Признание

Дежурный посмотрел на коренастого.

— Я в настоящее время… болею. С легкими не в порядке.

— Болеет он! — возмутился скрипач. — Чуть руку мне не сломал, подлец!

— А вы не оскорбляйте! — поправил коренастый и взглянул на дежурного. — В официальном учреждении, не в пивной.

Скрипач сконфуженно умолк.

Лейтенант постучал карандашом по столу.

— Так-так… Хулиганите, значит? Избиваете граждан?

— Так он первым полез! — воскликнул коренастый.

Скрипач от изумления лишь покачал головой.

Дежурный переводил взгляд с одного на другого.

— Конечно! — загалдели парии. — Он первый полез! И товарищ вот подтвердит. Он сидел на скамейке, отдыхал. Мы же к нему не приставали, верно?

Глеб уперся локтями в колени, положил подбородок на сжатые кулаки. Он молча, в упор разглядывал молодых людей. Обыкновенные ребята. Один студент-политехник, почти коллега. Второй механик в НИИ. Глеб-то знал, что это значит. Экспериментальная работа. Тонкая, требующая хороших рук…

— Как же вы могли? — тихо проговорил Глеб.

В голосе его, негромком, слегка растягивающем слова, звучало такое отчаяние, что молодые люди притихли, искоса поглядывая на Глеба.

— Я все видел, лейтенант, и все расскажу.

Через полчаса опрос закончился.

Дежурный предложил каждому расписаться в протоколе. Затем распорядился, чтобы парней задержали до утра. Скрипача и Глеба он приказал отвезти домой «а милицейской машине. А пока скрипач вышел в коридор, чтобы привести себя в надлежащий вид.

Лейтенант что-то записывал в толстую книгу, макая ручку в ученическую круглую чернильницу. В тихой дежурке тикал белый жестяной будильник. Из-под стола вышел сонный тяжелый кот, вытянул лапы и сладко потянулся.

— Скажите, лейтенант, вы помните — на Менделеевской женщина погибла? — проговорил Глеб.

— На Менделеевской? — Лейтенант не поднимал головы. — Что-то припоминаю. Давно было.

— Не так уж… Три месяца и, скажем, двадцать дней.

— А что, вы и там проходили свидетелем? — усмехнулся лейтенант. — Вам везет. Спать надо по ночам, спать.

Он поднял голову и пристально посмотрел на Глеба.

— А с чего вы вдруг спросили?

— Нет, ничего. Просто вспомнил, — спокойно проговорил Глеб. — Сотрудник мой живет на Менделеевской. Рассказывал.

— Пока ничего не слышно. Глухо.

Глеб встал.

— Спокойной ночи, лейтенант.

— Бывайте!

Во втором этаже детского сада светилось окно, задернутое голубой занавеской.

У самого крыльца, в канаве, покачивался белый игрушечный кораблик.

Глеб притопил его носком ботинка. Кораблик исчез, но через мгновение вынырнул вновь и поплыл. Теперь до него не дотянуться.

За дверью раздался радостный голос Марины:

— Глебушка!

Дверь распахнулась.

На лестнице пахло чем-то съестным. И еще лекарствами.

Забытая кукла валялась на ступеньке, свесив в проем капроновые волосы. Глеб подобрал куклу и подбросил. Кукла лениво перевернулась в воздухе и плюхнулась мягко, как подушка.

— Эй! — крикнул он. — Не стойте слишком близко! Я тигренок, а не киска!

Глеб подхватил куклу и закинул ее на подоконник. Там что-то загремело, покатилось.

— Глеб! Ты что, с ума сошел?

Марина побежала наверх. Широкий халат, скрывавший ее располневшую фигуру, распахнулся.

Глеб захохотал, повиснув телом на перилах.

Марина остановилась на площадке второго этажа.

— Дурень!

— Ну вот, — не успокаивался Глеб. — Сразу и дурень!

— Что с тобой? Ты пьян? — Марина старалась сдержать раздражение.

— Я? Как стеклышко. Ни в одном глазу.

Марина зашла в свою комнату. Громко хлопнула белая больничная дверь.

— Эй! Почему у вас пахнет лекарствами? — крикнул Глеб.

Марина высунула голову.

— Послушай, если ты намерен орать… отправляйся лучше домой. И дай мне спать. Мне в семь детей принимать.

Глеб опустился на ступеньку, положил подбородок на колени. Марина присела рядом.

— Простудишься, — проговорил Глеб усталым голосом. — Тут дует.

— Не простужусь.

Помолчали.

— Извини. Я тут раскричался, — проговорил Глеб.

— Чепуха. Сад пустой.

— Измучилась ты со мной, — пробормотал Глеб.

Марина вытащила из кармана розовый лоскут, разложила на коленях. Лоскут принял форму распашонки.

— Нравится?

Глеб взглянул на распашонку.

— А почему розовая?

— Розовая? Потому что у нас будет девочка. Хочу девочку!

Глеб усмехнулся:

— Чтобы не пришлось… покупать ему мотоцикл?

— Да! — подхватила она четко и раздельно. — Чтобы не пришлось покупать ему мотоцикл!

Глеб помолчал. Вздохнул.

— В таком случае, надо ее приучить правильно переходить улицу. Еще неизвестно — мальчик лучше или девочка.

— Девочка, — прошептала Марина.

Как они давно не говорили об этом! Казалось, прошла вечность. Казалось, что все-все забыто…

Лампочка под матовым круглым шаром мигнула и потускнела — изменилось напряжение в сети.

— Между прочим… кажется, дело о происшествии на Менделеевской сдали в архив.

Глеб вслушивался.

— Что ты молчишь? Говорю, дело, кажется, сдали в архив… Да ответь же что-нибудь!

— Что ответить? Мы с тобой часто мыслим одинаково, Глеб.

— Ты хочешь сказать: именно так я буду через много лет объяснять ему? Или ей? — Глеб скомкал распашонку и сунул в оттопыренный карман Марининого халата.

— Нам надо расстаться, Глеб.

В расстегнутом вороте ее халата виднелась рубашка с чуть надорванной мережкой.

— То есть… как? Ведь я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя… Никогда никого так не любила. Ты знаешь.

— Так в чем же дело, Мариша? Сейчас, когда…

— Неужели ты не понимаешь? — Марина прикрыла глаза. — Тебя успокаивает этот далекий архив? Что не, я тоже не стану тебе напоминать ни о чем… даже своим присутствием. Я уеду из этого города. Завтра же.

— Ультиматум?

— Как ты можешь, Глеб? Это жестоко…

Глеб достал сигареты.

— Закуришь?

Марина отрицательно покачала головой, но рука потянулась к пачке.

— Совсем ты ошалела… С этим садом, с этими детьми. Фанатик!

— Не обманывайся, Глеб. От себя не уйдешь. Еще помучаешься месяц-другой… От себя не уйдешь.

Две сизые струйки папиросного дыма переплелись между собой и потянулись к потолку.

— Значит… расстаться? И надолго?

— От тебя это уже не зависит, Глеб… Я всегда буду рядом.

Глеб щелчком отбросил сигарету в угол и поднялся.

Пошел вниз по лестнице.

— Может, поешь? Я приготовила, — тихо проговорила Марина.

— Нет аппетита. — Глеб не оборачивался.

— Глеб… что сказать маме?

Глеб остановился. Застегнул плащ.

— Вернусь, сам расскажу.

— Это будет не скоро, Глеб.

— Не скоро, Марина.

Белый кораблик уткнулся в крыльцо. Глеб хотел оттолкнуть его носком, но передумал.

Слабый свет за голубой занавеской погас, и вскоре скрипнула дверь подъезда, обозначив в светлом проеме фигуру Марины с накинутым на плечи пальто.

Ленинград, 1975