Страница 50 из 54
— Давайте кушать, — вмешалась Лаура, — у меня суп-лапша. И котлеты с пюре. Сеид, мой руки. Собачке тоже дам.
Точка, умница, пытливо взглянула на Лауру и побежала следом, увернувшись от протянутых к ней рук Нюмы.
«Что ты, Нюмка, на самом деле?! — бросила она косой взгляд на хозяина. — Тут серьезное предложение, а ты лезешь со своими нежностями». Одобрительно помахивая хвостиком, Точка зацокала коготками о паркет по дороге на кухню.
По предложению хозяйки, Нюма и сама Евгения Фоминична расположились во главе стола, Самвел и Сеид сели напротив друг друга, а дальний край заняла Лаура, ей было удобнее, ближе к кухне…. Точке поставили миску у стены, в поле зрения Нюмы. Да и Самвел мог поглядывать без помех на собачку. Судя по всему, Лаура так подкормила ее на кухне, что косточка, торчащая из миски, Точку не очень сейчас привлекала. Однако из уважения к косточке собачка разлеглась у миски и, положив голову на вытянутые лапки, поглядывала на людей в полусонной истоме.
Все, что произошло с ней сегодня, казалось каким-то сном. Не всякая, даже взрослая, собака перенесла бы спокойно подобное… Нельзя сказать, что после истории на Сытном рынке у нее наступила собачья жизнь, похожая на ту, что была под настилом у пивной точки на Бармалеевой. Наоборот! Тот грубый мужчина, которого звали Толян, обращался с ней довольно прилично. А его толстозадый сынишка вообще души не чаял в Точке. И гулял с ней, и кормил, и даже спал… Постепенно образы чудаков, Нюмы и Самвела — с их постоянной гречневой кашей с запахом тушенки, — выветрились и я памяти, когда в миску шмякался приличный шмат вкуснятины, с непременным куском мяса. В конце концов, к хорошему привыкаешь быстро.
Все бы так и продолжалось, если бы сегодня утром к Толяну не пришли два прилично одетых господина. Из тех, кого и облаять на улице риск. Был случай, у Московского вокзала. Слишком понимающий о себе пес облаял за что-то такого господина. И тот, не долго думая, достал пистоль и грохнул скандалиста. Средь бела дня. Даже газеты писали, какие, мол, нынче нервные люди… Словом, те двое поговорили о чем-то с Толяном и ушли. А Толян и его приятели сели в автомобиль, усадили между собой Точку и привезли, как знаменитую Маргарет Тэтчер, на Сытный рынок. По дороге кто-то из друзей Толяна выразил желание набить морду чайханщику и второму «черножопому» за доносительство.
Но Толян не разрешил, сказал, что связываться с людьми Станислава Алексеевича не время. Надо сделать вид, что ничего не случилось. Со Станиславом Алексеевичем, с его бензиновым бизнесом, нефтеналивным причалом и прочим, включая связи с «волосатыми руками» во власти, устраивать базар из-за собачки, даже такой смышленой, как Точка, будет себе дороже. Взорвут Сытный рынок, со всеми их «крышоваными» лохами, и глазом не моргнут. И скупку на Разночинной прихватят…
Да, денек лихой сложился. Сейчас бы поспать в теплой тишине, так нет, люди за столом что-то громко обсуждали. Правда, не сразу. Евгения Фоминична произнесла тост за Рождество, за грядущий Новый, девяносто третий год, до которого осталась неделя…
— Не торопись Женя, — поправил Нюма. — Каждый день теперь на счету.
Все согласились. Чокнулись. Выпили водки и закусили отварной картошкой с селедкой.
Точка, не открывая глаз, скукожила кончик носа. Она не выносила запаха водки. Как-то этот дебил Толян решил пошутить и насильно влил ей в горло ложечку водки. Точка забилась под кровать и сидела там, чихая и кашляя. Все семейство всполошилось. Молоком отпаивали собачку… А если говорить начистоту, однажды Точка попробовала и коньяк. Пятно на полу вылизала…
Точка открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на стол. Нет, коньяком не пахло, только водкой. Зевнув, Точка вновь уложила голову на вытянутые лапы. А в голову полезли разные мысли. Вспомнила сынишку Толяна, толстозадого второклассника, тот частенько выгуливал ее после занятий. Прикармливал припрятанным школьным завтраком. Он был добрым мальчиком и нередко отпускал Точку гулять без поводка вдоль лужи, рядом с зоопарком. Под вой голодного зверья, чей рацион без совести урезали служители. А еще — ловили кошек и собак и скармливали хищникам. Это показывали по телевизору, в передаче «600 секунд»… Но однажды… Точка хорошо запомнила ту историю. В зарослях осоки, что лепилась к берегам Кронверкской лужи, она повстречала старого знакомого, черного пса. С ошейником. Того самого, что когда-то спас ее от разъяренных собак у пивной точки на Бармалеевой. Пес совсем не изменился, только очень уж отощал. И пес признал Точку. Разговорились. Точка хотела узнать судьбу тех шавок, которые как-то облаяли ее на Большом проспекте, у мясного ларя. Но пес был неразговорчив, пока не обнюхал Точку. Потом поскучнел, черные его глаза поплыли. И безо всякого предупреждения залез на нее, целиком подавив своим хоть и тощим, но тяжелым телом. Сперва Точка решила, что это какая-то особая ласковая игра. Она даже повернула мордочку, желая лизнуть своего старого приятеля. И почувствовала резкую боль. В страхе попыталась вырваться, но пес, дрожа и дергаясь всем телом, крепко держал ее передними лапами, прикусив ухо. Вскоре боль утихла и наступило блаженное состояние, сравнимое со вкусом сладковатой говяжьей печенки, что иногда ей перепадала со стола семейства Толяна… Пес ослабил объятия, слез с Точки, посапывая, опустил нос к земле и, обежав собачку кругом, сиганул в заросли осоки. Даже как-то обидно, хотя бы пролаял на прощанье. Да и Точка, признаться, не долго его помнила. Побежала навстречу тревожному зову маленького хозяина…
Точка была готова еще кое-что вспомнить, ее воспоминания прервал новый вкусный запах. Точка подняла голову и увидела, как Лаура внесла исходящую паром фарфоровую супницу. Поставила на краю стола и принялась разливать суп по тарелкам под одобрительный гомон…
Гости, продолжая разговор, принялись есть. Нюма сказал, что суп с лапшой на курином бульоне возвращает его в одесское детство. Сеид обещал съесть такой суп вместе с тарелкой. Самвел понюхал суп и молча прикрыл в блаженстве глаза. А Евгения Фоминична объявила, что в Рождество подобная еда обращает ее к Богу, потому как, глядя на происходящее в стране, она подумывала о промысле Дьявола…
— Я четыре года так думаю! — воскликнула Лаура, возвращаясь к тому разговору, который Точка, вероятно, упустила, пока дремала. — Был бы Сталин, разве такое могло бы произойти?! Он бы всех этих вождей, что в Ереване, что в Баку, в трубке своей раскурил, клянусь здоровьем…
Точка поудобнее улеглась и положила голову между лапами. Кто такой Сталин, она не знала. А Лауре поверила, Лаура ей нравилась. У Лауры над губой пробивались усики, что как-то сближало Точку и эту добрую женщину, которая расставляет на столе такую вкусную еду. Возможно, и у того Сталина были усики, а то с чего бы Лауре его поминать. Только уж очень громко она кричит…
— Если разобраться — кто эти сегодняшние демократы-либералы? Горбачев, Ельцин и другие… Такие же слюнтяи, с которыми Сталин разобрался после революции. Если бы они взяли тогда власть, сегодняшний кошмар в Азербайджане и в Армении случился бы еще в двадцатые-тридцатые годы. Я уже не говорю о том, что случилось в пятнадцатом году, когда турки и курды нас резали, как баранов. Пока царь наконец разрешил открыть для армян границу и спасти хотя бы часть населения от турецких палачей. А почему сразу было не открыть границу и спасти полтора миллиона таких же христиан? Потому, что царь был такая же баба в брюках. А не Сталин.
— Ара, какой царь? Какой Сталин?! — не удержался Сеид. — Я сижу напротив Самвела. Я — мусульманин из Армении, он — христианин из Азербайджана. Что мы делаем? Убиваем друг друга? Мы кушаем, пьем, разговариваем…
Сеид резко умолк. Он хорошо знал свою жену. И боялся, чтобы ей не попала вожжа под хвост. Он уже видел, каким пунцовым цветом покрылись щеки жены. Наступает момент, когда она становится совершенно бешеной. Как тогда, во дворе их ереванского дома. Когда влепила пощечину соседу Гранту…