Идеальный любовник

Эдвард Фитцжеральд оставил рабочих и вышел вперед, чтобы поздороваться с внуком.

— Шон, ты становишься все красивее каждый раз, как попадаешься мне на глаза.

— Я бы сказал о вас то же самое, дедушка, но это прозвучит повторением.

Мужчины крепко обнялись.

— Заходи в дом, и мы выпьем по рюмочке в честь дня твоего рождения. С трудом верится, что тебе будет только девятнадцать.

Шон отдал поводья Рори, чтобы тот отвел лошадь в конюшню. Пока они шли через сводчатый холл, собрались тетушки Фитцжеральд, чтобы поздороваться с любимым племянником.

— Шон, дорогой мой, как приятно тебя видеть, — воскликнула Мэген. — Как там поживает Кэтлин с этим дьяволом-спорщиком, ее мужем?

— Она никогда не жалуется, — ответил Шон.

— Не обращай внимания на Мэген, — вступила в разговор ее вдовствующая сестра Мэг. — Она всегда так долго выдерживает сыр, прежде чем положить его в мышеловку, что он черствеет.

Шон сообразил, что тетушка намекает на затянувшееся девичество сестры.

— Солнце давно ушло из твоего окна, Мэг, — парировала Мэген, призвав на помощь все свои силы.

Тем временем остальные женщины, носящие фамилию Фитцжеральд, теребили его, обнимали, целовали, пока Шон прокладывал себе дорогу через холл.

— Оставьте-ка пария в покое, — потребовал дед. — А не то нам придется его похоронить еще до дня рождения.

— Вы все приглашены на праздник, — жизнерадостно объявил Шон.

Дед увел его в священное место — свою библиотеку — и закрыл дверь.

— Женщины всегда были проклятием Мэйнута. Кругом одни только сестры и дочери.

Шон понизил голос:

— Праздник назначен на воскресенье. Груз придет в тот же день.

Граф Килдэрский налил глоток виски внуку и столько же себе.

— Я рад, что твой отец отправил с этой вестью тебя, а не Джозефа. Я хочу, чтобы его репутация оставалась чистой, как только что выпавший снег. Он следующий граф, и я не допущу, чтобы твой брат был запятнан изменой. Я никогда не хотел, чтобы существовала хоть какая-то связь между Джозефом и капитаном Лунный Свет.

— Мой брат знает, что должен делать. Но я готов отправиться с вами в любое время, — предложил Шон.

Эдвард Фитцжеральд почувствовал огромную гордость за юношу, сидящего перед ним. Его взгляд коснулся волос внука, черных, как адский котел, потом упал на широкие плечи.

— Шон, ты унаследовал лучшее от Фитцжеральдов и лучшее от О'Тулов. У тебя дьявольский ум, ты видишь все насквозь. Твои мысли блуждают подобно извилистой дороге. У тебя есть все — сообразительность, сила воли и обаяние, но я не могу позволить тебе отправиться со мной. Ради Кэтлин. Это разобьет ее материнское сердце. — Он допил виски, показывая, что тема закрыта. — Когда вы сможете перевезти груз в Мэйнут?

— Той же ночью, в повозках, которые привезут на праздник Фитцжеральдов и увезут их обратно.

Граф кивнул, его лицо оставалось суровым.

— Как ужасно быть ирландцем.

Шон хмыкнул:

— Пока не подумаешь об альтернативе.

Дед оценивающе провел рукой по томам в кожаных переплетах:

— Когда меня не станет, эта библиотека достанется тебе. Джозеф получит книги по праву и политике, но я хочу, чтобы все остальное стало твоим.

— Эти книги — как старые друзья.

— Ты прочел большую их часть — исторические, мифы, народные сказания, вот эти на гэльском языке. Ты единственный из всех, кого я знаю, кто будет их ценить.

Когда они открыли дверь библиотеки, полдюжины женщин Фитцжеральд по-прежнему находились в холле в ожидании добычи. Теперь, когда Шону исполняется девятнадцать, он вступает в брачный возраст, и не логично ли поискать ему жену среди семейства Фитцжеральд? И даже если он не собирается связывать себя узами брака и на уме у него только флирт, опять-таки почему бы не с одной из Фитцжеральдов?

Кэтлин, мать Шона, как и се сестры, была очень целомудренна, как и полагалось достойной, верующей в Бога ирландке, но более молодое поколение не отличалось такими высокими моральными принципами. В течение следующего часа не менее семи особ женского пола пытались завлечь его на стены и башни Мэйнута. Юмор послужил ему защитой.

— Наверху пятьдесят пять спален. Мне и жизни не хватит, чтобы хоть одной ногой зайти в каждую из них!

Хотя сегодня Шон вел себя осмотрительно, его победы были многочисленны и разнообразны. Так как его мать запрещала связываться с горничными в Грсйстоунсе, Шон при случае баловался с дочками арендаторов-фермеров. Но обычно он доставлял себе удовольствие в Дублине, где возможностей было не счесть. Его дед содержал городской дом на модной Меррион-роу, и Шону разрешили им пользоваться. В последний месяц он полностью реализовал эту возможность, отдавая должное прелестям барменши из Брезен-Хед, продавщицы из лавки льняных тканей на Графтоп-стрит, актрисы из Смок-Элли и неудовлетворенной молодой жены сэра Ричарда Хирона, английского чиновника в Дублинском замке.

Шон заметил свою тетку Тиару, ту самую, в пурпурной вуали, проплывающую мимо.

— Вот если бы принцесса Тиара стала заманивать меня в свой тронный зал, я бы вряд ли устоял.

— Если ты не будешь себя достойно вести, я вытяну тебе ухо на длину твоей руки, — царственно произнесла та.

Шон обнял ее и пылко поцеловал:

— Не забудь оставить мне танец в воскресенье.

— Можешь сообщить Кэтлин, что мы прибудем на празднование.

Шон понятия не имел, говорила ли она обо всех Фитцжеральдах или использовала королевское “мы”. Углом глаза он заметил еще одну кузину в белом наряде послушницы. Странности караулили вас за каждым углом, когда вы приезжали в Мэйнут.

В летнем доме на острове Англси Эмбер Монтегью предвкушала предстоящий праздник сильнее, чем все остальные Фитцжеральды, вместе взятые.

Она исполнила все, что требовал от нее муж, нежно, изящно, отрешенно. Ирландия и Джозеф стоили того. Эмбер казалось, что она плывет на сияющем облаке. Ей уже сейчас не хватало воздуха от предвкушения радости. Она уже знала, что наденет, и мысленно перебирала гардероб юной Эмерелд.

С какой гордостью покажет она свою красавицу дочку и сына всем Фитцжсральдам и О'Тулам. У Эмбер кружилась голова при мысли о поездке домой. Она уже чувствовала запах торфа, к которому примешивался аромат нежной зеленой травы.

— К которому часу мы должны быть готовы в воскресенье, Уильям? — спросила она, пристально вглядываясь в лицо мужа и натягивая чулок на длинную ногу.

— Ты не поняла меня, Эмбер. И речи не может быть о том, чтобы ты поехала.

При его словах мягкое мечтательное выражение ее глаз исчезло. Сердце дрогнуло, потом остановилось.

— Неужели ты всерьез полагаешь, что я повезу свою жену на вульгарный праздник кучки грубых жителей болот?

— Но, Уильям, это же моя семья. Мой дядя — граф Килдэрский.

— Именно поэтому я на тебе и женился. Но праздник у О'Тулов, судя по всему, выльется в пьяный дебош. Я не повезу мою жемчужину к свиньям. Ты слишком лакомый кусочек, чтобы представлять тебя целому клану пьяных ирландцев.

У Эмбер стало горько во рту. Просить? Но это только даст ему возможность упиться собственной властью, а ответ будет тем же. Его отказ был окончательным.

— Я намереваюсь взять Эмерелд и Джона вместе с моим племянником Джеком. Мальчику это будет полезно. Он слишком цепляется за твою юбку. Я хочу сделать из него мужчину. Юнец, который не может предаваться пьянству и разврату, сохраняя при этом трезвость ума, слабак!

Эмбер чуть было не закричала: “Если это будет пьяный дебош, почему ты тогда берешь с собой Эмерелд?” Но вовремя остановила себя. Она не лишит свою любимую дочь возможности посетить Ирландию и увидеть семью Фитцжеральдов. Эмбер вздохнула, сердце ее болело. Теперь она поняла, что оказалась жертвой еще одной жестокой игры. Женщина чувствовала, что ее ранили в самое сердце, и не решалась заплакать, боясь, что вместо слез потечет кровь.

Чтобы еще больше унизить жену, Уильям протянул хлыст, которым частенько охаживал ее, и, полуприкрыв веки, неумолимо не отводил глаз, пока Эмбер не поцеловала кнутовище.