Страница 18 из 44
Тотемическая инсценировка обрядового действия - это презентации, перформансы, хэппининги, "тусовки", телеигры (тот, кто угадывает букву или мелодию, получает приз), вхождение в Сеть.
Магическое воздействие на посвящаемого - это TВ, компьютер, психоделики, рок-музыка, экстрасенсы, агрессивная пропаганда.
Интроекция тотема, тотемическая одержимость - это все "подселенцы" - жуки, домовые, шишк!и, пришельцы, тарелочники, компьютерные двойники, голоса.
Магия "перевертышей": нарушение общепринятых табу и табуирование общепринятого - это манифестация сексуальных извращений, пропаганда порнографии, свободное функционирование мата, замалчивание или искажение традиционных ценностей, Православия, образа Русской Церкви, истории, культуры.
Тотемический экскурс в мир предков - это психоделические "сенсации", уводящие в астральные сферы, экстрасенсорные "трансцендентальные странствия", компьютерные виртуальные путешествия в глубины бессознательного, кинематографические "машины времени" и полеты к внеземным цивилизациям.
Ритуальное членовредительство - это изменение пола посредством хирургической операции, эвтаназия, психические расстройства, вызванные воздействием рок-музыки, наркотиками, компьютерными играми, героизированное самоубийство. Кроме того - панковские татуировки и серьги.
Повышение духовного и социального ранга посвящаемого - приобщенность к знаковому искусственному миру, обретение плюралистического сознания, существование в виртуальности, психоделические и "тяжело-роковые" "откровения", экстрасенсорные вид!ения и голоса.
И, наконец, подчиненность тотемическому канону в лице главного распорядителя ритуала - это беспрекословное послушание тому, кого христиане искони называли врагом рода человеческого.
Новая культура родилась в лоне великих сомнений в возможность дальнейшего творчества; она родилась из оскудения творческих сил, из иссякших источников: все уже написано и сотворено - нового создать невозможно. Новое может явиться из деструкции старого - написанного и сотворенного. Из разложения целого. Из соединения несоединимого.
Этот парализующий скепсис и творческое бесплодие пытаются отыскать выход в духовных, душевных и телесных перверсиях: в контртеологических революциях, в создании симулякров, в раскрепощении всеядных инстинктов, в сексуальных извращениях.
Новая культура свидетельствует о падении человеческой личности конца ХХ века, о болезненной ущербности ее горделивого духа. В конце концов, "Закат Европы" Шпенглера можно ведь перевести и как "Падение Запада" ("Der Untergang des Abendlandes"), имея при этом в виду и Россию.
"Цветущая сложность" былой христианской культуры - и западноевропейской, и русской - сменилась, как это и предвидел Константин Леонтьев, упрощенной, вымороченной, всеядной постмодернистской цивилизацией, в которой восторжествовала, увы! - самоутверждающаяся посредственность, этот "средний европеец", потребитель par excellence, воистину явившийся орудием всемирного разрушения.
Однако Леонтьев ошибся в одном, полагая, что новый антикультурный и безрелигиозный "средний европеец" будет "без пороков" - ни холоден, ни горяч (Откр. 3, 15). "Нет! Я в праве презирать такое бледное и недостойное человечество, без пороков, правда, но и без добродетелей... И даже больше: если у меня нет власти, я буду страстно мечтать о поругании идеала всеобщего равенства и всеобщего безумного движения; я буду разрушать такой порядок, если власть имею, ибо я слишком люблю человечество, чтобы желать ему такую спокойную, быть может, но пошлую и унизительную будущность" [55].
Потребитель, этот средний европеец наших дней, вовсе не ратует за идеалы практической благонамеренности и общественной благопристойности даже в их фарисейской транскрипции - напротив, он оказался чрезвычайно падким на все греховные соблазны, на все выверты порока, находя в любом роде извращений проявление личностной и творческой оригинальности и свободы.
Но, в конце концов, посредственность и есть неспособность к творчеству, не смеющая признаться в этом и потому пытающаяся компенсировать и камуфлировать ее отсутствие созданием муляжей. Однако всякая неспособность к творчеству - следствие духовного искажения, ответственность за которое вольно или невольно несет сам человек.
Итак, именно он, этот средний европеец, обративший данную ему творческую энергию на борьбу с Творцом и Его твореньем, дерзнувший не только устранить из бытия своего Создателя и Спасителя, но и вовсе стереть Его следы в мироздании, сдернуть небеса на землю, перемешать их с преисподней, диктует нам теперь свои законы, окружает нас своими жандармами и кормит словами, потерявшими смысл, словами безумия.
Красота, говорит он нам, - отныне не Красота, Добро - уже не Добро, Истина - теперь не Истина, а бытие - всего лишь одна из форм виртуальной реальности, в которой камни делаются хлебамии в которой заключены все царства мира, отданные всем тем, кто, пав, поклонилсяизвестно кому.
Но Господь в Откровении возвещает об этом: Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 17).
Новый человек "эры Водолея"
Проблема любви
New Ageпредполагает создание "нового человека", соответствующего духу времени. Можно утверждать, что такой человек уже существует.
ХХ век имел два грандиозных проекта по созданию такого общественного гомункулуса: первый - это "сверхчеловек" германского национал-социализма, второй - это строитель коммунизма эпохи советского интернационализма. "Новый человек" эры Водолея - это воплощение уже третьего богоборческого замысла о человеке.
"Такого низменного идеала человечество еще не выдумывало, - пишет Р. Гальцева, - даже фашистская "белокурая бестия" при всем культивировании в ней животного начала... несет на себе некий ницшеанский сверхчеловеческий отблеск... Что же говорить о морали "строителя коммунизма"? Она не так уж расходилась с общечеловеческой моралью, взошедшей в нашей цивилизации на христианской закваске и отборных классических идеалах. Головной атеизм коренным образом не изменил образа человека... Если отбросить идеологический антураж, герой соцреализма по сравнению с "рассвобожденным" персонажем 90-х годов - это все равно что Персей супротив Медузы-Горгоны... В лице образцового "сексуального партнера" предстает беспрецедентно дегуманистический, предельно антагонистический традиционному в русской культуре "положительно-прекрасному" человеку отрицательно-безобразный субъект" [56].
Школьная программа "сексуального воспитания", предполагающая "отбросить ложную стыдливость", на самом деле имеет цель взрастить в детях, призванных стать "новыми людьми", тотальное бесстыдство; телепередачи, проповедующие порок в качестве жизненной нормы и отстаивающие права человека на извращения; фильмы, в которых откровенная похабщина становится уже общим местом "будничного дневного сознания", - весь этот мутный поток, хлынувший на нас, словно из преисподней, давно уже смел все границы приличий, разметал все самозащитные ограждения, так что человек со всеми его правами оказался беззащитным и обнаженным перед этим повальным беспутством и наглым вторжением в заповедные области его жизни.
Сексуальная разнузданность, ставшая вдруг нормативной, связана и с новым отношением к смерти, которая постоянно присутствует на телеэкране. Смерть перестает быть таинством и той кульминационной точкой человеческой жизни, которая дает человеческому существованию новое истолкование. Смерть становится самой пикантной частью "интересного": стекленеющие глаза, последние судороги, предсмертные агонии, развороченные черепа, вытекшие мозги и оторванные руки, показанные крупным планом, задевают в зрителе какой-то пласт сладострастия, трогают какой-то нерв: очевидно, эти сильные впечатления при общей эмоциональной выхолощенности и анемии подлинных глубоких чувств призваны свидетельствовать человеку о том, что он сам еще жив. Но и они становятся обыденностью и входят в привычку. Даже маньяки, даже людоеды, откусывающие крупным планом своим жертвам носы, уже не поражают сознание "нового человека". Смерть становится для него будничным эпизодом, а почти анатомическое знакомство с ее механизмом, убивающим всякий намек на существование души, превращает ее в заурядное зрелище, в необходимое явление, кое-как продвигающее дальнейший сюжет.
55
Леонтьев К. - Цит. по кн: Булгаков С. Тихие думы. Paris: YMCA-PRESS, 1976. С. 120.
56
Гальцева Р. Это не заговор, но... // Новый мир. 1998. № 1. С. 128.