Страница 82 из 91
Маша стала обдумывать свои маршруты, выбирать пути покороче, попрямее. Она стала ходить через проходные дворы, — так скорее. Особенно раздражали ее дорожки в скверах и садах: люди на работу спешат, а тут обходи эти зигзаги, придуманные «для красоты»! И она решительно шагала по траве, протаптывая незаконные прямые тропинки.
Вот и сейчас: до начала учебного года оставалось несколько дней. Коли в городе еще не было, других ребят тоже. За эти дни надо было хорошенько продумать и подготовить всё вперед, на полгода, не меньше. Мы не формалисты, если надо — изменим план, но без него нельзя.
План основных дел на полгода вперед составлен не очень точный в смысле дней, — откуда знать заранее, что когда именно будет? Составлен также примерный план на один день, чтоб знать, на что сколько времени можно потратить. Потом, когда будет известно расписание уроков, расписание занятий кружка деткоров и других дел, — тогда из всего этого и получится реальный план. А пока это — вроде уздечки для норовистого коня, это должно вгонять в рамки ее, Машу — натуру недостаточно дисциплинированную и разумную. Не всем это надо, но ей — очень, не то она станет растратчиком своей жизни.
Она сидит у своего рабочего стола и штопает чулок. Самое нелюбимое занятие! При коммунизме никто не будет штопать чулки. А если маленькая дырочка, петля спущена? Ну, тогда будут, в виде исключения. Жалко же бросать вещь, над которой столько народу трудилось. Свои чулки Маша перештопывает десятый раз. Горят они на ее ногах, слишком много она бегает, наверно.
Мамы дома нет, она в своей школе. Мама работает, и ей трудно совмещать дела домашние с работой, а работать хочется. Не из-за денег только, денег отец приносит в дом достаточно. Но это приносит он, а не она. Нет, он никогда ни в чем не способен упрекнуть жену, и не упрекнет до самой своей смерти. Наоборот, он часто благодарит ее за то, что она столько сил уделяет тому, чтобы он лучше отдыхал, был спокоен за детей. Он благодарит и продолжает жить своей полной, интересной жизнью.
Папа любит свою семью. Когда он возвращается из командировок или из крымского санатория, он всегда привозит подарки маме и детям. С большой получки, с гонорара за книгу он тоже любит покупать всякую всячину для них. Маша и ее братья помнят смешную сцену, когда папа пришел вечером с подарками, снял в коридоре пальто и шляпу, надел на голову купленную для мамы кожаную коричневую пилотку, натянул на себя вязаную полосатую кофту, в руки взял коробки с печеньем и конфетами и, театрально раскланиваясь, вошел в столовую, где мама накрывала на стол.
Она рассмеялась, как девочка, и дети рассмеялись, а папа всё кланялся направо и налево, а потом отдал коробки Севе и Маше, подхватил маму на руки и поцеловал. Смешной он был в женском головном уборе и кофте, с мамой на руках! Мама бормотала: «да пусти же, Боря, пусти!», а сама лежала на его руках ловко и аккуратненько, чтоб ему было не тяжело…
Анне Васильевне не раз уже приходилось слышать комплименты. Ее хвалили на педсоветах, хвалили представители всевозможных обследовательских комиссий. Хвалили за уменье учить детей, за уменье вбить даже в самые ленивые головы то, что надо знать о природе людям, начинающим жизнь. Недавно ее попросили написать несколько глав для учебника по биологии, а она так разволновалась, что даже не ответила толком представителю издательства, просила дать время подумать. А чего там думать, писать надо, и она может. Но кто же будет
ходить на рынок, варить обеды,
стирать
и следить за тем,
как
дети
делают уроки? Боря не будет, он очень
занят.
Когда вернулись с дачи, Маше пришлось стать свидетельницей одной неприятной сцены.
Извозчик подвез их
в
самый двор, к парадной. Мама снимала вещи с пролетки, Маша и мальчики относили их
в
квартиру. Из парадной вышла соседка — пожилая тетка
в
фартуке и старой клетчатой косынке, тетя Поля. Она стояла, рассматривала банки с вареньем, ведро с солеными грибами, запасенными мамой на зиму. Смотрела зоркими глазами сплетницы и напевала маме, как хорошо она поправилась, как молодо выглядит.
— Мужчины, они, известно, капризные, — ворковала
тетя
Поля. — Чего
от
них ждать хорошего. Ты чуть уедешь куда, а он — шасть к какой-нибудь крале… Изве
стно,
все мужчины такие.
Мама продолжала снимать вещи.
— К вашему тоже летом одна ходила… В шляпке такой, с цветочками… Все мужчины одинаковы, — сказала тетя Поля и выжидающе умолкла.
Мама расплачивалась с извозчиком. Потом она обернулась к насторожившейся тете Поле:
— Жаль, что я не знаю, как зовут эту особу. Я поблагодарила бы
ее
за заботу о моем муже в мое отсутствие, — сказала она.
— С ума сошла… — растерянно пробормотала тетя Поля. — И вы… вы не сердитесь на нее нисколечко?
— Не сто́ит сердиться на женщин, которые подбирают крохи с моего стола. — Она снова была твердой и строгой, как тогда, с кухаркой детдома.
Маша ощутила острую ненависть к этой непрошенной помощнице, «открывающей глаза» ее матери. Старая сплетница!
«Неужели так будет и со мной? — с ужасом думала Маша. — Я полюблю и выйду замуж, а он спустя несколько лет разлюбит, начнет бегать к другим (она
уже
слышала и запомнила это ходячее выражение)… Что ж делать? Прощать? Умолять вернуться? Нет! Неужели это обязательно — охлаждение и измена!»
Глядя на улицу в окно, она не раз наблюдала смешную сцену: двое немолодых супругов выводили гулять своих крупных псов — овчарок. Собаки были симпатичные и, вероятно, жили в дружбе. Супруги же всякий раз бранились на улице, не стесняясь посторонних.
— Вы извели меня своими скандалами, вы мелочная, ничтожная женщина! — громко говорил мужчина, переходя от своей спутницы на другую сторону улицы.
— Я не встречала более изолгавшегося, более фальшивого человека! — громко вторила ему женщина через всю улицу.
А собаки дружно сходились на середине мостовой, весело обнюхивались, играли, бегали вместе.
Маша не раз наблюдала ссоры этих двух людей, забывающих, что на них смотрят, что над ними смеются. Идут и мучают друг друга. Неужели это бывает со всеми — охлаждение, измены?
Становилось так горько на душе, так обидно и тоскливо, точно кто-то уже разлюбил и тебя, разлюбил и бросил. «Нет, я всё устрою не так».
Пришел отец с работы. Он обедал, как ни в чем не бывало. Мама подавала обед, словно ничего не случилось. «Оба молчат и лгут, — подумала Маша, — делают вид, что всё хорошо. Подойти бы к нему и спросить прямо: «Ты любишь маму? И если да, то кто приходил к тебе летом, когда нас не было?»
Ей очень хотелось спросить об этом отца напрямик. Боялась, что может случиться взрыв, неприятность. Лучше пусть тише… Но он разговаривал за столом так спокойно, словно совесть его была абсолютна чиста. А может, она и чиста, может, это всё тети Полины сплетни?
Маша села за уроки. Дверь в кабинет отца была прикрыта неплотно. Родители разговаривали вполголоса. Им было о чем поговорить — только вчера отец делал доклад на ученом совете:
— Представляешь, с какой миной он меня поздравил? Сам руку жмет, а рожа кислая, надеялся, что разгромят меня. Ну, а я мужик, шел напрямик, всё называл своими именами.
— Конечно, сторонники твои еще молодые, их голоса не решали.
— У меня и новые появились. У нас новая сотрудница, очень способная баба, кандидат наук… Тоже присутствовала, вопрос мне подкинула выигрышный, — знала, что́ спрашивать. Летом она меня даже консультировала — диссертация у нее о новых сортах пшеницы.
— У нее шляпка с цветами? — спросила мама совсем тихо.