Главное управление

На встречу со мной при обмене досье Ходоровского на мзду Жбанов приехал с внушительной охраной из «Рифа», где явно и нагло светились сотрудники из силового подразделения нашей конторы, устроенные на службу в коммерческую организацию с моей подачи – вот смех и грех, как говаривал поп, покуривая травку. Я, не исключавший разного рода пакостей со стороны Жбанова, тоже явился с группой бойцов, нацеленных на принципиальную схватку.

Наличие силовой поддержки у сторон нами, их лидерами, не комментировалось. Жбанов изучил досье, я – содержимое чемодана, и мы, холодно кивнув друг другу, мирно расстались.

Однако последующей ситуацией отныне владел не мой оппонент и одновременно соратник, а исключительно я, ведавший с минуты нашего расставания каждый его вздох и шорох. Да и как ему было меряться со мной силами, когда за моею спиной стояло государство? И я, столько времени проведший в одной из самых суровых силовых контор, даже предположить не мог, насколько мастерски, без осечек, как хирурги с набитой рукой, работают мои опера в связке с подручными Олейникова, приданными мне в наше общее, не отличающееся высокой моралью, дело.

Как только Жбанов получил необходимые документы, он поехал в свой загородный дом, где по Интернету отстучал условный сигнал о выполненном задании. Никаких телефонных переговоров он не вел, что подтвердила техническая служба, накрывшая своим колпаком место его проживания.

В два часа ночи, когда Жбанов тихо посапывал в уютной спальне, у него под ухом раздался телефонный звонок: звонили из больницы, куда привезли его дочь, якобы попавшую час назад в автомобильную аварию.

Опытный разведчик конечно же устроил проверочные маневры, ожидая любую каверзу, но, позвонив на мобильный телефон дочери и услышав ее голос, ее слова о том, что она в жуткой областной больнице, из которой ее надо вытаскивать, – слова, сымитированные нанятым подражателем голосов, ринулся к ней на выручку в смятенных отцовских чувствах, с пачкой внушительных купюр.

На самом деле дочка Жбанова в это время пребывала в беспробудном блаженном сне, вызванном употреблением специального фармацевтического средства, подмешанного ей в вечерний коктейль одним из случайных ухажеров на столь же случайном совместном ужине в ресторане.

Жбанов между тем летел по ночной трассе, обставленной нашими наблюдателями.

Рассчитано было все: маршрут, активность дорожных милицейских постов, приостановка в необходимый момент движения в попутном направлении и с примыкающих второстепенных дорог, наконец, скорость автомобиля взбудораженного папаши.

На пятикилометровом отрезке трассы, свободном от присутствия какого-либо транспорта, Жбанов разогнался на совесть, под сто пятьдесят километров в час, неуклонно приближаясь к засаде, залегшей за жестяным барьером разделительной полосы.

Зазвонил телефон, на нем высветился номер и имя дочери, он потянулся к трубке, когда до засады оставалось два десятка метров, отвлекся, и тут сработала световая пушка – ослепительное во всех отношениях оружие, продукт новейших военных технологий.

Водитель, напрочь утративший зрение, парализованный внезапной вспышкой, теряет представление о времени и местоположении в пространстве, и, как уверяли меня специалисты, «сносится» с трассы в течение считаных секунд.

Их уверения себя оправдали.

Обрыв, с которого, перевернувшись шесть раз, скатилась машина Жбанова, был крут, высок и ни малейших шансов выжить ему не предоставлял. Да и толку, если бы он выжил… Удостоверились бы в этом факте в первую очередь те, кому такой факт стоял поперек горла.

Когда ответственный наблюдатель убедился в надлежащем завершении операции, по рации был дан всеобщий «отбой».

Оставалось одно: удалить из анналов телефонных компаний следы всех последних звонков – как поступавших к Жбанову, так и от него исходящих.

Через час я вручил Корнееву ключи от служебного сейфа покойного американского шпиона. Сказал:

– С раннего утра изымешь все документы…

– С шефом что-то не так? – поинтересовался тот обеспокоенно.

– И с шефом, и с его конторой. Тебя – трудоустроим. Вопросы?

– Ох, ни хрена себе…

«Риф» просуществовал еще три дня, покуда в его стены не нагрянули сотрудники контрразведки с тотальным обыском. Предлог для такого визита был нешуточным: в машине Жбанова обнаружился носитель информации с копиями документов оборонно-стратегического характера. О чем заинтересованные лица из его окружения были вскользь извещены. Таким образом мы с Олейниковым умывали руки и отстранялись от своей причастности к постигшему «Риф» краху.

Досье на Ходоровского вернулось на Лубянку.

А далее грянул скандал с его арестом, десятком вмененных ему обвинений и, соответственно, посадкой зарвавшегося олигарха на надежные российские нары. Спасти его не смог никто. Да и кто бы попытался спасти, когда все пасовали… Даже его дружок мэр, чей хребет при всей тучности его лунообразной фигуры и морды оказался куда гибче по отношению к власти, нежели у подтянутого, гимнастического сложения Ходоровского.

Вскоре последовала закономерная отставка Коромыслова, недальновидного покровителя зловредного покойного шпиона – именно так его персона определялась полушепотом в компетентных кругах.

Когда я передавал Олейникову деньги в его доме на Рублевке, он, не удосужась предложить мне и чай, молвил сквозь зубы:

– Я вам что-то должен? – И выразительно кивнул на чемодан с валютой.

– Вопрос стоит иначе, – отреагировал я. – Что должен я?

– Проваливай… – процедил он. – Должен ты мне теперь всю свою оставшуюся жизнь. А с этой ситуации ты наверняка срубил не меньше моего. Но я не мелочен. Жируй, откладывай на пенсионный фонд.

Я, не вступая в споры, откланялся.

И – наступило затишье.

Я ходил на работу, занимался текучкой, томился страхами относительно неведомых инсинуаций ЦРУ в отношении моей персоны, но день шел за днем, не предвещая бед и перемен.

А вскоре в Москву пожаловал мой тезка Юра, он же – Джордж Кларк.

Напросился на встречу. Естественно, во встрече я ему не отказал, превосходно понимая, что его отправили в служебную командировку наши хозяева, не решившиеся свести меня с иным агентом, куда более крупного калибра, которого, коли вдруг я спелся с ФСБ, мог бы непринужденно сдать в бестрепетные клешни контрразведки.

– Давай относиться к другу безотносительно личных обид, – начал свою пакостную речь Юра. – Все мы в дерьме вымазаны, всем нам не отмыться… Но обстоятельства диктуют…

– Чего ты круговертишь? Говори, что твоим шефам надо.

– Ты их обманул с материалами на Ходоровского…

– Мелешь чушь. Я отдал Жбанову досье.

– И где оно?

– Если у тебя есть связи с потусторонним миром – вопрос задавай туда. Или – в контрразведку, она, думаю, прошерстила все тайновладения покойного… Но при чем здесь досье? Это отыгранный материал. Ходоровский будет сидеть по определению, твои шефы этого не понимают? Власть решила показать свои зубы и показала их. В действии. Сжевав наглеца, посмевшего пойти наперекор сегодняшней государственности. Но дело не в Ходоровском. Это – демонстрация силы и уверенности Штатам. И – своему народу, исторически не питающему симпатий к барышникам.

– Но ведь если досье отыщет контрразведка, возникнут вопросы к Олейникову…

– Думаешь, он с ними не справится?

– В общем, конечно…

– Таким образом, что требуется от меня?

– Пока – быть на связи со мной…

– А мы с тобой ее и не теряли. Увы, с детских лет.

– Кстати, – стеснительно кашлянул он в кулак, – со мной прилетела Ленка, хочет с тобой увидеться. У нее серьезные неприятности. Думаю, ей придется зависнуть в России.

Я вспомнил о футляре, набитом драгоценностями.

– Что-то криминальное вскрылось?

– Не знаю, но типа того…

А вскоре в гости ко мне пожаловала элегантная жизнерадостная Елена, с виду ничуть не удрученная какими-либо невзгодами.

Забрала свои бирюльки, легкомысленно отмахнулась от моих претензий относительно аферы с контрабандой и попросила устроить ей через Алика покупку приличной квартиры.