Главное управление

– Бомж, что ли? – ориентируясь на явственные прорехи в одежде, спросил один из оперов, вглядываясь в монитор.

– Мода сейчас такая, – отозвался другой. – За дыры в магазине приплачивают. Ручная технология, дополнительный труд.

– А на дырявые носки скоро моду введут?

– Доживем, думаю. Ведь никто и представить не мог, что скоро будет много татуированных старушек…

– Тут – личный мотив, – внезапно произнес Акимов, вглядываясь в распечатку видеозаписи. – Этот пацан на профессионала не тянет.

– Почему так решил? – спросил я.

– Вор фраера чует, – был мне ответ.

Опера согласно закивали. По десяткам неуловимых примет, по манере двигаться, неуверенности и трусоватости, по суетливости с закладкой бомбы подрывник смахивал на новобранца, угодившего на боевые учения.

– Принцесса с лопатой, проститутка с младенцем, – окончательно подытожил Акимов. – Отрабатываем родственников вице-мэра, может, они кому насолили? По бытовым категориям? Далее – «Капиталстрой», тут уж я управлюсь, затем – «Днепр». Если тут не группа, а подрывник-одиночка, законный вопрос: откуда у него информация? Значит, он мог мелькать в структурах. Вперед!

Через два дня таинственного диверсанта опознала одна из секретарш «Капиталстроя».

– Так это ж Владик, – сказала она. – Работал у нас курьером. Хороший мальчик, но легкомысленный, конечно. Вот адрес, вот телефон.

Владик, субъект двадцати двух лет, проживал в однокомнатной квартире, доставшейся ему в наследство от покойного деда и переоборудованной соответственно своему вкусу: комнату разделяла криво установленная стена из гипсокартона, отводя соответствующие помещения под спальню с музыкальным центром и телевизором и под мастерскую, заставленную компьютерами, гитарами и приспособленным под верстак письменным столом. Стол, увенчанный массивными тисками, в своих ящиках содержал кучи всевозможного инструмента, выдавая склонность хозяина к рукоделию.

Обои в квартире заменяли плакаты с мордами волосатых и татуированных кумиров тяжелого рока, однако Владик относился к категории панков: на голове его петушиным гребнем топорщилась вздыбленная шевелюра, отливающая всеми цветами радуги. В ухе висела серьга, а под губой был приколот металлический шар.

Визитом оперов он несколько обескуражился, но присутствия духа не потерял и, когда начался обыск, интеллигентно посоветовал:

– Под столом – ящик со снарядами, вы уж осторожнее, или я выйду, что ли?

Руководимый любопытством, с опергруппой в гости к Владику наведался и я, не без интереса изучая логово представителя поколения «пепси».

В ящике и в самом деле лежали ржавые снаряды времен Второй мировой войны, чья суммарная убойная сила могла разнести на куски половину домостроения.

– Зачем это? – не без опаски взирая на снаряды, спросил Акимов.

– Выплавляю тротил для рыбалки, – ответил Владик вдумчиво.

– А тротил откуда?

– С полей войны.

– А поля где?

Владик гостеприимно раскинул руки, определяя таким жестом необъятность просторов Отчизны и неохватность гремевших на них боев.

– С полями придется уточнить, – сказал я, кивнув Акимову: – Вызывай саперов!

Акимов тем временем извлек из ящика проржавевший «ТТ», отчетливо вонявший керосином от недавней, видимо, реставрации механизмов.

– Тоже с полей?

– Ну да…

Акимов сунул «тотошу» в свой портфель, вдумчиво покосившись на меня, обронил:

– Паршивый пистолетик, но свое дело он, надеюсь, сделает… Пойдет в фонд!

Наш тайный расходный фонд неучтенного при обысках оружия и наркотиков существовал для целей сомнительных, но эффективных, когда требовалось пришить дельце какому-нибудь криминальному умнику, стоящему поодаль от своих злодеяний, творимых руками подчиненных бойцов. Жертвовать хорошими стволами было жаль, а дееспособная рухлядь шла в дело бестрепетно.

– И на много меня посадят? – деловито осведомился Владик, скручивая косячок с травкой и нисколько при этом нашего присутствия не стесняясь. Впрочем, и мы не мелочились по пустякам.

– Машину ты взорвал?

– Ну… было дело.

– Чистосердечное признание напишешь?

– Куда ж деваться.

– А поля покажешь?

– Не жалко…

– Ну, тогда покури и поехали к нам.

– Бутербродик можно напоследок, а то с животом чего-то…

– Ни в чем себе не отказывай!

Изложенный Владиком мотив подрыва нас несколько позабавил, хотя, как и предполагал Акимов, носил он характер сугубо личностный и даже интимный. Владик был безответно влюблен в одну из референток главаря «Капитала», поначалу своим кокетством введшую его в ложное понимание взаимности чувств, но вскоре открылось, что референтка регулярно разделяет постель со своим шефом-миллионером, и личность курьера из приемной интересует ее в той же мере, как канцелярская принадлежность под носом.

Когда же домогательства Владика вошли в фазу активности, референтка обратилась за помощью к шефу, и курьер моментально убыл в отдел кадров за обходным листом, тем паче с вызывающими приметами своего облика в общей массе служащих он выглядел как стиляга среди бояр и держали его исключительно за неприхотливость и грошовую зарплату.

Должностенка у Владика была плебейская, никчемная, но ум подвижный, а потому из всякого рода разговоров и походов по различным инстанциям составились у него представления о деликатных частностях взаимодействий «Капитала» с различными лицами и ведомствами, и, немало уязвленный полученным пинком под зад, решил он «Капиталу» насолить, столкнув его владельцев с вице-мэром.

Акимов, непосредственно ведший дело и имеющий в «Капитале» серьезные интересы, докладывать о расследовании своим партнерам-бизнесменам не спешил. Как и не спешил с докладом к заместителю градоначальника дипломат Сливкин, сообщивший ему о задержании преступной группы, заверивший в обеспечении полнейшей безопасности, но уклонившийся от всякой детализации, покрытой, дескать, оперативной служебной тайной.

– Чего получается? – рассуждал он, теребя подбородок. – Какой-то хмыреныш с перекосом в мозговой деятельности устроил такой вот тарарам в сферах, как говорится, высшего разума. Это даже неудобно рассказать на природе с друзьями. Тут нужно развить сюжет до неузнаваемости. Нас могут правильно не понять и сделать вывод боком. Ты хоть соображаешь, в какую сторону мы можем заплутать?

Я понимал: субъект преступления был мелковат, мотив смехотворен, вознаграждение отменялось ввиду несущественности угроз. Нашим византийским умам предстояло облагородить ситуацию, обставив ее живописными декорациями собственного производства. В том был заинтересован и Сливкин, и Акимов, должный поддерживать в «Капитале» мнение о своей деловитости, осведомленности, а значит, полезности.

– Дело обстояло так, – рассудил Акимов. – Владик – агент «Днепра», внедренный наряду с другими неизвестными в число служащих «Капитала». Завербованный втемную. Связь поддерживал через неустановленное лицо. Это же лицо, еще накануне увольнения Владика, передало ему бомбу. И инструктировало о звонках вице-мэру. Кто его курировал, Владик не знает, но однажды проследил, на какой машине уезжал наставник.

– И на какой?

– На одной из машин службы безопасности «Днепра». Как идея?

– А зачем «Днепру» вся эта суматоха? Коэффициент полезного действия – ноль!

– Не скажи. Тень на «Капитал» легла? Пусть временно. Легла! «Днепр» за это время подсуетился со своими интересами? Точно знаю: совпало. И еще: осадок всегда остается. Как подспудное недоверие. Такую вот историю вице-мэру и следует обсказать. И уж Сливкин со своими оборотами речи все сделает филигранно. Как топором занозу прооперирует…

– А ты заработаешь очередные очки перед «Капиталом».

– А ты – квартиру по себестоимости. Или тебя ломает возводить напраслину на «Днепр»? Чернить хороших ребят? Или ты не знаешь, что они из себя представляют? Те бандиты, которых мы ловим, в сравнении с ними – малолетки сопливые.

Возразить было нечем. Уставной капитал «Днепра» частью состоял из финансов воровских общаков, частью напитывался из таких же воровских банков, а в учредителях его были главы таможенной мафии, легализующей свои наличные капиталы от махинаций с фурами, самолетами и железнодорожными составами через черные дыры строительного бизнеса.