Таинственный замок

Вскоре странное пульсирующее сияние рассеялось: Флориан остался один в темной часовне. Стороннему наблюдателю этот мрак показался бы предвестником ужасной судьбы герцога. Но де Пайзен отлично знал, к кому обратиться за помощью в борьбе со всеми святыми.

Глава 23

Коллин, или роковое наследство

Выйдя из часовни, Флориан направился в потайную комнату, куда никто кроме него не смел заходить. Понимая нависшую над ним опасность, герцог решил прибегнуть к помощи сил, столь же могущественных, как силы Хоприга. Де Пайзен захватил с собой вино и вафли. Герцог откинул крышку плетеной ивовой корзинки, внутри которой находился глиняный горшок. В горшке на черно-белой шерстяной подстилке лежало маленькое, очень гладкошерстное создание тускло-коричневого окраса. Существо имело облик кошки. Взяв небольшой острый нож с зеленой рукояткой, Флориан уколол им свой безымянный палец и дождался появление капель крови. Тотчас же Коллин открыла свои желтые глазки и принялась изящно слизывать кровь, старясь не пропустить ни капельки. Затем герцог угостил ее вином и вафлями.

Дождавшись, пока существо насытится, Флориан задал вопрос:

– Куда посох перенесет Мелиор?

Тоненький голосок Коллин ответил:

– В хижину, что стоит на границе Амнерана и Верхнего Морвена. Хижина – магический сторожевой пост. Ближе к убежищу Святого Хоприга волшебный посох демона утрачивает свою магическую силу.

– Где находится хижина отшельника?

– В Верхнем Морвене, на самом высоком холме, между терновником дубом и ясенем.

– Чем мой небесный покровитель занимается там?

– Хозяин, я тоже стараюсь держаться подальше от всех этих святых. Но ходят слухи, что Хоприг безрассудно распоряжается своими привилегиями святого; наверху не одобряют его поведение; и я знаю, что ангелы, в частности, жалуются на него за слишком частое обращение к их помощи.

– Да, хорошего мало. И уж конечно, еще не было прецедента, чтобы супруга де Пайзена общалась с людьми, досаждающими ангелам, – протянул Флориан в раздумье.

Коллин зевнула: некоторое время она смотрела на Флориана взглядом, которым обычные кошки наблюдают за мышиной норой.

– Хозяин, я бы не стала так беспокоиться из-за вашей последней жены. С чего вдруг вы так стремитесь иметь эту женщину?

– О, я вовсе не хочу удержать ее. Слово джентльмена, нет! Но я обязан сдержать обещание.

Тоненький голосок продолжал:

– Хозяин, вы вступили в очень опасную игру. Мелиор сейчас находится под покровительством Хоприга, а силы святого не из тех, которые можно не принимать во внимание.

– Ты абсолютно права, но я не могу разорвать сделку с месье Жанико. Я лишился главной опоры, делавшей жизнь гладкой и безоблачной – религии и веры. Мечты, с детства завладевшие моим сердцем, воплотились в реалии, достойные лишь презрения. Сейчас я вижу то, о чем мечтал и чем восхищался в истинном свете, без прикрас, и представшее глазам зрелище повергает меня в уныние. Прошлое стало ненавистным, ибо ради одного желания я лишил себя тысячи человеческим радостей. А о том, что ждет меня впереди, чем меньше будет сказано, тем лучше. Все разрушено, Коллин: но де Пайзен остается де Пайзеном.

Кошка невинно поинтересовалась:

– Интересно, значит ли это чего-нибудь теперь?

– Да, Коллин. Это значит, что я сохраню незапятнанной свою честность, сохраню хотя бы честь, когда все остальное идет ко дну. Надо следовать логике. Мое непритязательное следование религиозным догматам и моя вечная любовь, однажды поправшая законы времени и, по существу, весь кодекс идеалов, благодаря которому я так беззаботно прожил тридцать шесть лет, – все это оказалось основано на заблуждениях и половинчатом знании. Хотя, полагаю, король Вильгельм действительно бы мудрым. Я последую его примеру и сохраню свое достоинство, не позволив даже судьбе и воле случая вывести меня из душевного равновесия своими капризами. Я продолжу делать то, что ожидалось от меня вчера. Кодекс, по которому я жил раньше, вполне устраивает меня и теперь. Точнее, я предан ему душой. Поэтому я продолжу следовать своему кодексу, пока живу, – ответил Флориан.

– Хотя, если ваш романтический кодекс зиждется на пустоте…

– Даже если я сочинил его без опоры хотя бы на один реальный факт, тем больше причин гордиться и заботиться о том, что принадлежит только мне. Мои мечты погубили меня? Но это не повод, чтобы отказываться от них. Коллин, ведь я заблуждался лишь в том, что надеялся создать мир, более прекрасный, чем тот, который создан по воле небес.

– Разве и это значит что-нибудь теперь?

– Несчастная! Это означает, по меньшей мере, крах для меня, ведь одна из статей кодекса гласит: «Джентльмен никогда и ни при каких условиях не может нарушить данного слова». В целом я считаю абстрактные вопросы о добре и зле чересчур сложными для себя и тоже основанными на заблуждениях и половинчатом знании. Больше я ими не интересуюсь. Пусть добро и зло ведут свои призрачные сражения, но без моего участия.

– Бросание карт в ярости никому не приносило пользы, хозяин.

– Разве я разъярен? Разве мои слова отдают горечью? На протяжении тридцати шести лет я принимал сторону добра и являлся самым ревностным христианином. И для чего? Чтобы в итоге узнать, что ни одно мое прегрешение не списано со счета. Поверь мне, Коллин, довольно досадно годами давать весьма щедрые кредиты церкви и обнаружить потом, что у тебя больше долгов, чем прибыли.

Маленькая хищная бестия настороженно ожидала чего-то: ее немигающие раскосые глаза ни на мгновенье не отрывались от Флориана.

– Сколь многим из вас, хозяин, мне довелось служить! Вашему отцу, и вашему деду, и всем тем, кто жил здесь до них. В конце концов – лишь мудрый Ги де Пайзен избежал этой участи, избрав для себя нечто гораздо более ужасное – все вы так ни к чему и не пришли.

– Ах, Коллин, если на счету жизни де Пайзенов пусто – хотя такое утверждение беспрецедентно – то позволь заметить, что тем больше у меня оснований придать последним дням своего бытия ту форму, которая мне нравится.

Поразмыслив несколько мгновений, Флориан пожал плечами. Чертовски скучно слушать самого себя. Будучи в нескольких шагах от того, чтобы обратиться к Коллин за помощью, герцог, проявляя осторожность в словах, пытался убедить себя, что де Пайзен должен победить или погибнуть, не прося ничьей помощи. Самым неприятным казалось то, что все, что он говорил с такой вдумчивостью, являлось горькой правдой.

Герцог продолжил довольно печальным голосом:

– Долгие годы ты находилась здесь, в моем распоряжении, всегда готовая служить мне по первому зову. Я же, в отличие от своих предков, никогда ни о чем не просил тебя. Все, чего хотел, я получил, не прося ничьей помощи – равно божественной и дьявольской. Конечно, я оказывал небесам соответствующие знаки внимания, так же как старался заботиться о тебе и приносил прекрасное вино и вафли. Вполне логично поддерживать дружеские отношения с обеими сторонами. В общем, когда я испытывал необходимость в чем бы то ни было, я сам добывал это для себя. Даже святость и красоту, даже Мелиор и Хоприга. Возможно, именно за мою самодостаточность я и наказан в мире, где люди привыкли жить словно стадо из-за своего недоверия к будущему и друг другу. Я не жалуюсь; и я остаюсь самодостаточным.

– Но с моей помощью, хозяин, у тебя ни в чем не будет нужды.

Как раз об этом Флориан и размышлял по пути к Коллин. Но, слушая коварнейшего из советников, герцог изменил решение. Теперь он абсолютно уверен; надо следовать логике.

– Мое прелестное создание! Но я не прошу твоей помощи. Напротив, я пришел объявить тебе, что отныне ты совершенно свободна от своего долгого рабства в доме моих предков. Да, ты свободна, и не можешь иметь никаких претензий ко мне, единственному из де Пайзенов, не воспользовавшемуся твоими услугами. Теперь, когда я отвергаю добрые силы, логика требует отказаться и от помощи злых. Я де Пайзен, и я осмеливаюсь заглянуть в свою душу, где не нахожу более восхищения небесами или их соперниками. Быть может, я обречен: говорю так с сомнением, ибо никогда не сталкивался с подобным условием. Однако, на мой взгляд, боги и демоны – несчастные создания по сравнению с людьми. Они живут, обладая знанием. Человек же руководствуется велениями сердца, не имея знания или уверенности в чем-либо, и при этом не сходит с ума. Интересно, смог бы хоть один бог выдержать испытание, которому подвергаются смертные?