Страница 28 из 48
Они оба замолчали — меньше слов, больше дум. Марго смотрит на ее часы, и Уокер представляет, как она скажет, что опаздывает на другую встречу и должна уходить. Вместо этого, она спрашивает его, есть ли у него планы на ужин сегодня, и, если нет, пойдет ли он с ней в ресторан? Она знает хорошее место на rue des Grands Augustins и с радостью разделит оплату, если у него недостаточно денег. Уокер хочет сказать ей, что это невозможно, что он не может больше видиться с ней, что они должны покончить с их знакомством, но у него нет сил для этих слов. Он слишком одинок, чтобы отказать ей, слишком слаб для отказа единственной знакомой ему здесь душе. Да, говорит он, он бы очень хотел поужинать с ней, но сейчас еще рано, нет шести часов, и чем бы они могли заняться? Чем угодно, говорит Марго, имея в виду буквально все, чего он хочет, а, поскольку более всего он хочет — лечь с ней в постель, он предлагает ей пройти в его отель, чтобы показать его до смешного задрипанную комнату. Мысли о сексе всегда близки Марго, и она быстро понимает намерения Уокера и демонстрирует согласие легкой улыбкой.
Я не была слишком добра к тебе в Нью Йорке, да? говорит она.
Ты была очень доброй ко мне. По крайней мере, некоторое время. Но потом, не очень.
Прости, я причинила тебе боль. Было плохое время для меня. Я не знала, что делать, а потом, внезапно, я захотела только одного — покинуть Нью Йорк. Не держи на меня зла.
Я не держу. Признаюсь, я был зол пару недель, но не более того. Я перестал винить тебя в моих бедах уже давно.
Мы будем друзьями, да?
Надеюсь.
Невозможно быть все время в напряжении, запомни. Каждую минуту, каждый день. Я не готова к этому. Я не уверена, что буду когда-нибудь к этому готова. Но сейчас мы здесь — друг для друга. Может быть, к лучшему.
По пути в отель Уокер понимает, что женщина рядом с ним — более не та Марго, которую он встретил весной в Нью Йорке. Он был прав, подумав об ее перемене в нынешних обстоятельствах — жизни в родном городе, трауре ее разрыва с Борном; и, после разговора в кафе, он видит ее более откровенной, более открытой и более уязвимой, чем он представлял ее до этого себе. И все равно, в предвкушении того, что произойдет в отеле — поднимаясь по винтовой лестнице, вставляя ключ в дверь, снимая одежды, видя обнаженное тело Марго, прикасаясь своей кожей к ее — он не уверен, что не совершил огромной ошибки.
Поначалу все идет не так гладко. Марго ничего не говорит о его комнате потому ли, что она слишком вежлива или безразлична к окружению, но Уокер не может остановиться от представления, что видит она, и он переполняется чувством позора, стыдя себя за то, что притащил ее в такое дешевое дрянное место. У него тут же портится настроение, и, когда они садятся на кровать и начинают целоваться, он теряет свой пыл. Марго отстраняется и спрашивает, если что-то было не так. Не пугай меня странностями, Адам, говорит она. Все должно быть легко, помнишь?
Он не может ничего сказать ей о своих чувствах к Гвин, что в тот момент, когда соединились их губы, он внезапно вспомнил последний поцелуй с сестрой, и, продолжая целовать Марго сейчас, у него лишь одна мысль в голове — он уже никогда не будет с сестрой.
Я не знаю, что со мной, говорит он. Мне грустно, отчего-то очень грустно.
Может быть, я пойду, говорит Марго, слегка касаясь его спины. Секс не должен быть обязательным, в конце концов. Мы попробуем в другой раз.
Нет, не уходи. Я не хочу, чтобы ты ушла. Подожди, я сейчас, обещаю.
Марго не спешит с уходом и постепенно он выходит из своей меланхолической тины, не до конца, может быть, но вполне достаточно, чтобы ощутить мужское начало, когда она стягивает свое платье, и он обнимает ее тело, достаточно, чтобы заняться любовью с ней, чтобы войти в нее и во второй раз; и в паузе они пьют красное вино прямо из горлышка бутылки, принесенной им ранее днем. Марго продолжает раздразнивать его рассказами об ее приключениях с другими женщинами, об ее страсти касаться и целовать большие груди (ее слишком малы), целовать и играть с женскими гениталиями, проникать языком в женские промежности; и, пока Уокеру трудно разобраться, если ее истории правдивы или лишь придуманы для его члена, он просто наслаждается ее рассказом, как раннее наслаждался постельной болтовней с Гвин в квартире на Уэст 107-ой Стрит. Он раздумывает над мыслью, что, может, слова не обязательны для секса, может, болтовня по сути лишь форма касания, и, может, образы, танцующие в наших головах, совсем не так уж и важны, чем тело в объятиях. Марго говорит ему, секс в ее жизни — единственное, ради чего стоит жить, что если бы она не могла им заниматься, то, скорее всего, покончила бы с собой от скуки и однообразия жизни. Уокер не отвечает ей, но, после второго соития, он понимает, что полностью согласен с ней. У него страсть к сексу. Даже в самые черные дни отчаяния он готов заниматься сексом. Секс — повелитель и искупитель, единственное спасение на свете.
Они так и не добираются до ресторана. После бутылки вина они засыпают и забывают об ужине. Рано утром, перед рассветом, Уокер открывает глаза и обнаруживает, что он один в своей постели. Кусочек бумаги лежит на подушке рядом с ним, записка от Марго: Извини. Кровать слишком неудобная. Позвони мне на следующей неделе.
Он спрашивает себя, найдет ли мужество для звонка. Потом, точнее, он спрашивает себя, найдет ли мужество, чтобы не позвонить, удержаться от желания снова увидеть ее.
Два дня спустя он сидит в уличном кафе на Saint-Andrй des Arts, попивая пиво из бокала и делая записи в небольшой тетради. Шесть часов вечера, конец еще одного рабочего дня, и сейчас, когда Уокер начал чувствовать ритм Парижа, он знает, что это время — самое энергичное, время перехода с работы домой, улицы забиты мужчинами и женщинами, спешащими к своим семьям, к друзьям, к своим одиноким жизням; и ему нравится быть на улице с ними, окруженный огромным выдохом, заполнившим весь воздух вокруг. Он только что написал короткое письмо родителям и длинное письмо Гвин, а сейчас он пытается написать что-нибудь разумное о работах обожаемого им Джорджа Оппена, современного американского поэта. Он переписывает строки из последней книги Оппена:
Он собирается выложить какие-то соображения по поводу строк, но в это время тень ложится на страницу тетради. Он смотрит вверх, и там, прямо перед ним, стоит Рудольф Борн. Прежде, чем Уокер решает что-нибудь предпринять, будущий муж Хелен Жуэ садится на пустой стул рядом с ним. Пульс Уокера учащается. Он начинает безмолвно задыхаться. Это не должно было так случиться, говорит он себе. Если бы они случайно встретились. Рудольф, что, он должен был быть тот, кто заметит Борна, не наоборот. Он должен был идти в толпе, отвести глаза и скрыться незамеченным. Так он всегда видел себя, а сейчас он здесь, открытый, беззащитный, просиживающий свой глупый дурацкий зад, без никакой возможности притвориться, что Борна нет рядом, пойманный в ловушку.
Белого костюма нет, на его месте — желтоватого цвета пиджак и шелковый платок на шее зелено-голубой палитры в тон светло-голубой рубашке — как всегда, видавший виды дэнди, думает Уокер, все с той же ироничной ухмылкой.
Ну-ну, говорит Борн, фальшиво шутя, растягивая слова, чтобы усилить еще больше фальшь в его интонации. Какая встреча, Уокер. Какой сюрприз.
Уокер знает, что он должен начать говорить, но, как раз в это время, у него нет ничего сказать.
Я надеялся, что встречусь с Вами, продолжает Борн. Париж — маленький город, и это должно было случиться рано или поздно.
Кто сказал Вам, что я здесь? говорит наконец Уокер. Марго?