Главное управление

Я стоял, с грустью глядя на оголенные деревья, газоны, застланные ворохами желтой листвы, искрящейся от ночной изморози, и думал, до чего же быстротечны в своем неуловимом ускользании в никуда и навсегда отрадные теплые деньки; и завтра уже зима, зима…

Как бы хорошо, наверное, работать на моей должности в полиции Лос-Анджелеса или Сан-Франциско… Практически никаких перемен в климате и в структурно-организационных вопросах. С левыми заработками там, правда, напряженно, но хорошо с зарплатой. И мне бы ее наверняка хватило. Но не сподобил меня Всевышний оказаться в той земной благодати, придется мыкаться, где предписано.

Я уже взялся за ручку массивной входной двери учреждения, как вдруг с резким металлическим скрипом отъехала в сторону створка ворот у контрольно-пропускного пункта, крякнули спецсигналы въезжающих на территорию машин, выбежали им наперерез и застыли по стойке «смирно» комендантские прапора, и установилась тревожная тишина в городской природе. Даже ветер затих в кронах деревьев. Да и я невольно замер, глядя, как на асфальтовом пятачке перед зданием управления тормозят, постанывая колодками, внушительные черные машины с мигалками, а из них вываливается золотопогонная генеральская рать во главе с новым гражданским министром в пиджачке от «Армани».

«Началось!» – стукнуло в голове.

И тут же возникло передо мной круглощекое улыбчивое лицо Федора Сергеевича Коромыслова, управленца всей нашей внутренней министерской безопасности, моего собутыльника мимолетного и собеседника лукавого, с кем, впрочем, после памятного кулуарного ужина встречался я пару раз по мелким поводам, по отмазам шалостей моих оперов, добросердечно им встречаемый и снисходительно провожаемый.

– Ну, пошли, чего стоишь, работа не ждет, – произнес он, испытующе щуря свои темные и раскосые татарские глаза и подталкивая меня к двери.

И хоть раскрыл я дверь перед этой напористой ватагой, но не замер сбоку в полупоклоне лакейском, придерживая ручку из витой бронзы, затертой до блеска, а первым вперся в разверстый проем, а властительная свора последовала за мной аж до самого лифта, как за вожаком, воспринимая меня, конечно, в качестве убогого местного гида. Что нельзя было сказать о местной публике, расценившей мой променад во главе сиятельной, неуверенно семенящей за мной кавалькады как событие знаковое, наводящее на определенные размышления, должные подвергнуться анализу по всем курилкам, углам и закуткам.

Так что тут в своем нахальстве я безусловно не прогадал: идущий с белым флагом, как ни крути, а тоже знаменосец… Особенно если таковым себя ощущаешь.

Наспех собрали в кабинете Филинова все руководство, включая начальников отделов. Министр озвучил новое название конторы, получившей статус главного федерального управления, представил публике нового нашего шефа, Федора Сергеевича, пожелал успехов в работе и засим удалился, окруженный мордоворотами из личной охраны.

А Федор Сергеевич, молча оглядев выстроившуюся вдоль стены его кабинета офицерскую рать, недоверчиво взиравшую на него, заявил, что все свободны, большое рабочее совещание он созывает завтра в это же время, а после попросил меня задержаться, чем поселил в умах дополнительные аргументы в отношении моего тайного могущества.

– Видимо, не зря нас когда-то свела судьба, – начал он, усаживаясь напротив меня за совещательным столом, примкнутом к главному, командному. – Дала возможность вас оценить и принять сейчас правильное кадровое решение.

– И какое решение? – невозмутимо спросил я.

– С уверенностью оставить вас на прежней должности, – сказал он. – Не скрою, к этому меня бы, возможно, принудили. Но ведь насилу, как известно, мил не будешь. Единственный вопрос: почему о вашей персоне столь беззастенчиво печется госбезопасность? И Администрация?

– Насчет Администрации – не в курсе, – сказал я, – а насчет госбезопасности – отвечу. В штат их агентуры не вхожу, но совместные операции осуществляем рука об руку, планомерно, ориентируем друг друга, и ничего порочного в таком содружестве не усматриваю.

– Порочно другое, – сказал он сердито. – Вам понравилось работать их методами. Причем – худшими. Беззаконными. А мы, между прочим, милиция, а не секретная служба. Я – не ханжа, но беспредела не допущу. Мне не нужна репутация командующего бандой в погонах. А ваших подчиненных именно так и воспринимают.

– Усилим воспитательную работу, – откликнулся я. – Но операм необходима концепция новой организации… Кстати, она необходима и мне.

– Концепция простая, – буркнул он. – Мы должны стать примером для всей милиции. Высоким руководящим подразделением министерства. Его флагманом. Неподкупным, принципиальным, с высочайшими результатами в практической деятельности.

Я понимающе кивнул, сам между тем недоумевая. Передо мной сидел, казалось бы, зрелый человек с опытом, профессионал, отнюдь не дурак, но рассуждающий подобно замороченному лозунгами власти сопливому пионеру.

Здорово, видимо, вправили ему мозги перед новым назначением в кремлевских кабинетах, где уже которое десятилетие штамповались для масс идеалистические постулаты. И завороженный своими карьерными перспективами, он их воспринял, видимо, как руководство к действию.

– В управлении будет произведено кардинальное очищение кадров, – внушительным тоном продолжил он. – Вот… – Достал из портфеля лист бумаги. – Ознакомьтесь и прокомментируйте…

Та-ак. Список сотрудников, подлежащих переводу в низовые подразделения. Считай, подлежащих увольнению, ибо рекомендованными должностями для двух начальников моих отделов были позиции оперов в метрополитене.

Я скользил по списку фамилий, едва скрывая нахлынувшее на меня раздражение. Опале подвергались самые толковые и отважные ребята, неугодные начальству в силу своей информированности и самостоятельности.

Полностью слетали со своих мест люди из службы собственной безопасности – конечно, ведь именно благодаря их попустительству происходили все злоупотребления; менялся шеф кадров, зам по тылу, первый зам, словом – все ключевые фигуры.

Но что удивительно, наш полностью прогнивший и пропахший коррупцией экономический блок не претерпевал ни малейшего ущерба в своем кадровом составе, и я, не скрывая удивления, спросил:

– А как же Есин, интересно?

– Замечания к нему есть, – откликнулся генерал бодро, – но это опытный сотрудник, и надеюсь, он чутко воспримет критику…

Вот тебе и финт, если вспомнить нашу застольную беседу и звучавшие в ней определения в адрес главного борца с экономическими злоупотреблениями. Впрочем, все понятно. Проходили. Привычная для Есина пара миллионов неформальных пожертвований в Администрацию – и никаких проблем с утверждением должности и перетряской подчиненного ему личного состава.

– Так как насчет комментариев? – осведомился Федор Сергеевич.

– Вот тут есть фамилия – Акимов, – сказал я. – Мне нужен этот сотрудник. Более того: если он уволится и я не отстою его, моей репутации каюк. Грехов на нем изрядно, к перегибам он склонен, но опер он выдающийся. Теперь – личное. Я с ним воевал в Чечне, мы выруливали по краям обрывов многих ситуаций, и откажись я от него, промолчи, от меня отвернутся многие и многие… Вы должны меня понять. Как приличный, надеюсь, человек.

– Максимум для него – это должность опера, – процедил он. – И пусть считает, что ему крупно повезло. Отпетый негодяй! И вам это великолепно известно. Или напомнить о его последних приключениях? В УСБ на него уже два тома… Последний эпизод – драка с таможенниками. Размахивал удостоверением, не желая платить пошлину за какой-то ковер, возвращаясь из отпуска. Потом пустил в ход кулаки. Вы в курсе?

– Ну, эмоции… Дорога, алкоголь, возможно. Конечно, не оправдание, я понимаю…

– А то, что, разгромив бандитские крыши, он потом в лес коммерсантов вывозил и держал их там под стволами, принуждая платить отныне ему, это как? Эмоции? Алкоголь?

– Слухи, – ответил я угрюмо. – Никто ничего не доказал.