Страница 50 из 116
Река требовательна. Не сможешь многими годами тратить на неё хоть по неделе — не увидишь просто ничего. Сможешь — награда будет велика. Не мы одни это поняли — кроме нас в том же режиме на Реке появляется ещё несколько постоянных команд, но — практически не бывает «одноразовых».
Река щедра. Причём — именно тем, чего в нашей современной бурной жизни недостаёт. Покоем. Неторопливостью. Жизнью. Где ещё можно показать детям живого лося, где ещё вокруг их ног будут плавать ничего не боящиеся бобры, норки и выдры, где по ночам сразу за палаткой будет хрюкать кабан? Где и когда ещё повстречается трава высотою с лес, а лес будет как на открытках? Море малины, оглушающей своим запахом? Словом, всё то, имя чему — Нетронутая Русская Природа, даже единственная детская встреча с которой будет вспоминаться до глубокой старости. Не на картинах, не в музее или парке — в реальном живом общении. Для моих сыновей Река — школа жизни, школа этики. Для среднего, Антона, даже вкус сырого хариуса — первый вкус в жизни, который он испытал после материнского молока.
Река — похожа на самоё Жизнь. Всегда закономерная и всегда неожиданная.
Река — похожа на нашу книгу. Тем, что как река, так и книга представляют собой некоторую обособленную струю жизни. Текущую параллельно множеству других струй, лишь изредка соприкасаясь или ненадолго сцепляясь с ними. И каждая струя — главная. О каждой можно писать свою книгу. В которую отдельными упоминаниями войдут ещё несколько струй, но на вторых ролях и только там, где они соприкоснулись с той, которая названа главной. И каждая жизненная струя — в отдельные моменты и становится главной, подчиняя все остальные. Таковы и поездки на Реку. Они умеют оставить за бортом и сделать малозначимым — всё, что происходит в мире за пределами нашего крошечного походного мирка.
Последним свойством — Река ещё и на Любовь похожа.
Понятно, что и в книге нашей Река сыграет роль особенную — той ниточки, на которую будут нанизываться бусинки других походов по средне-северной России. И которая будет связывать их воедино своим течением, местами — бурным, местами — лишь слегка угадывающимся, местами — выплескивающимся на прибрежные луга и растекающимся вширь.
* * *
Древние китайцы говорили, что одна картина равна десяти тысячам слов. Пожалуй, с точки зрения современной информатики этот тезис точен до изумления, но жизнь была бы неинтересна, если бы подобные заявления не имели исключений. Никакая кисть, никакой фотоаппарат в принципе не могут адекватно передать звенящего спокойствия предзакатной реки с ее неторопливой стеклянной водой, с нависающими камышами, чуть уже тронутыми красками заката, но ещё сохраняющими дневной серебряный блеск, с пронзительно чистым воздухом, только что освободившимся от влажных испарений луга. И тем более – всегда неожиданного хрустального всплеска поклёвки крупного хариуса, в это время года и суток берущего исключительно так: прыжком чуть ли не метр в длину и полметра в высоту, с огненным взблеском полностью расправленного многоцветного спинного флага-плавника, с атакой мушки сверху, в падении, с таким ударом хвоста, что вода из только что зеркально-гладкого омута выплёскивается на луга. Но ведь и это — даже не увертюра, а лишь первый её аккорд. Редко, очень редко первый бросок бывает удачен. Минута на вытягивание повреждённой наживки, минута на насаживание новой, три на то, чтобы вывести её в ту же точку… Ба-бах! Мимо. С каждой новой стрекозой сердце бьётся сильнее и сильнее, трясущиеся пальцы уже еле справляются с перенаживлением… И вот только теперь — на очередном ударе удилище сгибается колесом и рвётся из рук, а хариус летает над омутом, взбивая при каждом касании воды хвостом могучие фонтаны брызг. И если очень повезёт и рыбину удастся провести меж всех камней и косм водорослей все пятьдесят метров, не упустив на бешеных прыжках, завалить, наконец, в подсачек и вынести на берег — вот только ещё минут через пять, когда глаза прочистятся и сердце перестанет бешено молотить, можно будет опять взглянуть на реку и увидеть не просто красоту, а полную и завершённую гармонию. От единения с которой не может отвлечь ни всплеск следующего хариуса вон за тем поворотом, ни даже начинающие звереть комары…
* * *
Река в межень удивительно красива с воды. Стеклянная прозрачность, так что в омутах возникает ощущение полёта на аэростате, трава в полтора роста на берегу, ползающие между камнями раки. Пожалуй, я даже готов определить одну из основных причин невероятной эйфории летних валдайских сплавов. Почти у каждого есть детские воспоминания о дремучем лесе, стеклянно-прозрачной речке по колено глубиной, в которой можно как в аквариуме рассматривать жуков и рыбок, а удочкой — даже уловить рыбину в локоть размером, о траве выше роста…
Возможность целиком и полностью вернуться в мир этих ощущений, но скорректированных на современный размер, — уникальна. Та же трава выше роста, но теперь не ребёнка, а взрослого дяди; та же стеклянная вода, но не в ручейке, а в реке; рыба с локоть, теперь уже с локоть взрослого человека; дремучий лес на берегу, сквозь который и медведю проломиться затруднительно; ползающие под ногами раки; снующие в заводях и занятые своими делами бобры и выдры… Воздух, прозрачный до звона, но имеющий при том такой ощутимый объём, что хоть ломтями режь да ешь… Словом, визит к Реке — это возможность окунуться в мир детства. Всего лишь возможность, конечно. Для того чтобы эта возможность реализовалась, нужно ещё и открыть душу, впустив в неё те полузабытые эмоции и тот совсем позабытый стиль мировосприятия. Тем же, кто неспособен открыть душу, — незачем ездить на Реку, не поймут. Впрочем, думаю, что среди дочитавших до этого места подобных практически нет.
* * *
На Реку можно добраться часа за четыре пешком от автобуса через лес, а можно и плавом по самой Реке, забросившись в верховья на такси. Если плавом — байдарки и катамараны неинтересны. Тяжёлая посудина подстраивает весь поход под себя. Лучше всего брать пластиковые пляжные лодки, которые ничего не стоят, ничего не весят и чуть ли не в карман помещаются. Они везде пройдут, ничему не будут мешать, а удовольствие будет двойным. К тому же — обводы у подобных лодок достаточно дурацкие, чтобы идея грести вёслами, ускоряя движение, исчезла спустя полчаса. Бестолковое это занятие — грести на такой лодке. Лучше лежать на ней и смотреть в воду или по сторонам, только чуть-чуть пошевеливая веслом для удержания лодки на струе.
Проследим-ка мы за фрагментом одного небольшого сплава по Реке. Немножко проникнуться атмосферой. Но имея в виду, впрочем, что все сплавы — оченьразные. Река никогда не повторяется.
* * *
Поворот реки. Др-р-р-р… За следующим поворотом помаленьку исчезает выводок вспугнутых лодкой уток. Утята уже достаточно крупные, но летать ещё не научились. Хлопунцы. Могут только со страшной скоростью глиссировать по воде, поднимая невероятный шум и брызги. Мы неоднократно пытались с близкого расстояния понять механизм этого глиссирования, но так и не смогли. Похоже, что «движками» одновременно работают бешено вращающийся хвост (в режиме винта) и крылья (в режиме пароходных колёс), а лапы при этом выполняют роль подводных крыльев. Во всяком случае, эффективность системы сумасшедшая –даже просто по энергетике для птички ростом в кулак мчаться многие километры со скоростью не в один десяток километров в час, да ещё и в фонтанах брызг — ни один торпедный катер на такое не способен.
Сплавляемся мы сейчас именно летом, по самой низкой воде. Первая попытка, до того по низкой не рисковали. Вдвоём с сыном. То есть — затея была, конечно, глупее некуда в смысле, что лодку можно было бы взять и побольше. В одну условно трёхместную галошу, рассчитанную на взрослого и двух детей без груза, два стратегических рюкзачища и куча кофров да сумочек уже помещаются еле-еле, с горкой посередине. Сидеть же приходится одному на носу, второму на корме. Свесив ноги в воду, спинами к серединной горке. При такой перегруженности лодка сидит настолько глубоко, что сотню метров можно плыть, следующую сотню вести на буксире, а третью тащить волоком. Причём большую часть расстояния — это плавание поперёк реки, в поисках струи поглубже. Работа, кстати, тяжелейшая. Но и удовольствие великое.