Страница 38 из 52
В тот вечер я возвратился домой к моей притихшей и подавленной супруге, которая обращалась со мной, словно с незнакомцем, с которым ее попросили быть вежливой. Она только начала рассказывать, что говорила с Кэти Перкинс, как мне позвонили.
— Фенн, это Джонни. Только что по дороге в городскую больницу умер Кермер.
— Кто это сделал?
— Успокойся. Говорят, сердце сдало. Он потерял сознание там, у себя, в «Холидей лаундж». Просто упал навзничь.
— Чертовски удачное времечко для этого выбрал.
— Понятно. Король умер. Кто станет королем?
— Какова реакция шефа?
— Я с ним общался минуты две. Что-то под нос себе бормочет. Нет ведь человека номер два. В такой степени Кермер не доверял никому. Настраивал всех друг против друга. Так что в седло вскочить должен кто-то из местных или же власть перейдет в руки синдиката. В любом случае, Лэрри, судя по всему, понимает: какое-то время очень сложно контролировать ситуацию. Наверняка они что-нибудь предпримут, ждать себя не заставят, и Лэрри говорит, что придется нам попотеть. Думаешь, Макейрэна все это огорчит?
— Перекушу что-нибудь и вернусь. Дай мне знать, если что случится.
Повесив трубку, я повернулся к Мег. Склонив голову набок, она хмуро глядела на меня.
— Каждый вечер, милый? Каждый проклятый вечер?
— Как минимум сегодня.
Я рассказал ей, что произошло. Она не могла понять, отчего мы ожидали беды. Я попытался объяснить:
— Власть, сила, оказывая влияние на разные сферы жизни общества, поддерживает в нем некое равновесие. Но вот вдруг образуется вакуум, который должен быть немедленно заполнен, и при этом стремительном перераспределении сил могут возникнуть серьезнейшие проблемы. Кто-то окажется на коне. Если эти люди проявят здравомыслие, возможно, у нас с ними возникнут такие же отношения, как с Кермером. Если же они заупрямятся, надолго вспыхнет заваруха, которую мне придется расхлебывать после ухода Лэрри.
— Но ты надеешься, что сможешь… заключить сделку.
— В таком заштатном городе, как наш, даже порок является важной отраслью экономики. Он покрывает финансовый дефицит, обеспечивает налоговые поступления в бюджет. И меня кормит, так ведь?
Меня срочно вызвали, когда Мег наливала мне вторую чашку кофе, и я тут же должен был уехать. Лэрри я встретил в больнице. Там уже находился патологоанатом. Спустившись в морг, мы направились в комнату, где проводились вскрытия. Возле тела Кермера стоял доктор Томас Эгри, о чем-то оживленно беседуя с одним из практикантов. Эгри — кардиолог, один из самых известных врачей в Брук-сити. Это седеющий блондин с твердым взглядом серых глаз, крупным мясистым носом на лице, испещренном отметинами от давних прыщей.
Он назвал поочередно каждого из нас:
— Сэм, начальник полиции Бринт, лейтенант.
Джефф Кермер лежал обнаженным под безжалостным ярким светом лампы, укрепленной на потолке операционной. Он был бело-голубого цвета, до нелепости уменьшившийся в размерах, словно был вылеплен из теста, которое как бы таяло от яркого света. На груди седая поросль. Глаза и рот широко раскрыты. Левая часть груди сильно изуродована.
— Джентльмены, я находился в больнице, когда поступило сообщение, что везут человека, по всей видимости, с тяжелейшим инфарктом, поэтому я спустился в кабинет неотложной помощи, чтобы сделать необходимые приготовления. Находящийся здесь доктор Уолш в тот момент дежурил. По всем признакам пациент был в состоянии клинической смерти, дыхания и пульса не наблюдалось. Доктор Уолш произвел инъекцию стимулирующего средства непосредственно в сердечную мышцу, в то время как я вскрыл грудную клетку для проведения прямого массажа сердца. При первом же прикосновении я понял, что картина совершенно иная. Околосердечная сумка была полна крови. Я ее вскрыл, освободил от крови и попытался найти ранку в сердечной стенке. Это весьма сложно сделать, когда сердце не бьется, а ранка мала. Я дал указание провести срочное переливание крови. Медленно, слегка нажимая, я повернул сердце и в конце концов обнаружил небольшое отверстие в нижней части левого желудочка. Накладывать шов было уже бесполезно, поскольку пациент несомненно к этому моменту был уже мертв. Вернув сердце в прежнее положение, я обнаружил совпадающее отверстие в задней части околосердечной сумки.
Жестом указав Уолшу занять место справа от тела, он поднял левую руку у трупа, лежавшую поперек груди, и сказал:
— Дэйн, немного подтяните и поверните его. Вот здесь, джентльмены, основное входное отверстие.
Это было крохотное засохшее кровяное пятнышко сантиметров десяти ниже плеча, с левой стороны.
— Что вы думаете, Сэм? — спросил доктор Эгри.
Наш окружной патологоанатом Сэм Хессиан, наклонившись, стал рассматривать, как показалось, целую вечность пятнышко крови. Когда он выпрямился, практикант вернул тело в прежнее положение, переложив левую руку так, как она раньше лежала.
— Явный прокол, — произнес Сэм Хессиан. — Как будто какой-нибудь паршивой спицей вязальной. Входное отверстие соответствует тому, что вы обнаружили внутри?
— Укол таков, что можно предположить, что он сидел либо стоял в тот момент, когда это произошло. Угол примерно в тридцать градусов к горизонтальной поверхности.
— А легкое?
— Разумеется. Но ткань там губчатая, а при использовании исключительно острого орудия создается эффект почти самозаживления, примерно тот же, что и в околосердечной сумке. Конечно, не в полном объеме, однако кровотечение не настолько сильно, чтобы повлечь летальный исход от потери крови. Аорта этим предметом задета не была, он лишь скользнул по ней. Орудие должно было быть острым, чтобы пробить межреберные хрящи. Отчасти и гибким. Сантиметров двадцать — двадцать пять длиной. Одинакового диаметра по всей длине. Думаю, в сечении не более трех десятых сантиметра. Не знаю, Сэм, какова официальная процедура вскрытия. Могу с абсолютной точностью засвидетельствовать причину смерти, и я бы никогда ее не установил, если бы не прибегнул к мерам экстренного характера.
— Никто бы не смог этого установить, — мрачно заметил Сэм Хессиан. — Но я все же сделаю запрос на вскрытие и проведу с начала и до конца всю процедуру.
В небольшой комнате воцарилась тишина. Я обратил внимание, что на трупе Джеффа Кермера все еще были темные шелковые носки и на пальце золотое обручальное кольцо. В застоявшемся воздухе остро ощущался едкий запах дезинфицирующего средства. Я посмотрел на Лэрри Бринта. Встретив мой взгляд, он отвел глаза. Но я все же уловил некое утверждение. Бороться с этим мы и были призваны. Это было самое тяжкое уголовное преступление.
— Парочку вопросов, если можно, — сказал Лэрри каким-то скучающим тоном. — Разве он не почувствовал, что ему нанесли удар? Разве не было это чертовски больно? Он что, не звонил?
— Можем предположить, что в этот момент он выпивал, — ответил доктор Эгри. — Это давало определенный обезболивающий эффект. Ему было под шестьдесят, излишний вес, сердечная мышца в скверном состоянии. Такой человек наверняка привык к тому, что у него происходят приступы боли в районе грудной клетки, болезненные ощущения, вызванные гастритом, порой весьма сильные. Самым чувствительным местом была бы эпидерма, однако если был применен очень острый инструмент и сделано это было быстро, болевое ощущение оказалось бы незначительным, едва заметным. Хорошая сестра способна сделать инъекцию практически без боли. Можно допустить, что последующее проникающее прохождение инструмента сквозь ткани — если продвижение было очень быстрым — почти не вызывало боли вплоть до прокола стенки сердца. С этого момента боль должна была нарастать, сопровождаемая другими крайне неприятными ощущениями и удушьем.
— Сколько времени прошло между тем, как ему было нанесено ранение, и тем, как он скончался? — задал вопрос Лэрри.
Эгри пожал плечами.
— Почти сразу же он должен был почувствовать себя крайне плохо. Сердце бы гнало кровь сквозь свищ в стенке. Околосердечная мышца заполнилась бы кровью чрезвычайно быстро, это создало бы внешнее давление, что повлекло бы перенапряжение сердечной мышцы, судорожные сокращения в ней и выход ее из строя. Он должен был впасть в предобморочное состояние, почувствовать удушье, головокружение — те же симптомы, как если бы у него произошел легкий разрыв аорты.