Город Масок

— Единственным гребцом, который когда-либо что-либо значил для меня, был только ты, Родольфо.

Он усмехнулся:

— Значил так много, что ты даже не позволила мне стать одним из них, как бы мне этого ни хотелось.

— Стать мандольером — этого недостаточно для тебя. От тебя гораздо больше пользы в университете.

— Этого было достаточно для моих братьев, Сильвия, — ответил Родольфо, внезапно перестав улыбаться. Это был деликатный момент, и Герцогиня удивилась, что он заговорил об этом, особенно сегодня ночью.

Она даже не знала о существовании Родольфо, когда его братья, Эджидио и Фиорентино, пришли в Скуола Мандалиера. По праву правительницы она выбрала их для обучения и по своему обыкновению — как самых красивых — сделала своими любовниками. Только когда младший из братьев пришел в Школу, сердце ее было задето. Она послала Родольфо в университет Падавии и, когда он вернулся, оборудовала для него лучшую в Талии лабораторию. И лишь после этого они стали любовниками.

Герцогиня потянулась и провела по тыльной стороне ладони Родольфо своими серебряными ноготками. Он взял ее руку и поцеловал.

— Я должен идти, Ваша Светлость, — сказал он, повысив голос. — Пришло время фейерверка.

Герцогиня наблюдала, как удаляется его высокая худая фигура. Если бы она была обычной женщиной, она, несомненно, постаралась бы уединиться с ним. Но она была Герцогиней Беллеции, поэтому поднялась — все поднялись вместе с ней — и пошла в одиночестве к стулу, стоявшему у окна, из которого открывался вид на площадь и море. Темно-синее, сливавшееся с морем небо было усыпано яркими звездами.

Сейчас она подаст знак ремскому послу Рональдо ди Киммичи, и он займет место подле нее. Но на секунду, стоя спиной к сенаторам и консулам, она сняла маску и провела рукой по уставшим глазам. Бросив взгляд на свое отражение в длинном окне, она осталась довольна: быть может, ее волосы уже не сами по себе оставались, темными и блестящими, но темные фиалковые глаза были настоящими, а бледная кожа практически не тронута морщинами. Она все еще выглядела моложе Родольфо, с его седыми волосами и легкой сутулостью, хотя и была старше его на пять лет.

* * *

Толпа на площади оживленно наслаждалась вином и прочими радостями трехдневного празднества. И беллецианцы и островитяне знали, как получить удовольствие. Сейчас все танцевали, взявшись за руки и образовав круги, и распевали непристойные песни, традиционно сопровождающие празднование Венчания с Морем. Приближался апогей вечера. Мандола Родольфо была замечена в устье Большого канала, возле плота, загроможденного ящиками и коробками, Все ждали, что Родольфо приготовит что-нибудь особенное к двадцать пятому Спозализио Герцогини — ее Серебряной Свадьбе, Они не были разочарованы. Представление началось с обычных огненных звездных фонтанов, римских свечей и колес Катерины. Лица беллецианцев на площади заливали зеленые, красные и золотые отсветы небесного представления и его отражения в водах канала. Сейчас никто не смотрел на палаццо и фигуру в серебряной маске, наблюдавшую за представлением из окна.

Арианна и братья тоже стояли на площади, зажатые в толпе.

— Держись поближе, Арианна, — предупредил ее Томмазо. — Мы не хотим, чтобы ты потерялась в этой давке. Держись за руку Анджело.

Арианна кивнула, но вот что она собиралась сделать, так это как раз потеряться. Она взялась за протянутую потемневшую от солнца и загрубевшую от моря руку Анджело и сжала ее изо всех сил.

У них будут огромные неприятности, если они вернутся в Торроне без нее.

После небольшого перерыва темно-синее небо вспыхнуло огненными, фигурами из арсенала Родольфо. Сначала огромный бронзовый бык ударил копытами в небе, затем разлились зеленые и голубые морские волны, из которых поднялся сверкающий змей. И наконец, крылатая лошадь, пролетела над ними и пропала в водах канала. В завершение серебряный овен поднялся из моря, взлетел над зрителями, разлетаясь на тысячи искр, и расворился в звездном небе.

Анджело выпустил руку сестры, чтобы присоединиться к овациям.

— В этом году синьор Родольфо превзошел самого себя,— сказал Томмазо, не переставая хлопать, — как ты думаешь, сестрица? — но когда он обернулся, ее уже не было.

Арианна тщательно разработала свой план. Ей придется остаться в Беллеции на ночь. Но день, следующий за Спозализио, был особым праздником города, и никому, кроме рожденных в Беллеции, не позволялось оставаться на острове. Все остальные жители лагуны — с Торроне, Мерлино и Бурлески — должны были отплыть на свои острова в полночь. Наказанием для тех, кто нарушит это правило и останется в Беллеции в Запретный день, была смерть, но никто на памяти живущих не рискнул сделать это.

Арианна не собиралась испытывать судьбу: она точно знала, где спрячется. В полночь колокола Санта-Маддалены снова зазвонят и к тому моменту, когда они замолчат, все не-беллецианцы — и островитяне и туристы - должны быть на своих лодках в море. Томмазо и Анджело придется ехать без нее. Но к тому моменту Арианна уже спрячется в безопасном месте.

Она проскользнула в собор, пока снаружи все продолжали кричать «О-о-о!», когда огни гасли, и «А- а-а!» — когда новые ракеты с шипением взлетали вверх. В Санта-Маддалене все еще сияли свечи, но было пусто, и никто не заметил девчонку, легко взбежавшую по ветхим крутым ступеням в музей. Это было ее любимое место в Беллеции.

Она всегда могла попасть туда, даже когда собор был так переполнен туристами, что они выстраивалась снаружи на площади в длинную очередь, и их пропускали партиями, будто овец на дезинфекции. Они не очень-то интересовались музеем с его пыльными книгами и музыкальными манускриптами в стеклянных витринах. Арианна поспешно пробежала через зал на балкон с четырьмя бронзовыми овнами, где пару часов назад стояла Герцогиня. Арианна посмотрела вниз — на площадь, кишащую людьми. Их было так много, что, наверное, легко потерять одного. Она не могла разглядеть своих братьев среди шатающихся гуляк, но сердцем тянулась обратно к ним. «Не размякай, — сурово сказала она себе. — Это единственный способ». Она села возле одной из бронзовых ног, опершись на нее для удобства. Ей открылся самый лучший вид на представление синьора Родольфо. Ее ждала долгая ночь.

* * *

Люсьен проснулся, ощутив солнце на своем лице. Сначала он подумал, что заходила мама и открыла окно, но, проснувшись окончательно, увидел, что находится на улице. «Я, наверное, все еще сплю», — подумал он. Люсьен не имел ничего против — это был чудесный сон. Он находился в плавающем городе, он это чувствовал. Было очень тепло, несмотря на раннее утро. Прекрасная тетрадь все еще была у него в руке. Он положил ее в карман пижамы. Люсьен встал, во сне это было легко. Он стоял в прохладной мраморной колоннаде, между колонн которой сияло солнце, и его теплые лучи были приятны, будто горячая ванна. Люсьен чувствовал себя сейчас совершенно по-другому: он потрогал голову и нащупал свои прежние кудряшки. Это точно был сон. Он вышел на площадь. Похоже, что здесь была грандиозная вечеринка: несколько человек неподалеку собирали мусор, и не в пластиковые пакеты, — обратил он внимание, — а во что-то вроде мешков из грубой ткани. Люсьен пристально оглядел собор напротив. Он был смутно знаком, но что-то в нем было определенно не так, Он обернулся и посмотрел на воду — это было самое прекрасное место, где он когда-либо бывал. Но что было действительно замечательно, так это возможность погулять, Люсьен почти забыл, что это за ощущение — свободно гулять. Но через мгновенье сон внезапно изменился. Кто-то подскочил к нему, схватил за руку и затащил обратно в прохладную тень колоннады. Энергичный мальчишка, примерно его возраста, прошептал ему в ухо:

— Ты что, с ума сошел! Тебя же казнят!

Люсьен смотрел на мальчишку в изумлении, при этом его рука действительно сильно болела, как раз там, где ее сжали. В реальности Люсьен, скорее всего, не выдержал бы подобного и заплакал. Но дело было в том, что он все-таки почувствовал это, а значит, происходящее не было сном.