил посетитель. — А с какой это нужды я стою? На похоронах, что ли? — спросил он сам себя и, расстегнув пуговицы пальто, сел. Но в следующую секунду приподнялся и представился: — Шкляр. Максим Макарович. Автомеханик. Стаж — сорок лет.

— Почтенно. Почему вы оставили предыдущую работу?

— Меня уволили. За склочный характер. — Шкляр засмеялся.

И Тарутин засмеялся.

— Максим Макарович, любезный, посудите сами: если вы склочник, зачем вы нам нужны?

— Абсолютно не нужен. Понимаю… А вдруг?

— Что вдруг?

— А вдруг я хороший специалист?

— Хороших специалистов много.

— Склочников много. А хороших специалистов мало.

Они помолчали, некоторое время разглядывая друг друга. И Тарутин ловил себя на том, что ему интересно разговаривать с этим Шкляром.

— А вы что, действительно склочник? — проговорил наконец Тарутин.

— Я вам уже сказал: я хороший специалист. И чтобы остаться им, надо со многими ругаться. Понимаете?

Шкляр взглянул на крупные часы, переделанные в наручные из карманных, вздохнул и покачал узкой головой, затем полез во внутренний карман, достал аккуратно сложенный листок и положил перед директором.

— Заявление. Вы, как положено, поставьте резолюцию: «Отказать». Чтобы я смог написать на вас жалобу куда следует. А я отправлюсь в десятый, грузовой. Говорят, там директор дурак. Глядишь, и поймем друг друга. Ведь и про меня говорят, что склочник.

Голос Шкляра звучал озабоченно и по-деловому.

Тарутин придвинул заявление, вытянул из перламутровой ракеты шариковую ручку.

— И на многих вы уже были предприятиях?

— Вы седьмой, — ответил Шкляр с каким-то непонятным удовольствием.

Тарутин сместил поудобней лист и размашисто написал несколько слов…

Шкляр подхватил протянутый лист. Бегло прочел резолюцию. Достал плоское коричневое портмоне, уложил заявление.

— Знаете, я был уверен, что вы меня возьмете.

Он гордо, без заискивания, протянул широкую ладонь с сильными жесткими пальцами. Направился к двери.

Наступил на ржавые струпья, что отвалились от сброшенного на пол сцепления, и немного пронес их на своих подошвах…

Таксомоторный парк раскинулся на территории бывшего рынка.

Рынок был старый, просторный, со множеством одноэтажных строений, складами с метровыми, прямо-таки крепостными стенами, с обширными тремя дворами. Парку в наследство перешли и названия служб бывшего рынка. Так, первую колонну, размещенную на ближнем дворе, назвали «зеленщиками», вторую — «мясниками», за третьей колонной закрепилось название «молочники». Четвертая и пятая колонны расположили под крышей вновь выстроенной двухэтажной стоянки. Четвертую колонну назвали «чертями», а пятую, что повыше этажом, — «ангелами». Даже в официальных докладах и особенно в прениях нет-нет вместо номера колонны кто-нибудь и ввернет «кодовое» обозначение.

То ли из памяти не выветривалось прошлое этой территории, то ли и впрямь подобное сравнение кажется наиболее точным, но в парке что-то оставалось от бывшего рынка.

Множество людей толклось у стойбища светло-салатовых автомобилей с шашечками на дверях… Одни проносили какие-то детали, другие пробегали с путевыми листами, третьи рассматривали что-то в откинутом капоте или багажнике.

Олег Сергачев уже три раза подходил к бурому каменному зданию центрального склада. Звонка от директора все не было.

— Я тебе еще раз повторяю: звонок меня этот не колышет, — объясняла старшая кладовщица, упитанная женщина в теплом стеганом ватнике. — Письменное распоряжение! Согласно приказу. И не отвлекай!

Она с грохотом опускала железную решетку и удалялась в глубь конторки пить с подсобницами чай.

У ящика для окурков рассказывали шоферские байки. Вспоминали Яшу Костенецкого, некогда работавшего в парке.

— Теперь он на «горбушке». До трехсот монет получает, булки-бублики. В подполье, говорит, ушел. Все хорошо, если бы не вставать в четыре утра. — Пожилой водитель Григорьев поправил серый широкий берет.