Страница 21 из 54
— Вы скоро? — спросила женщина. — Мы с Точкой уже замерзли.
— Иду, иду, — ответил Нюма и, глядя в захлопнувшуюся дверь, добавил раздумчиво: — Ну, а если…
— Без документа никаких разговоров! — оборвал антиквар.
— А если поменять? — продолжил Нюма.
— Поменять? Что? Не понял.
— Майолику на что-нибудь равноценное. Но более… компактное.
— Вот еще… Новости! — растерялся антиквар. — Компактное… А что? Это интересно.
Антиквар поднялся со стула и проворно юркнул в подсобку. Через минуту он появился с миниатюрной скульптуркой…
— Вот! — сдунув пыль, воскликнул антиквар. — «Римский лучник». Бронзовое литье. Чеканка. Скульптор Лансере. Франция. Девятнадцатый век, — он перевернул вещицу и прочел. — Фабрика Шопена!
— Фабрика Шопена? — подозрительно произнес Нюма.
— Да! Вот выбито. Можете убедиться, — он протянул «лучника» Нюме.
Холодный металл приятно тяжелил ладонь. Нюма прилежно уперся взглядом в едва заметные закорючки…
— Фабрика Шопена, — важно заключил Нюма, возвращая «лучника».
Он подумал: «Действительно, вещь компактная. К тому же бронза, не расколется при тряске, как майолика, — обожженная глина, покрытая глазурью…»
— Но все равно нужен паспорт, — уныло осадил антиквар, — а по бартеру, так на так, даже неплохо.
Нюма кивнул, уложил майолику в рюкзак, сказал, что все обдумает, и вышел из магазина.
Едва он показался на улице, как Точка живым снежком ударила Нюму в живот всем своим белым тельцем. И захлебнулась счастливым лаем…
«Что же ты, Нюмка, как чужой, ей-богу?! — лаяла собачка. — Оставил меня на холоде с незнакомой теткой, а сам трендел в теплом магазине! Узнал что надо — уходи! Нет, начал морочить голову с бартером. И без Самвелки! Смотри, советуйся, раз вы компаньоны».
Строгим голосом Нюма пытался успокоить взволнованную Точку. Женщина терпеливо ждала, когда Нюма справится с собачкой и возьмет в руки поводок.
— Извините, пожалуйста, — бормотал Нюма. — Немного задержался…
— Все в порядке? — женщина кивнула на дверь магазина.
Нюма окинул ее скользящим взглядом. И вновь память пробудили смутные воспоминания, неясные и робкие. Он напрягся, силясь сложить их в более четкий рисунок, но тут Точка метнулась в сторону с радостным лаем.
— Узнала, узнала, сучка! Я это, я, — услышал Нюма голос дворника.
Галина подошла ближе, повязав любопытным взглядом Нюму и женщину в рыжей дубленке…
— Наум Маркович?! — со значением воскликнула Галина. — Никак к Яшке-антиквару намылились, как и ваш сосед-армян?
— Что вы, Галина, — растерянно пробухтел Нюма, невольно обращаясь к дворнику на «вы».
— Да мы что? — злорадно подметила Галина. — Можем слово замолвить перед Яшкой за вас. А то он, гад, прижимистый, из ваших, даст не ту цену.
Галина поднялась по ступенькам, задержалась у дверей магазина, по-бабьи подбоченилась, оглядела Нюму и незнакомку в дубленке. Чему-то хмыкнула и вошла в магазин…
— Дворник она, — Нюма взял поводок из рук женщины, — подрабатывает тут, убирает.
— Наум? — вопросила женщина. — Наум Бершадский.
Сквозь хрипотцу прокуренного голоса прорвалась какая-то знакомая, приятная, давно забытая интонация…
— Женя?! — мгновенно, подобно цветным лепесткам калейдоскопа, в памяти Нюмы сложился четкий, давно забытый образ. — Женя… Роговцева…
— Роговицына, — поправила женщина. — Да, Наум. Это я.
— Боже ж, мой! — воскликнул Нюма. — Сколько лет прошло?!
— Много, Наум, лет сорок, не меньше, — в блеклых глазах женщины вспыхнули голубые искорки, возвращая им давно утерянный небесный свет.
«Ну, Нюмка, бабник! — ревниво тявкнула Точка. — Постыдись, дед! Нам еще на Сытный рынок мотать. Или забыл?»
— Сейчас, сейчас Точка, — пробормотал Нюма. — Такая встреча…
Давно это было… Женя Роговицына считалась институтской подругой покойной Розы. Ну, не разлей вода! Внешне они выглядели антиподами — крепкая, с ярко выраженными формами, брюнетка Роза и худощавая, статная блондинка Женя. В институте их удачно окрестили «Пограничный столб» — как единение черного цвета и белого. Дружба продолжалась и после института. Хотя тут случилась неувязка. По распределению Женя попала в «закрытое КБ», а Розу в Конструкторское бюро не направили из-за «пятого пункта». Женя все возмущалась. «Идиотизм! — говорила она. — Наш научный руководитель, академик, сам „инвалид пятой группы“». Тем не менее — факт! «Пограничный столб» стоял крепко еще несколько лет. И покосился лишь после того, как к нему прислонился бывший одессит Наум Бершадский. Роза начала ревновать. Признаться, не без оснований — обаятельный и спортивный Наум нравился подруге. И простодушная Женя этого не скрывала. «Пограничный столб» рухнул задолго до рождения дочери Фиры, а Фире уже двадцать пять. С тех пор Нюма не слышал о Жене Роговицыной…
— Ах, Наум, Наум, как я рада тебя видеть, — Женя отступила на шаг и оглядела Нюму.
Тот неуклюже топтался, не зная, что ответить давней своей знакомой.
— Вот, понимаешь, — проговорил Нюма, — какой-то пес решил полюбезничать с Точкой. А досталось мне, брюки разорвал, понимаешь.
— Где? — живо заинтересовалась Женя, вглядываясь в Нюмины штаны. Нюма простодушно задрал брючину, демонстрируя оборванный обшлаг.
— Ерунда, — заключила Женя. — Зашьешь и будут, как новые… Хорошо, что самого не зацепил. А то вкатили бы тебе дюжину уколов от бешенства…
Женя засмеялась и пальцем погрозила Точке, мол, из-за тебя эти неприятности.
— То ли еще будет! — проговорила она.
Собачка конфузливо прижала ушки и разок тихонечко скульнула…
Наум согласно кивнул. Сквозь тронутое временем лицо подруги покойной жены, прямо на глазах, проступали знакомые черты той, давней Женьки Роговицыной, которую он когда-то знал. Точно не прошло четырех десятков лет…
— Что ты так смотришь, Наум? — чем-то смутилась Женя.
— Да так… Вспоминаю, какой ты была, — признался Нюма.
— Безнадежная затея. Время нас не жалеет… Как ты себя чувствуешь, Наум?
— Что тебе сказать? По паспорту. А ты?
— Я? Уже не по метрикам, но еще не по паспорту, — улыбнулась Женя. — Держусь пока. Много гуляю, мало ем. Словом, в соответствии с этой перестройкой. Только год, как вышла на пенсию, все не отпускали…
Они умолкли. Точно уперлись в глухое препятствие перед следующим логичным вопросом при подобной встрече…
И Точка почувствовала эту ситуацию. Нетерпеливо и заливисто пролаяла.
«Что вы себе думаете, старые клячи?! Сколько можно болтать на улице? Да еще с таким выражением лица! В вашем возрасте это неприлично, — означал ее лай. — А если закроют рынок? Хорошенькое дело!»
— Перестань! Ишь ты, расшумелась, — прикрикнул Нюма и виновато улыбнулся. — Не знаю, знаешь ли ты… Роза умерла, в восемьдесят восьмом.
— Знаю, — проговорила Женя. — Мне девочки звонили…
— Девочки, — усмехнулся Нюма. — Помнится, еще в Одессе… Мне было лет пять. Мама укладывала меня спать с бабушкой. Я был ужасно недоволен. И на вопрос мамы: почему, ведь это твоя бабушка? — отвечал: потому, что она девочка.
Женя засмеялась, отмахиваясь рукой, свободной от сумки. Точно отгоняла настырного комара. Меховая шапка сползла на затылок, высвободив короткие золотистые волосы, тронутые блеклыми прядями седины.
— Да. Мне девочки позвонили. Наши, институтские. Из тех, кто еще жив. — Женя успокоила смех. — Я была тогда в командировке.
Дверь антикварного магазина приоткрылась, и в проеме возникло лицо дворника Галины. Порыскав взглядом, Галина высунула руку с каким-то чумным половиком. Приподняла его и, силой встряхнула, разгоняя облако пыли…
— Это еще что?! — возмутилась Женя. — Впервые вижу. Чтобы в Ленинграде… Точно в Ереване, где я была в командировке. Там запросто могли выплеснуть из окна грязное ведро…
«Она Нюмку ревнует, дура!» — догадливо пролаяла Точка, оборотив мордашку к двери магазина.
— Ладно, Наум, не пропадай. Сколько там нам осталось, — Женя сдвинула шапку на лоб, упрятав лицо в оклад из ушек серого заячьего меха. — Звони, Наум. Буду рада… Если надо заштопать брюки, тем более звони.