Невозможно остановиться

— Ну, как же не помнить! Конечно, я помню. Дайте, ребята, Илюше рассказать. Рассказывай, Илюша.

— Как я могу рассказывать, когда они все галдят? Не галдите. Дайте высказаться. Значит, так. Было нас четверо: Юраша, Овсей, Игорь и я.

«Правильно излагает», — думаю я, кивая, одобряя золотого Илюшу. Вообще, думаю, разговор абсолютно правильный. Прозаическое вступление перед грядущим поэтическим многоголосьем. (Лирики все же тут собрались!) Не избежать, конечно, по ходу застолья жарких политических дискуссий, но, возможно, обойдется без этого, раз уж пошла женская серия. Все происходит последовательно. А вот ты, Клавдия, никогда не понимала, неразумная, в чем ценность таких многочасовых бдений. А мы таким образом ускользаем от жуткой реальности жизни с ее дисциплинарной тягомотиной. Мы братаемся по-людски, Клавдия. Не могла совладать с такой простой истиной твоя женская логика… эх, Клавдия!

Ну, Бог с тобой! — тут же прощаю я ее. Слушаем Илюшу. Дымим в шесть сигарет одновременно. Просветленные, разгоряченные лица. Да-а, испытал Илюша потрясение в ту дождливую курильскую ночь, когда мы разбрелись из женской компании кто куда, кто с кем, каждый своей дорогой. Теодорова, к примеру, утащила толстая молодая девица. Но едва она открыла дверь своей квартиры в двухэтажном доме, как в проеме дальней комнаты выросла мужская фигура в тельняшке и плавках. Толстуха пискнула: «Саня! Ты?», признав своего родного мужа, внезапно прибывшего из рейса, а Теодоров уже скатывался вниз по деревянной лестнице и выбегал в ночь под проливной дождь без цели и направления. Илюшу в это время молодая красотка (один дефект, что без двух передних зубов) вводила за руку в темноту какой-то избы. Он сразу, рассказывает вдохновенно Илюша, услышал разнообразное дыхание многих спящих живых существ. «Кто здесь?» — тихонько удивился. Илюша. Беззубая горячо зашептала, что ничего, мол, страшного. Это спят детишки. Так уж у них здесь принято, что матери иной раз сводят ребятишек в одно место, чтобы освободиться от обузы и свободно погулять, пока их мужики плавают по бескрайним морям. Надо перенести их в другую комнату, где им будет удобней, только и всего. Только и всего. И неразумный Илюша взялся таскать детишек по одному. Последний показался ему тяжел, и в свете уличного фонаря он увидел, что у младенца этого уже пробиваются усы, и почувствовал, что несет от него перегаром.

Ха-ха-ха! — дружно откликаемся мы на рассказ, и тут же разом подают голоса другие сказители. У каждого есть в запасе сюжет — старый или новый, неважно, главное, животрепещущий.

«А о чем бы я сейчас беседовал с тобой, Лиза? — думает растроганный, душевно открытый Теодоров, принимая в очередной раз посудинку. — О каких-нибудь мировых проблемах!»

Ход времени, хоть он и последовательный, нарушается при таких застольях. Слишком неожиданно темнеет, как-то без предупреждения и вроде бы раньше срока. Ощущение такое, что значительная часть светлого дня то ли выпала из-под контроля, то ли вообще сокращена по высшей божественной прихоти. Вот и бутылки тоже: только что были полными и в количестве достаточном, а вот уже они отвратительно пусты. Следовательно, что же? Следовательно… у меня есть рублей так, примерно, сорок, — сообщаю я. Кто больше? Тотчас откликается Илюша: с деньгами проблем нет! Он намеревался купить в командировке какую-нибудь вещь, но не удалось. А деньги эти неподотчетные. Так что все в порядке, он субсидирует. Однако, тонколицый, интеллигентный Андрей не может допустить такого Илюшиного эгоизма. Он тоже не нищий, видит Бог, — вот пожалуйста! И Митя, благостный такой, вынимает последние трешечки. Егор, увы, пуст, хоть переверни его вверх ногами и тряси. И я, ребята, сегодня на мели, вздыхает по-стариковски Вадюша. То есть быстро разбираемся, кто есть кто и что из себя представляет.

Это, в общем-то, последнее, что я внятно помню. В дальнейшем последовательность событий, можно сказать, грубо нарушается, пространство становится рваным и дискретным. Мы покидаем мой гостеприимный дом, как уже непригодный для обитания оазис, где иссяк водный источник.

Как много места мы занимаем на улице и в автобусе № 20! По дороге на вокзал, где планируется обогатить запасливых мизгирей-таксистов, происходят потери. Нас покидает Митя, он спешит домой. Трясем его руку. Я обнимаю Митю. Как жаль, что Митя уходит! «Не уходи, Митя!» — прошу я. «Надо, Юра, надо», — страдает и сам Митя. И уходит (со слезами?).

— Не вздумай и ты уйти преждевременно, — говорю я Андрею, который знаком с чувством меры. Остальные более надежные, стойкие, долговременные. Особенно Илюша.

Илюша родился в 1960 году в городе Кисловодске. В 1966 году поступает в школу. В 1976 году успешно заканчивает школу. В этом же году поступает в педагогический институт. Такое занимательное начало большого романа об Илюше задумал Теодоров.

В результате передвижения мы попадаем к Глебу Качанову. Глеб Качанов родился в 1962 году в городе Куйбышеве. Учился в школе, служил в армии, бормочу я, поднимаясь вместе с другими на пятый этаж. Долго ли мы сидим у прозаика Качанова и его миловидной жены Клары? Кажется, хозяин насильственно читает нам небольшой свой рассказ на «новоязе», под который бывалый Вадюша ненадолго вздремывает. Но не в этом дело! Это всего лишь промежуточный мимолетный этап, освященный, помнится, одной лишь бутылкой. Затем происходит перекочевка с качановской гитарой и самими Качановыми в дом научного сотрудника гидрометеослужбы, начинающего автора Ольги Ц. Ольга Ц. родилась в городе Хабаровске, — мысленно зацикливаюсь я. — Разведена. Живет одна. Замечательно маринует помидоры с чесноком в попке.

— Господи, сколько вас! — удивляется Ольга Ц. Радостно удивляется. То есть дает понять, что сегодня не собирается нас выгонять, как бывало не однажды.

Едва мы входим в ее квартиру, как я осознаю (еще способен осознавать), что здесь нам грозит опасность застрять надолго, а то и наглухо отключиться. Припоминаю бурные метания Ольги Ц. в халате; ее страстные крики, что ей стыдно, что она ужасно выглядит… и постепенное заполнение стола домашней снедью. (Мы вносим свою бутылочную лепту.) Затем, кажется, гитара. Голоса супругов Качановых. Стихи Илюши, Андрея, Егора. Бурный монолог Ольги Ц. об экстрасенсах. «Что ты делаешь сейчас, Лиза?» — вспоминаю я Лизу, находясь уже в собственном, недоступном другим микроклимате. В эту минуту меня осеняет и другая мысль: рыбачка Зина! Она же ждет моего звонка!

— Илюша! — зову.

Но у него на коленях сидит Ольга Ц. Он не слышит. Точнее, она не оставляет ему никаких возможностей слышать кого-либо, кроме себя.

— Егор! — толкаю Русланова.

— Ась? — откликается он. Тяжелый уже, как я.

— Вспомнил телефон одной заезжей девицы. У нее есть подружка. Как?

— Что ж ты молчал? — оживляется Егор.

— Забыл. Вы меня отвлекли.

— Так пойдем звонить!

— Пошли.

Выбираемся из-за стола и сообщаем, что пошли звонить по одному важному государственному делу. Скоро вернемся. Непременно. Ждите.

— Девок ко мне не водите! Запрещаю! — кричит Ольга Ц. с колен Илюши, как с трона. Проницательная какая!

Шарахаемся в темноте, разыскиваем работающий телефон-автомат, по-братски поддерживая друг друга. Затем сразу — непоследовательно — наступает рассвет. Я открываю спекшиеся глаза, озираюсь. Эта комната мне, безусловно, знакома, я в ней бывал — и неоднократно. Это, собственно говоря, моя комната, а не чья-нибудь чужая. И нахожусь я в ней не один. В дальнем углу кто-то похрапывает на коврике, укрывшись с головой одеялом. И рядом со мной кто-то есть. Я поворачиваюсь на спину, кошу глазом и размыкаю спекшиеся губы:

— Ты откуда здесь взялась?

Она уже давно, видно, не спит. Глаза ясные, осмысленные.

— Здравствуйте! Сам же и притащил, — бодро откликается.

— Я?

— А кто же? Ты и твой друг.

— Друг? А кто он?

— Ты что, действительно не помнишь? — веселится Зина. (А это именно она, шикотанка, рыбачка Зина.) — Бородатый такой. Егор.