Страница 12 из 44
Это происходит и с постмодернистскими детскими и взрослыми электронными играми, которые претендуют на то, чтобы перекликаться с реальностью и жизненно вовлекать в них играющего, так что игра становилась бы жизнью, а жизнь превратилась бы в игру.
Такая подмена становится возможной потому, что для постмодерниста возле каждого предмета, представления, понятия, теории, мировоззрения существует их "тень", которая "при иных условиях освещения может выступить как самостоятельный, первичный объект сознания" [31]. Игра (перформанс) в этом случае не только претендует на то, чтобы создать иные условия освещения, но и сама становится весьма зловещей тенью реальности, тенью, претендующей на статус первичного объекта. Это перекликается со слоганом рекламы пылесоса: "Надо жить играючи!". Так сходятся и накладываются друг на друга концепты элитарной и массовой культуры.
Аноним новой культуры
На эффекте иных условий освещенияпостроены, собственно, все "измененные состояния" новых сект и религий с их магическими практиками; с этим связана и современная музыка, рожденная в лоне оккультных ритуалов: несовпадение ее ритмов с ритмами человеческого существа и подчинение последнего ее ритмическому сюжету вызывает в человеке искусственные эмоциональные и психологические состояния, которые "отодвигают" реальность, подменяя ее гипнотическими фантазиями и экстатическими сенсациями. "Интересное" оказывается в прямой связи с деформированной реальностью и с искривленным сознанием, с "тенью".
Цитаты из классики (например, смеси, "ремиксы" из Моцарта, из "Князя Игоря" Бородина и "Лебединого озера" Чайковского в группе "Рапсодия" и "Hard Walks"), подвергшиеся соответствующей аранжировке и стилизованные под рок, соответствуют перемещенным предметам в изобразительном искусстве, литературе, кинематографе и театре.
Но не только. Современная музыка - и рок, и рэйв - есть неприкрытое чувственное самовыражение, бунт душевного "подполья", оргия чувственности, содравшей с себя все покровы культуры: высвобождение "дионисийского" начала, оргиастическое исступление. Моцарт, забитый механическим ритмом аранжировки, - это сама культура, корчащаяся в судорогах насильственной смерти.
Такого рода самовыражение таит в себе убеждение, что для того, чтобы стать творцом, достаточно быть собой, со своей природой, генами, комплексами и фобиями, и только выплескивать их из себя: так получившаяся смесь рок-музыки с ритуалами африканской магии пожирает "репрессивного" и "нормативного" Моцарта. Однако музыка оказывает несравненно более сильное воздействие на человеческое подсознание и содержит куда больший субъективистский элемент, нежели литература или изобразительное искусство, что позволяет без преувеличения говорить о ее великой мистифицирующей власти.
Итак, "тень" подменяет онтологию, искусство становится рефлексией о самом искусстве. Формируя виртуальную реальность, оно при этом претендует на статус "актуального". Мы живем в эпоху настоящей контртеологической революции, вышедшей из темных недр революции большевистской. И то, что не удалось большевикам со всеми их карательными акциями и безбожными проектами, уже успешно осуществляется революционным постмодернизмом.
Его "метаистория" есть New Age- перевернутое и поменявшее знак тысячелетнее царство; его "метаязык" - это язык кодов и мнимостей; его перформированная реальность - это мир теней, антимир. Его творчество - это развоплощение творения. Его автор (скриптор, компилятор, news-maker, составитель, интерпретатор), в отличие от Автора в традиционной культуре, не являет мир и не преображает его, а шифрует таким образом, чтобы в нем невозможно было разглядеть следы Божьего творения и Божьего присутствия. Новый авторский имидж, включающий в себя поведенческий и интеллектуальный компонент, является залогом умышленности авторских затей. Потому что мало ли какой профан и дурень возьмет и напишет нечто вроде:
возьмем такое:
Однако здесь авторская этикетка, (постмодернист А. Парщиков) страхует от ошибок и гарантирует сугубую "знаковую качественность" текста.
Тот аноним, который инспирирует совершающуюся метафизическую революцию, слишком очевиден, чтобы его называть. Высшей ценностью он объявляет, как ему и положено, самодостаточное, самодовольное и своевольное человеческое "я", которое вслед за Н. Бердяевым готово повторять, что творчество и смирение несовместны [33].
Реальность в новой культуре
И все же каковы отношения "нового сознания", предваряющего (сопровождающего?) приход Новой Эры, с той реальностью, в которой произошло таинство Боговоплощения и которая сама является причастницей благу? Прежде всего она раскалывается на фрагменты и бесконечно дробится. Головой Гоголя играют в футбол (повесть А. Королева "Голова Гоголя"). Руки, отделенные от тела, скачут на пальцах и продолжают выполнять свои функции (роман Дмитрия Липскерова "Пространство Готлиба" и кинофильм "Семейство Адамсов").
Мир раздирается на цитаты и делается нагромождением перемещенных предметов. Внутренне противоречивая картина мира, объясняемая то теориями Дарвина, то психоанализом Фрейда, то классовой борьбой Маркса, то ницшеанской "смертью Бога" и т.д., приводит к мощному взрыву абсурдизма, утверждающего господство бессмыслицы.
Задача художника Новой Эры сводится лишь к "наведению рамки", организующей эту дурную раздробленную бесконечность нагроможденных объектов и придающей им статус текста. Самым наглядным образом это сказывается на современном романе - жанре, в наибольшей мере призванном к сотворению новой реальности.
В книге писателя-постмодерниста Владимира Сорокина "Роман" (имя главного героя, но и собственно "роман" как литературный жанр) эта мысль выражена поистине убийственной метафорой, развернутой по всему пространству его прозы. Роман (герой) в конце концов зверски (топором и с изуверствами Джека-потрошителя) убивает всех прочих героев (всего - около ста человек, названных поименно, с подробным последовательным описанием убийства и святотатства над каждым). То же, по мнению автора, делает со своими героями и реалистический роман. Однако роман постмодерна убивает вовсе не реалистический метод (он сам, во всяком случае, натуралистичен), а ту реальность, которая за ним стоит.
Что же касается "реальности" постмодернистских романов, она поистине демонична. Она населена какими-то перерожденцами, безумцами, сексуальными маньяками, извращенцами, наркоманами и откровенными сатанистами. Весь сюжет романа Ю. Мамлеева "Шатуны" (автор считает себя православным церковным человеком, а свое творчество - "игрой бессознательного") сводится к тому, что главный герой Федор Соннов - маньяк-извращенец - многоразлично и подробно расправляется со своими жертвами. По ходу дела он встречается с такими же маньяками и извращенцами, которые к тому же и оккультисты. В конце концов Соннова ловят и сажают.
31
Эпштейн М. Указ. соч. С. 4.
32
Парщиков А. Cyrillic Light. М., 1995. С. 63. (Серия "Золотой Век").
33
Бердяев Н. Спасение и творчество // Путь. № 2. М.: Информ-Прогресс. 1992. С. 19.