Страница 108 из 116
Позвонил Лёше с Таней, пусть в гости приезжают. Смотреть и убеждаться, что картинка в Интернете и картинка на стенке могут быть очень разными сущностями. А заодно и меня утешать, во скорби и расстройстве пребывающего. Наварил еды, запасся выпивкой…
Телефон:
– Володь, мы от подъезда, напомни код, плиз. Кстати, ничего, что мы втроём?..
– Конечно, ничего. Ко мне и вдесятером можно и должно.
Звонок в дверь.
– Заходите, рад видеть. Привет, Лёш, привет, Тань. Лена?.. Ты?..
В квартиру её пришлось заводить под руки и помогать раздеваться. То же самое странное, почти судорожное напряжение всех мышц. Вероятно, она опять не замечала происходящего вокруг. Во всяком случае — до невозможности переигранный спектакль Ники, из которой слегка сыпались искры и которая минут пять подряд с сумасшедшей скоростью носилась вокруг, всячески демонстрируя, что не знает, кого это привели, и заставляя Лёшу выискивать на стенах Ленкины карточки и приносить в прихожую для демонстрации, остался неоценённым. Лёша объяснял, как он таки дозвонился до Ленки, и она тут же заставила его привести её сюда, причём обязательно без предупреждения, так как опять хотела остановиться перед подъездом и ещё раз подумать. Как ему неудобно, но он всё же окольными путями — пытался дать понять… Но я же ему предоставил свободу действий… Нафиг извинения. Всё правильно. Я уже давно знал, что примерно так и получится, и даже знал, примерно когда. Вот чего я решительно не знал – так это как себя вести и о чём говорить. И чего ждать — просьбы о помощи или вовсе даже наоборот. Всё же — мои последние демарши были вполне свинскими, и Ленка вполне могла появиться и для поругаться, попросить, скажем, в покое её оставить… Тем более, Лёша успел сказать, что, по его впечатлению, опять косвенному, — разговор намечается отнюдь не мирный и дружелюбный, а вовсе даже наоборот.
Пошли на кухню, в курилку. Для разгона зарядиться пивом и подумать. Не знали, что делать, — все присутствующие. Все, в каком-то нервически-приподнятом состоянии, со страшной скоростью, перебивая друг друга, вываливали самые смешные эпизоды последних экспедиций. Идиотизм? А предложите что-нибудь ещё… Кроме Ленки. Ленка сидела на полу в обнимку с бутылкой, меланхолично посматривая то туда, то сюда. Почти все сидели на полу. У меня на кухне нет лишнего места, и потому нет ни стола, ни стульев. Только Таньке досталось сидеть на заячьей конуре, да ещё Ника, до сих пор не понявшая, как себя вести, всячески мостилась у меня на коленках. Мимо пробежал кролик. Ника, поймав его за шкирку, не преминула продемонстрировать его Ленке, пояснив, что это — наш ответ её крысам.
Когда всеобщий первичный словесный понос пошёл на убыль – заговорила Ленка. Тихо сказав, что про совпадения и приколы — так у неё они тоже пошли плотным косяком. И примерчик сразу привела про то, как две недели назад, в Адыгее, она пошла в одну пещеру. И там — был фотограф. Мой большой друг, раньше живший и работавший на Пинеге. Уехавший оттуда пару лет назад и затерявшийся на просторах. Как на следующий день там же — она пошла в другую пещеру. С местным парнем, большим фанатом спелеологии. И как в пещере он начал хвастаться, что перечитал всю спелеологическую литературу, а одну книгу чуть ли не под подушкой держит и по сотому разу перечитывает. Мою книгу. Как она, услышав это, пошла одна по пещере куда глаза глядят и основательно заблудилась.
Пошли смотреть фотографии и новую технику. Ленка ходила отдельно, в сопровождении Ники. Смотрела молча. Ника её ехидно спрашивала, а где её большой чемодан, почему она без него пришла? А зачем тогда пришла? По конкретному делу? Нет. Просто так? Опять нет. А зачем? Молчание…
Поужинали. Опять в курилку. Повёл Ленку показать на компьютере ненапечатанные фотографии из последнего. Немного показал. Ленка выглядела настолько странно, да и разговор всё не заводила, так что ушёл и попросил Нику меня подменить. Вдруг разговорит? Ника ей попоказывала немного. На разговор всё равно не тянулось. Улыбка до ушей и прострация. Вдруг до Ленки дошло, что Ника ей свои карточки показывает.
– А где Володины?
– А ищи их сама.
И Ника, закрыв на экране все окна, тоже отбыла в курилку, оставив Ленку перед пустым монитором. Объяснив мне, что странный у Ленки голос. Без эмоций вообще. Неприятно. Обычно она, услышав у дамы подобный голос, старается с ней больше не общаться.
Пожалуй, окольные пути исчерпаны. Надо в лоб.
– Лена, а вот теперь честно — зачем пришла? Говоришь, что без дела, но не просто так. И как эти два утверждения сочетаются?
– Да, без конкретного дела… И не просто так.
– Ругаться никак?
– Да ты что? Я — никогда в жизни не собиралась с тобой ругаться. И никогда не буду. Что бы ни произошло.
– А тогда — зачем?
– Ну ты же сам прекрасно всё понимаешь. Я — в глубокой жопе. Я с самого начала была в этой жопе. Я понимала это с первой минуты. Я сотни раз пыталась вырваться, но так и не смогла. И с каждым разом это становится труднее и труднее. Вот я и пришла.
– Но ты понимаешь, что одно слово лжи — и я тебя выгоню, причём насовсем?
– Если бы я собиралась врать, не было бы мне смысла сюда приходить. Я тогда ещё, сразу после твоего жёсткого письма, — дала себе зарок остановиться. Не врать больше никогда и никому. Ни в одной мелочи. Я даже Мише перестала врать. Он даже знает, что я здесь.
Ленку несло. Мне помаленьку становилось жутко. Она рассказывала страшные вещи. Как мало-помалу разрушалось всё то, чем она жила. Терялись любые надежды. Как Миша с самого начала врал ей всегда и во всём, по поводу и без повода. Как он предавал её на каждом шагу. Что она его никогда не любила и не любит, а любила только меня. И всё это — с улыбкой до ушей и, действительно, абсолютно ровным и абсолютно лишённым эмоций голосом. Мне становилось откровенно не по себе. Под воздействием спиртного она обычно совсем другая. А наркотики — я опять готов прозакладывать голову, что сейчас их нет. Когда угодно, но в данный момент чисто. Но ведь такого — не может быть!
– Лена, но как? Почему?
– Просто я всегда была гораздо слабее, чем ты обо мне думал. Я просто сдалась.
– А помощи попросить?
– Я не могла сюда прийти после случившегося. И ещё — я не могла войти в этот дом, пока волосы хоть сколько-то не отрастут.
– Приходить — не обязательно. Одно письмо, один звонок — и я бы через час тебя куда угодно отвёз и обустроил бы там.
– Знаю. Я предала тебя. Я не могла предать ещё и его.
– Почему? Он же испоганил тебе всю жизнь? Он же — мразь самая последняя?
– Да. Знаю. Он именно такой человек. Но каждый раз, когда я совсем собиралась уйти, — он как-то добивался, что мне его становилось очень жалко.
– Наркотики?
– О наркотиках — разговор отдельный и долгий. Не сейчас. Нет. Он не наркоман.
– Но у него же все его вирши пропитаны темой наркотиков и очевидно написаны под дурью?
– Да. Стихи совершенно бессмысленные. Да, тема наркотиков там есть. Но это — абстрактно. Он сам их не употребляет и даже боится. Я сама ему траву предлагала, но он курить не стал.
– Но ведь я же сам видел очевидную картину винта у тебя и у него, да и Аня унюхала?
– Всё можно понять не так, всё можно перепутать.
– Бр-р-р-р-р-р-р. А ты не допускаешь, что он тебе подливал? Вспомни, как он тогда визжал, что я тебя опоил? Кто громче всех орёт «держи вора», не сам ли вор?
– Нет, не допускаю.
– И всё же. При том что ты сейчас рассказала — ты должна его лютой ненавистью ненавидеть?
– Володь, я не умею ненавидеть. Беда это моя. Я только любить умею и жалеть.
– Так ты что — его всё же любишь?
– Ты лучше меня знаешь, что нет. Не было этого, нет и не будет. Только жалость.
Блок стоял на трёх темах — матушка, наркотики, а также кто и зачем Мишу подсунул. На сознательную ложь не похоже. Опять смахивает то ли на гипнотический, то ли на самогипнотический блок с искренней верой в то, что говорит. Проверял на мелочах, даже скользких, — ни разу на лжи не поймал. Кроме одного момента.