Страница 69 из 73
— Оставьте раненых на месте! — крикнул по-немецки фельдшер.
Он и другие медики забрались в кузов грузовика и начали оказывать помощь своим соотечественникам. Они боялись, что поспешная транспортировка обожженных солдат на носилках вызовет новую боль и ухудшит состояние раненых. Я предложил им помощь, но медики попросили нас жестами не мешать их работе. Колли и Панч отошли назад. Их место заняли солдаты с носилками. Медики проявляли исключительную нежность и заботу, перевязывая искалеченных и обожженных соотечественников. Откуда-то с другого края лагеря примчалась еще одна санитарная машина. Я видел, как к нам подъезжали все новые и новые грузовики.
Поначалу я планировал довезти раненых солдат до первого немецкого поста и оставить их там. Мы могли бы выгрузить их на кусок брезента, посигналить фрицам с безопасного расстояния, а затем уехать с чувством выполненного долга. Но когда мы наткнулись на саперный взвод, раненые парни нуждались в экстренной помощи. Они находились в таком ужасном состоянии, что я поднял белый платок. Мы повезли их дальше.
Интересно, что немцы ни разу не заикнулись о нашем пленении. Те несколько мотоциклистов, которые первыми подъехали к нам, тут же стали нашим почетным эскортом. Следуя за ними, мы направились в их лагерь. И вот теперь, остановившись перед перевязочным пунктом, мы держались в сторонке, пока обгоревших людей, включая молодого лейтенанта с Железным крестом, обкалывали морфием, вводя их в блаженное забвение. Мне пришло в голову, что, лишившись этих свидетелей, мы не сможем доказать свои добрые намерения.
Я заметил, что Панч и Колли уже стояли за пулеметами. Наши машины находились в кольце полсотни немцев, и с каждой минутой их становилось все больше и больше. Повисло неловкое безмолвие. Никто из немцев не подходил к нам для переговоров. Похоже, они испытывали такое же острое смущение, как и мы. Нам было даже стыдно держать в руках оружие. Никто не спрашивал, как мы наткнулись на раненых. Нас вообще ни о чем не расспрашивали. Я чувствовал, что должен заговорить или прервать молчание каким-нибудь жестом или словом. Как назло, в моей голове царила полная пустота. Наконец, после паузы, показавшейся мне вечной (и которая на самом деле не превышала трех минут), к нам подошел немецкий полковник. Его сопровождали капитан и сержант. Они были без оружия. Я не мог расшифровать эмблемы на их форме. Скорее всего, они служили в инженерных войсках, как и большинство солдат, стоявших рядами вокруг наших машин.
Полковник отдал несколько приказов окружавшим нас людям. Он говорил очень быстро, и я не понимал смысл его слов. Вероятно, он хотел задержать нас без ареста и без сдачи оружия. Его взгляд перешел на меня.
— Deutsch sprechen?
Говорю ли я по-немецки?
— Ein wenig, —ответил я.
Немного.
Похоже, он чувствовал себя так же неловко, как и я. Мы козырнули друг другу, затем он спросил мою фамилию и поинтересовался, что случилось с его ранеными коллегами. Он не спрашивал о нашем подразделении. Это говорило о его такте, поскольку Женевская конвенция запрещала подобные вопросы. Я кратко рассказал ему о погоне и о мине Теллера. Он нахмурился и мрачно покачал головой.
В тот момент я укорял себя за безумный поступок — за то, что привез своих парней в немецкое логово. Теперь меня ожидал трибунал. А может быть, и немецкий плен. Транспортировка раненых с холмов заняла почти час. Один из солдат умер, второй находился при смерти. Неужели наша миссия и пленение моих людей стоили двух спасенных жизней? Я начал просчитывать шансы на бегство. Если действовать быстро, пока у нас не забрали оружие… Кого я хотел обмануть? Мы не проехали бы и пятидесяти футов.
Последнего раненого немца уложили на носилки. Сначала медики установили их параллельно телу солдата, затем двое санитаров мягко приподняли парня, а третий подсунул носилки под него. Раны были обработаны. Искромсанную плоть на остатках ампутированной правой ноги прикрыли чистой марлей и перевязали.
Я заметил бронеавтомобиль, который направлялся к нам. Вокруг наших машин собрались сотни солдат Африканского корпуса. Они носили такие же ботинки и одежду, как и мы. Защитные очки на лицах; стандартные шарфы, защищавшие от песка и пыли. Только у некоторых имелось оружие. Это были инженеры и строители.
Я еще раз посмотрел на бронеавтомобиль. Из открытых люков торчали головы водителя и командира. Броневик остановился. Следом за ним подъехала штабная машина с открытыми бортами. Немецкий полковник повернулся и отдал салют. Все солдаты привстали на цыпочки и затаили дыхание.
Из бронемашины никто не появлялся. Из кабины штабной машины выбрался лейтенант в запыленной гимнастерке. За ним вышел коренастый офицер лет пятидесяти. Он был одет в куртку и брюки. Пожилой офицер поприветствовал полковника и направился к нам. Под его клетчатым шарфом я заметил Железный крест. Шляпа с полями была типовой для Африканского корпуса, но под песчаными очками проглядывала золотая тесьма, которая указывала на ранг генерала, если не выше. Перевязанное бинтами горло свидетельствовало о желтухе или какой-то другой пустынной болезни — довольно частое явление на африканском континенте.
Это был Роммель. Он подошел без всяких церемоний и с такой прозаичной простотой, словно приходился мне дядей или профессором, который курировал мою учебу. Я отдал воинский салют. Колли и остальные наши парни последовали моему примеру. Лейтенант был адъютантом Роммеля. Третий офицер, вышедший из штабной машины, являлся переводчиком фельдмаршала.
Назвав меня «herr leutnant»,Роммель представился мне, как будто обращался к ровне. Он указал свой ранг и должность. Это произошло так быстро, что у меня не было времени на испуг. Я тоже представился ему. Адъютант Роммеля отдал команду «вольно», которая касалась и нас, и солдат Африканского корпуса. Какое-то время фельдмаршал вел личную беседу с полковником. Я не слышал их слов. Наверное, Роммелю рассказали о том, как именно британские машины оказались посреди немецкого лагеря.
Фельдмаршал выслушал доклад. При этом он все время рассматривал меня, моих парней и наши грузовики. Кивнув адъютанту, Роммель направился к машине Колли. Его взгляд подсказал мне, что он просит меня сопровождать его. Я подчинился. Мы подошли к грузовику.
— Два ведущих колеса или полный привод? — спросил Роммель.
Его английский язык имел сильный акцент, но был вполне понятным.
— Два ведущих колеса, сэр.
— В самом деле?
Он убедился в этом, осмотрев передний вал.
— Бензин или дизельное топливо?
— Бензин, сэр.
Роммель посмотрел на солнечный компас. Он спросил, являлся ли прибор улучшенной версией, придуманной Бэгнольдом. Я подтвердил его догадку. Взгляд генерала перешел на канистру с водой и шланг, соединявший ее с радиатором.
— Конденсатор, — пояснил ему я.
Роммель молча кивнул. Он обошел грузовик сзади, осматривая оружие, песчаные швеллеры и запасные листовые рессоры. Затем фельдмаршал увидел в кузове немецкие канистры.
— Deutscher oder Englischer?
— Deutscher, Heir General.
Роммель улыбнулся.
— Лучший разливной выступ. Я прав?
Он завершил обход грузовика. Колли, Панч и другие наши парни выстроились в линию. Они вели себя подчеркнуто строго, но стояли по стойке «вольно». Роммель остановился рядом с ними и по-немецки обратился ко мне.
— Вы пустынная группа дальнего действия. Разведываете «левый хук» во фланг моей позиции. Не так ли, лейтенант?
— Сэр, позвольте не отвечать на ваш вопрос, — ответил я по-немецки.
Роммель перестал улыбаться. Его взгляд, сочетавший в себе веселье и одобрение, смягчал суровые черты лица. Он отступил на шаг и, адресуясь ко всей нашей группе, сказал по-английски:
— Я никогда не забуду вашей доброты к моим солдатам.
Лис Пустыни махнул рукой и потребовал принести для нас воду и горючее. Солдаты Африканского корпуса тут же бросились выполнять его приказ. Через несколько минут мой джип и грузовики Колли и Панча были загружены десятками немецких канистр. Роммель пожал нам руки — каждому парню из патруля ТЗ.