Главное управление

Я осматривался в незнакомой среде гостиного холла величиною в спортзал и приходил к мнению, что жить в этаком поднебесном помещении, более напоминающим кинотеатр, сходство с которым подчеркивал громадный проекционный телевизор на стене, вряд ли сподобился. Тут был нужен иной уровень сознания, далекий от моего, приземленного. Амбиции человека, устремленного ввысь. Только в какую? Припомнился широко известный Икар.

Алик выписал нам для забавы длинноногих ухоженных шлюшек, игравших роль прислуги и сновавших с подносами модельной походкой, развевающей полы их коротких шелковых халатиков, по сверкающему паркету. Однако дорогие продажные девки нас интересовали постольку-поскольку. Сейчас здесь велась игра, на выигрыш в которой можно было приобрести публичный дом в Лас-Вегасе с мебелью и персоналом.

Алик – худощавый, скромный еврейский паренек с мягкими манерами, учтивый и гостеприимный, похожий на аспиранта-экономиста или менеджера средней руки, вовсе не производил впечатления заправилы огромного бизнеса, но реакции его были точны, формулировки отменно жестки, и уже через десять минут непринужденного общения я понял, что в голове у этого человека работает холодный, мощный компьютер, в мгновение препарирующий информацию и вываливающий ее беспристрастный анализ.

Развалясь на низкой оттоманке и подоткнув под себя обшитые бахромой узорчатые подушки, он потягивал кальян, благосклонно отпуская комплименты хлопочущим вокруг него красоткам.

Завтра красотки, уместив в сумочки купюрки за свои арендованные прелести, втиснутся в туфельки и выйдут в жестокий мир с надеждой к вечеру очутиться в таком же роскошном пентхаусе, и может, очутятся и снова получат купюрки, а вот послезавтра – кто знает?

Бедные существа… Лучше уж в деревне с семерыми по лавкам, чем потом, состарившейся и искалеченной, на парапете асфальтовой пустоши. Но их греет надежда продать свое тело и вынужденную сговорчивость за грезящийся рай с глупеньким миллионером, должным бросить все состояние под их стройные ножки, еще не отягощенные вспухшей венозной пряжей, артритом и полнотой. Маленькие наивные хищницы.

Мне их не жаль. Они лишены природного устремления к труду, продолжению рода и к упорному, беззаветному хранению очага. Они – не матери и не жены. Они лишены главного чувства – любви. А то, чем они торгуют, любовью не называется. Как не называется это любовью у зверей. Они – пустышки, сами выставляющие себя на распродажу. Но превратить распродажу в аукцион и сорвать на нем куш – та же рулетка. Где если проиграешь – то все и дотла. А редким счастливым выигрышем еще надо суметь распорядиться.

– Благодаря вашим стараниям я уже не узнаю Москву, – сказал я Алику. – Город изменился неузнаваемо.

– Стараемся… – И в меня полетел клуб кальянного дыма с сомнительным яблочным ароматом.

– Да, изуродовали вы столицу бестрепетно…

– Почему «изуродовали»? Красивые дома, просторное жилье…

– За счет парков и скверов…

– Такова тенденция, – ответил Алик отчужденно.

Я прикусил язык. Чего тут говорить? Как объяснить проститутке, что блуд – это порок? Алику было совершенно безразлично, что и где он строит. Да он и не являлся никаким строителем. Он собирал деньги с жаждавших получить жилье, нанимал для его возведения специалистов и раздавал взятки тем, кто предоставлял ему возможность возведения многоэтажных рентабельных коробок на свободных пятачках столичной земли. А сам, давно обзаведясь американским паспортом, приобрел виллу в Нью-Йорке, на берегу океана, в охраняемом тихом поселке Манхэттен-Бич, где обреталась его семья, включавшая трех детей, не знающих да и не желающих ничего знать о стране белокожих жестоких папуасов – России.

Таким образом, в Москве Алик находился в бессрочной командировке, окончание которой означало и окончание его бизнеса. Но бизнес имел тенденцию к упорному развитию, а идеалом Алика были деньги и только деньги, а потому географически смысл его бытия соотносился исключительно с землей Московии, куда когда-то таинственными путями проникли его изгоняемые отовсюду предки.

На американской земле, возможно, в том же бизнесе, преуспевали неведомые ему потомки этих предков, но сунься Алик в сферу их интересов, получил бы от дальних генетических родственников своей расы ума, отпор сокрушительный и эгоистически-бескомпромиссный. Как и те же родственнички, сунься они строить новую Москву.

Здесь и сейчас, с моими бандитствующими соратниками от милиции, мы встретились с Аликом, дабы элегантно и благообразно в очередной раз ограбить его, но никаких угрызений совести при этом я не испытывал, полагая наше действие справедливым по признакам социального распределения благ и возмещения морального ущерба аборигенам, томящимся в прислужении новым конкистадорам.

– Ну-с, дела наши продвигаются в правильном направлении, – говорил Алик, обнимая за талию подвернувшуюся даму, тут же послушно прильнувшую к нему. – Позиции укрепляются, и мы можем друг друга поздравить… С победой по всем фронтам! – И он засмеялся – радостно и освобожденно, в блаженном осознании тотального расширения своей монополии в столичном градостроительстве.

Акимов и Баранов торжества своего компаньона не разделили, увлеченно рассматривая метровых акул, степенно проплывающих взад-вперед в опоясывающем две стены огромном аквариуме, декорированном разноцветьем искусственных кораллов.

– Пусть девочки побудут на кухне, – попросил я Алика. – А вы, – жестом подозвал соратников, – потом рыбками налюбуетесь…

Алик не без огорчения оторвался от красотки, чей халатик распахнулся, обнажив твердые и упругие, без намека на силикон, загорелые груди.

– Никаких побед и никаких правильных направлений я покуда не вижу, – произнес я, когда собрание уселось в кресла за сервировочным столиком. – Стратегия единоличного захвата рынка – это поражение. Поражение после длительной дорогостоящей войны.

– Ну-ка, – недовольно вытянул губы Алик.

– Мы должны помириться с «Днепром», взяв его под контроль, – сказал я. – Мы потеснили его, выиграв время и захватив площади. Теперь настал момент закрепиться на плацдармах и начать переговоры.

– Это еще с какой стати? – Во взгляде Алика, обращенном на меня, сквозила открытая неприязнь и подозрение.

Я передал ему папочку, полученную из стана конкурентов.

Алик, скептически щурясь, пролистал ее. Сказал равнодушно:

– Ну… это ваши проблемы. Вопрос закрываете вы, за что вам и платится. Конечно, компромат серьезный, я готов пойти на дополнительные траты по его нейтрализации…

– «Днепр» передал эту бодягу в ГэБэ, – не моргнув глазом соврал я. – Но там мы договоримся. Дело в ином. Договариваться придется постоянно. С разными людьми, с оглядкой на кадровые перемены. А с переменами – чехарда. Только успевай доставать кошелек. Далее. Мы опираемся на Москву, «Днепр» – на федералов. И – воюем за доступ к телу и к мозгам вице-мэра. Но есть еще и мэр. С идеей создания собственной компании, которой не потребуются кредиты и откаты. И она будет лидером хотя бы в проекте возведения Делового центра. Куда стремишься и ты, Алик. Но помешать мэру ты не в состоянии. Мешать ему не станет и его заместитель. То есть твои интересы он сможет защищать только на второстепенных площадках. И уже завтра придет к мысли, что ему нужен «Днепр». Опекая двух больших игроков, он получает с обоих, а нарастить свою мощь вдвое ты не сумеешь. Зачем же вице-мэру терпеть ущерб? И зачем ему подставляться под напор антимонопольной политики? А вот когда у него под руками два мощных конкурента, якобы враждующих, снимаются и упреки в его пристрастности и куда легче увязываются вопросы будущей конфронтации с третьей серьезной силой. Так что оголтелая коммерция без привязки ее к политике и соблюдению приличий – обречена.

Акимов и Баранов смотрели на меня, уважительно и удивленно покачивая головами. Эту речь я не готовил, в свои соображения их не посвящал, и соратнички думали, что дело обойдется лишь обременением Алика на расходы, связанные с выявленным уголовно-экономическим компроматом.