Рама для картины

Перемирие заключено, условия приняты, договор подписан. Джик — посредник — стоял рядом с довольным видом.

— Ты только посмотри на него, — сказал он — Настоящий маклер. Костюм, галстук, кожаные ботинки. Если зазевается, глядишь, сделают членом Королевской академии.

На ее лице отразилось недоумение:

— А я думала, это большая честь.

— Для кого как, — объяснил Джик. — Неплохих художников с безупречными светскими манерами выбирают в академию на третьем десятке. Крупных — с не столь светскими манерами — на четвертом. По-настоящему больших, не умеющих вести себя в свете — на пятом. А гениев, которые плевать хотели на Академию, вообще обходят.

— Тодда ты, значит, причисляешь к первой категории, а себя к последней? — усмехнулась Сара.

— Конечно.

— Логично, — откликнулся я. — Никто никогда не слышал о молодых мастерах. Мастера всегда старые.

— Ради Бога, — вмешалась Сара. — Давайте поедем на скачки.

Ехали медленно из-за нескончаемого потока машин, идущих в одном направлении. Стоянка у ипподрома Флемингтон — гигантский пикник; сотни группок расположились между машинами, пир шел горой. Столы, стулья, скатерти, фарфор, серебро, хрусталь. И зонтики от солнца, несмотря на повисшие в небе тучи.

Много веселья и выпивки. Всеобщая убежденность, что «это и есть жизнь».

К моему удивлению, Джик и Сара приехали подготовленными. Извлекли столы, стулья, напитки и закуски из взятой напрокат машины; объяснили, что достать все это — не так сложно; весь набор просто-напросто заказывается.

— Бар моего дяди, — заметила Сара, — уже который год держит первенство по быстроте обслуживания. Не успеет клиент мотор выключить, а ему уже стакан подносят.

Она искренне старается, думал я. Мало того, что ради Джика приняла наш негласный договор, но еще пыталась наполнить его человеческим содержанием. Если и делает над собой усилие, то незаметно, в общем совсем другая Сара — похорошевшая, повеселевшая.

— Шампанское, — предложил Джик, открыв бутылку. — Бифштексы и устричный пирог?

— А что же будет, когда вернусь к своим чипсам и какао?

— Будет толстый Тодд.

Мы умяли припасы, уложили вещи в багажник и с сознанием приобщенности к полурелигиозному ритуалу стали пробираться в святая святых.

— Во вторник тут будет почище, чем сегодня, — заметила Сара, раньше не раз бывавшая на таких скачках. — День розыгрыша Кубка Мельбурна — национальный праздник. Здесь три миллиона жителей, и добрая половина будет рваться сюда. — Говорила громко, чтобы перекричать толпу, держа в руках шляпу, боясь потерять ее в неразберихе.

— Будь у них хоть капля здравого смысла, сидели бы дома, смотрели телек, — сказал я, отдуваясь после довольно чувствительного удара локтем в поясницу.

В Мельбурне Кубок не показывают по телевизору, только радиорепортажи.

— Ну и ну. Это почему же?

— Чтобы пришло побольше народу. Во всех городах Австралии — будут, а тут, на месте, — нет.

— Та же история с гольфом и крикетом, — добавил Джик. — Еще и ставок-то не сделаешь.

Миновали узкое место, потом, благодаря нашим пропускам, прошли через ворота. Оказались в тихой гавани — на зеленом прямоугольнике сектора для участников и организаторов Кубка. До чего все похоже на наш многодневный День дерби, подумал я. Та же победа воли над непогодой. Радостные лица под серым небом. Теплые пальто поверх шелковых платьев. И зонтики наготове. Это означало, что праздник так согревал души, что никаким ненастьем их было не пронять. Вполне могли бы заиграть на трубе в бурю. Чем не символика? Даже Джика бы устроила.

Мои друзья были поглощены обсуждением участников первого заезда. Сара оказалась заядлой болельщицей, и уже сейчас о чем-то горячо спорила.

— Знаю, на прошлой неделе в Рэндвике дорожка была слишком мягкая. Но после дождя она и здесь мягкая…

— Но в Рэндвике его обошел только Бойблю, а в розыгрыше кубка Колфилда Бойблю не участвовал.

— Все равно для Грейдвайна дорожка слишком мягкая.

— Будешь ставить? — обратился ко мне Джик.

— Я не знаю лошадей.

— Не имеет значения.

— Ну, что ж.

Заглянул в список.

— Ставлю два доллара на Дженерейтора.

Посмотрели на меня и в один голос спросили:

— Почему?

— Когда не уверен, ставь на одиннадцатого. Однажды во всех заездах ставил на него.

Повздыхали-поохали, сказали, что с таким же успехом мог бы подарить два доллара букмекеру.

Кстати, оказалось, букмекеры здесь принимают ставки только на скачках; больших букмекерских контор, как в Англии, нет. Заранее ставки принимались в небольших конторах, находившихся под контролем агентства. Они большую часть навара возвращали организаторам скачек. Бизнес был делом прибыльным, надежным. К чести для Австралии, заметил Джик.

Приняв решение, мы сделали ставки. Дженерейтор пришел первым. Выигрыш был один к двадцати пяти.

— Новичкам везет, — заметила Сара.

Джик засмеялся:

— Какой же он новичок. Его выгнали из драмкружка за то, что играл на скачках.

Они порвали свои несчастливые билеты, занялись вторым заездом, отлучаясь время от времени, чтобы сделать ставки. Я поставил четыре доллара на номер первый.

— Почему?

— Просто удвоил ставку, а цифру 11 разбил посередине.

— О Господи, — вздохнула Сара. — Ну и тип.

Из самой вредной тучи полил дождь, менее стойкие побежали прятаться.

— Давайте сядем вон там, где сухо, — предложил я.

— Вы идите, — ответила Сара, — а мне нельзя.

— Почему?

— Это места только для мужчин.

Подумал, что она шутит, рассмеялся. Но оказалось, вовсе не шутка, смеяться было не над чем. Примерно две трети лучших мест в секторе для организаторов и участников Кубка предназначались мужчинам.

— А как же их жены, подружки? — спросил я, все еще не веря своим ушам.

— Могут подняться на крышу.

Сара как урожденная австралийка не видела тут ничего странного. Мне и, конечно, Джику это казалось диким.

Придав своему лицу серьезное выражение, он объяснил:

— На здешних крупных ипподромах заправилы скачек устраиваются с комфортом. Забирают себе лучшие места, сидят в кожаных креслах за стеклянной перегородкой. Для них открыты шикарные рестораны и бары, где можно по-королевски выпить и закусить. Их не смущает, что жены и возлюбленные едят в кафетериях, сидят на жестких пластиковых стульях на открытых трибунах. Любое племя считает свои нелепые ритуалы вполне нормальными.

— Мне казалось, ты влюблен во все австралийское.

— Нет в мире совершенства, — горестно вздохнул Джик.

— Я скоро совсем промокну, — вмешалась Сара.

Мы поднялись на крышу, где было ветрено и сыро, а вместо стульев стояли скамейки.

Примерно две трети зрителей тут составляли женщины.

— Не обращай внимания, — сказала Сара, удивленная горячностью, с которой я защищал слабый пол.

— Думал, у вас в стране уже равноправие.

— Уже, но для половины населения, — откликнулся Джик.

С нашего места был прекрасно виден весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали лошадей, на которых поставили, но победил номер первый, обойдя соперника на два корпуса. Я получил выигрыш восемь к одному.

— Возмутительно, — сказала Сара, — разрывая очередную пачку билетов. — На кого ты поставишь в третьем заезде?

— На третий заезд с вами не останусь. Договорился пропустить по стаканчику со знакомым Дональда.

Сара сообразила, в чем дело, и мгновенно посерьезнела:

— Опять… расследование?

— Я должен.

— Конечно, — с видимым усилием произнесла она. — Ну что ж… Успеха.

— Ты просто молодчина.

Она удивилась, что я мог такое придумать, и не поверила, заподозрив издевку. Но в общем ей это понравилось.

Гамма чувств на ее лице меня позабавила. Думал об этом, пока шел вниз.

Сектор для организаторов и участников скачек был расположен между длинным рядом трибун и дорожкой, по которой лошадей выводили на смотровой круг из загона. Своей короткой стороной сектор примыкал к смотровому кругу. В том углу, где дорожка из загона выходила на смотровой круг, мы должны встретиться с Хадсоном Тейлором.