Страница 68 из 116
И ещё одна вещь произошла, над которой мне следовало поглубже задуматься. В конце вечера вторая Лена отозвала меня в кухню и начала рассыпаться в комплиментах:
– Володь, а ведь ты сделал Ленке самый лучший подарок, который только мог!
– Это как?
– Она же — сегодня здесь хозяйка…
– Ну да, и что с того?
– Так у неё дома очень непростая обстановка. Собственно, она сегодня впервые в жизни принимает гостей, будучи хозяйкой. А это всегда было её мечтой...
– В её двадцать два года?
– Ну да…
– Ни фига себе.
Всё равно не задумался. Только опять попросил Ленку познакомить меня с её матерью. Отказалась наотрез: «Знаешь, Володь, не время ещё. Странные у меня родственники. Полусумасшедшая у меня мама, не о чем вам будет с ней поговорить. Но она хоть понимает. А вот бабушке я до сих пор боюсь про тебя рассказывать. Не поймёт. И так я там меж двух огней. Мама и бабушка живут практически в соседних домах, а в последний раз напрямую разговаривали много лет назад, когда отец ещё жив был. Вот мне и приходится служить передаточным звеном, а также поддерживать расписание их поездок на дачу так, чтобы они там не пересеклись».
И вот ещё. Хоть ничего содержательного против второй Лены я и не усмотрел, но одно всё же кольнуло. Вегетарианка она. Уж как я старался насчёт плова, насчёт остального — не ест. Это не обида. Есть у меня недоверие к вегетарианцам. В особенности женского полу. Нормальных мужиков, которые вегетарианцы, я видел. Нормальных женщин — никогда. Если дама травоядная — вскрытие всегда показывает жгучие клубки комплексов. В целом оно понятно. Человек как биологический вид, он же хищник в чистом виде. Пасторальные картинки о том, как стадо первобытных людей на манер шимпанзе, которые, впрочем, тоже отнюдь не строгие вегетарианцы, копает корешки на лужайке, изобилующие в популярных книжках и школьных учебниках, — полная чушь и лажа и сосаны из пальца. Ни на одной стоянке древнее мезолита не было обнаружено следов собирательства и даже рыболовства. Только охота, и только на крупную дичь. Остальное появилось уже с развитием первобытной цивилизации, когда на охоту в нужных количествах людям просто перестало хватать времени. Так вот, перечёркивать биологию вида — занятие странное. Редко оно просто так возникает. А причиной чаще всего — психологические проблемы.
Наверное, именно в этот момент я и совершил самую главную ошибку. Слеп оказался аки крот. И глуп аки два ишака сразу. Вместо того чтобы прислушаться к звеневшим со всех сторон звоночкам о том, что не всё ладно в королевстве датском, провести разведку, выстроить оборону, а уже потом думать о дальнейшем — сголовой бросился в увлекавший нас поток. У меня был опыт приключений. И — любовь. У Ленки была жажда тех приключений. И – тоже любовь. Так в чём же дело? Мы — начали ездить. Всюду, куда могли дотянуться. Я помалу пытался осуществить все поездки, о которых она мечтала. Она — отвечала тем же. Ну какая женщина кроме неё, услышав, что возможно Интересное, но если ехать, то послезавтра, — тут же берет телефон, звонит на работу, которой она полгода добивалась и наконец устроилась, и объясняет, что её могут перетерпеть, а могут и выгнать, ей всё равно, но она при любом раскладе послезавтра уедет на месяц? Я отвечал тем же. Вопреки всем своим привычкам, всему своему опыту, мог по Ленкиному слову, что ей хочется на природу, плюнуть на все дела, за двадцать минут собрать рюкзаки, и через полчаса — мы ехали на электричке под сверкание очередной ярчайшей радуги. Радуги — сопровождали нас в каждой поездке. Всегда и везде. Нам удавалось почти всё. Нужны болотные сапоги Ленкиного размера, которые прекратили производить пять лет назад? Залезаю в Интернет, в свой арт-клуб, через час знакомлюсь там с дамой из Питера, муж которой работал на том заводе, где их когда-то выпускали, тот находит в подвалах последнюю пару, и она на следующий день привозит их нам в Москву. Для сложной экспедиции нужен ещё один попутчик с опытом не ниже моего? На следующий же день на нашей выставке к нам подходит путешественник, с которым мы были знакомы лет за двадцать до того, а потом жизнь нас растащила, также ищущий компанию для серьёзных вылазок. Словом — нам удавалось всё. И не было ни времени, ни желания на то, чтобы анализировать бытовые мелочи.
Параллельно мы устраивали выставки. То ли три, то ли четыре подряд. Тоже не без приключений. К примеру — висит себе наша выставка в районном ДК. Не просто так висит. Говорят, что в Москве мало галерей и они дороги? Чушь. Все выставки шли по нулевому варианту: за место не платим, денег с посетителей тоже не берём. Тогда в квартире как раз шла самая заключительная и самая грязная часть ремонта, так что картинки просто надо было удалить из дому. Визит в ближайший ДК — и через час лучший зал наш. Развесить — большая работа? Ерунда, добровольных ассистентов любое количество. Только вот висит себе выставка в ДК, а тут туда и звонят из префектуры. Толкуют, что завтра ДК посетит мэр и что все выставки, которые там развешены, надо немедленно демонтировать, а заместо их навешать всякого разного из запасников такой-то художественной галереи, принадлежащей родственнику префекта. Так вот оно и делается. Не Хрущёв — так Лужков. Наверное, гордиться надо, что даже во времена разгула демократии умудрились угодить выставкой под бульдозер. В общем, картинки надо срочно забирать, а вся квартира в краске. Смешно, но мы за час нашли в центре Москвы недавно открывшееся арт-кафе, как раз присматривающее материал для первой выставки, ещё за полчаса нашли ассистентов, и — всего полдня, а выставка уже на новом месте. Кстати, сто тридцать работ развесить, да аккуратно, да с табличками, да осветить ещё, если кто вдруг не знает, так это вовсе не хухры-мухры, а офигенный объём работы. Справлялись на лету.
Не знаю, почему так, сразу оно как-то не воспринималось в этом разрезе, но сейчас — одним из главных признаков абсолютного счастья вспоминаются ночные перекусы. Каждый раз, когда Ленка оставалась у меня, мы затаривались фруктами, отдавая предпочтение фруктам сочным, чаще всего — тем самым красным грейпфрутам. Мы их ели ночью, в перерывах после первого секса. Ели, сидя на постели. Ели, наплевав на удобство, наплевав на приличия, жадно вгрызаясь в них так, что всё лицо подчас утопало. Холодный, кислый, слегка липкий сок тёк по нашим счастливым физиономиям, по нашим разгорячённым телам. А потом — Ленка могла посреди ночи взять стремянку и начать обклеивать потолок светящимися в темноте звёздочками и прочими штуковинами. А потом, потом, потом…
Пожалуй, вот теперь пора начинать самую трудную, самую тяжёлую и самую больную тему. О Ленкиной матери. Которая как раз помаленьку начинала свою разрушительную деятельность. В это время я ещё ничего не знал и даже не догадывался. Несмотря на звоночки. Эйфория, счастье, обретённый смысл жизни… В Ленке слишком много добра было. Впрочем, и сейчас осталось. Тем более – мать есть мать, нечто как бы святое. Сволочь, испортившая всю жизнь Ленкиному отцу и переключившаяся на Ленку, когда он умер. Здоровая как лошадь баба примерно моего возраста, решившая для себя, что раз есть дочь, то сама она работать больше не будет. А будет сидеть на шее у дочери. Симулируя десяток болезней, будет выжимать из неё максимум денег и максимум ухода. Собственно, у Ленки, даже при том что она бросила музыку, бросила педагогику и стала работать в коммерческих фирмах за немалую зарплату, — не оставалось денег на запасные носки. Параллельно матушка пыталась выдать её замуж так, чтобы самой пересесть на шею зятю. Отношения дочери с мужчинами, не отвечающими матушкиным требованиям к будущему зятю, были лимитированы по времени теми самыми двумя месяцами и жёстко пресекались по истечении лимита. Компании друзей и подруг, в которых могли оказаться неучтённые Ленкины увлечения, — отсекались целиком. Подруги, не разделяющие матушкиных взглядов, — также отсекались. Запретами, скандалами, ложью, обмороками, чёрными списками в телефонном определителе номера. В ход шло всё. Даже отцовская машина, при том что у матери не было прав, Ленке выдавалась только для того, чтобы отвезти мать на дачу и привезти обратно. Дабы ограничить свободу и сохранить влияние. Понятно, что такая матушка, увидев, что у нас всерьёз, и понимая, что мне на шею сесть не получится, впала в форменную панику. Потому-то Ленка и блокировала все мои попытки с матушкою познакомиться. Понимала она, что матушка в любом случае всё порушит, и не захотела меня впутывать, чтобы не портить заранее те полгода счастья, которые нам достались. Может быть, оно, конечно, излишняя самоуверенность — но я до сих пор убеждён, что скажи мне Ленка тогда, что происходит, хотя бы намёком — я бы твердо знал, что делать. И всё бы смог утрясти.