Потрясающий мужчина

Господину Хеддериху наш простынный гарнитур пришелся по вкусу. Он здесь же красит шестьдесят стульев из столовой. Стулья эти без всяких изысков, но зато одинаковые и удобные. Покупать шестьдесят новых было бы дорого. Выкрашенные в белый цвет, с подушками в розово-зелено-белую полоску, они создадут в столовой радостную атмосферу и превратят ее в элегантное садовое кафе. Господин Хеддерих красит с большим подъемом по восемь стульев одновременно. Госпожа Хеддерих шьет подушки для стульев, и тоже очень охотно, потому что может при этом сидеть. Она успевает сделать в день только четыре подушки, потому что еще готовит еду для рабочих и для нас. Розово-зелено-белая ткань для подушек — из здешнего мебельного центра и на самом деле предназначена для матрасных чехлов. Но продавалась она с такой скидкой, что я купила целый рулон. Еще останется на перебивку нескольких кресел, они уже у обойщика.

Как и обещано, во вторую неделю июля прибывает большой мебельный фургон от «Хагена и фон Мюллера». Кроме дорожки со львами и кресел, все на месте. Последним выгружается ковер госпожи Футуры — значит, его грузили первым. Руфус объявил: синий цвет — его любимый, такой же, как у моего зимнего пальто. Я не разубеждаю его, хотя цвет ковра гораздо спокойнее. Я замеряла монограмму Ф. Я. на ковре госпожи Футуры — немало, шестьдесят пять на шестьдесят пять сантиметров. Собираюсь вырезать ее и вставить кусок контрастного цвета, но Руфус заклинает меня не резать красивый ковер. Ладно. Подождем, ковер нам понадобится еще не скоро.

Вся вновь прибывшая партия оставлена пока в столовой, каждый предмет получает наклейку с номером комнаты, чтобы потом не было неразберихи.

В первой же оклеенной новыми обоями комнате после высыхания на стенах выступили большие пузыри.

— Это из-за обоев, — дерзко сказал помощник маляра.

— Это дорогие обои.

— Значит, из-за стены. — Он немного сбавил тон.

— Не может быть! Это из-за вас! Уберите пузыри!

— Не получится. Я не могу все оклеить заново, у меня нет больше обоев, вы купили все впритык.

— Я исходила из того, что маляр с вашей почасовой оплатой умеет клеить качественно.

Он больше не огрызается, но мне не остается ничего другого, как прикинуть, чем я могу завесить пузыри. Конечно, картинами, но какими?

Какие картины годны для гостиничного номера? Женщины любят натюрморты с цветами. Мужчинам это кажется китчем. Мужчины предпочитают натюрморты с пивными кружками и винными рюмками, с вареными раками и убитыми фазанами — это они не считают китчем. Больше всего мужчины любят обнаженное женское тело. Но в отеле это смотрелось бы чересчур претенциозно. Мне вдруг вспоминается виденная когда-то книга, где собраны все портреты галереи красавиц короля Людовика IV Баварского. Он заказал портреты нескольких десятков женщин, которых считал особенно красивыми. Я это хорошо запомнила, потому что Бенедикт тогда сказал, что я похожа на некую Каролину из галереи красавиц. Неплохая идея: я могла бы в некоторые комнаты повесить по шесть таких портретов, вставленных в узкие золотые багеты. Это были бы интересные объекты изучения как для мужчин, так и для женщин. Ими можно было бы закрыть все пузыри в шестнадцатой.

Вообще, картины — лучшая возможность привнести в комнату личную ноту. Когда я за обедом рассказываю Руфусу, что хочу купить художественные репродукции и вставить их в рамки, ему тоже что-то приходит на ум. Он приносит из своей квартиры большой художественный календарь. Это ландшафты с динозаврами.

— Этот мне нравится больше всего, — сказал Руфус и показал апрельский лист: динозавр в серо-коричневых пятнах, ростом с дерево, объедает магнолию с розовыми цветами, будто цветную капусту. В тени магнолии дремлют, прижавшись друг к другу, два динозаврика.

— Гм, — сказала я, — а это не слишком безвкусно — динозавры под магнолиями?

— Почему безвкусно? Именно так все и было. Магнолии — самые древние деревья. Они существовали миллионы лет тому назад.

На следующем листе бледнокожие динозавры несутся через хвощовой лес, преследуемые более крупным монстром с хоботом на затылке. В августе — битва морских чудовищ. Потом — пустынный ящер с окровавленной пастью тащит побежденного родственника в пещеру, где четыре маленьких детеныша, виляя хвостами, ждут корм. Трогательно. На следующей странице огромная тварь, похожая на летучую мышь, парит над деревом гинкго, а в ее узком, усеянном зубами клюве бьется розовато-красный аист.

— Это фламинго. Они тоже много пережили. Ноябрьская страница особенно драматична. Два летающих ящера над морем, небо затянуто черными тучами, перерезанными вертикальным следом.

— Последняя секунда в жизни двух птерозавров. Их сейчас убьет обрушившийся в море метеор, — пояснил Руфус.

На декабрьском листе, наконец, мирная картина: стоит зверь, голова его скрыта облаками, а вокруг порхает стайка фламинго, выглядящих на его фоне маленькими, словно воробьи.

— Они тебе нравятся? — восторженно спросил Руфус.

Я нахожу их несомненно безвкусными, но не хочу обидеть Руфуса.

— Да, нравятся. Но неужели ты решишься расстаться со своими динозаврами?

— Я давно уже хотел окантовать их.

Ну ладно, на сером картоне в черной рамке они не будут выглядеть так пестро.

— Если ты не возражаешь, мы повесим по три-четыре динозавровых картины в комнаты для бизнесменов. Туда они подойдут.

Руфус счастлив.

Я снова позвонила Элизабет. Она тоже не знает, где можно достать репродукции портретов из галереи красавиц, но обещает обзвонить музеи.

— Отгадай, что сейчас стоит передо мной? — спросила она и тут же выпалила, не давая мне времени на отгадывание: — Мой канвейлеровский стол! Скидка тридцать процентов! — Она радостно хихикнула. — Вчера прибыл. Плюс восемь стульев. До чего же хорошо, просто мечта! Я тоже собиралась позвонить тебе, но мы сейчас страшно заняты. У нас есть шанс получить дополнительно еще десятипроцентную скидку, если мы предоставим фирме Канвейлера фото наших репрезентативных рабочих помещений. Они готовят проспект, в котором ведущие архитекторы-дизайнеры страны работают за их столами. Мы как раз готовимся к съемке. Петер так освещает комнату, чтобы она казалась бесконечной, а я должна напустить на себя значительный вид, будто я по меньшей мере директор музея современного искусства. А потом я сфотографирую Петера, чтобы он выглядел как директор федерального банка в своей штаб-квартире. Послать тебе проспект? Этот стол был бы неплох и для твоего фойе.

— Он слишком большой.

— В другом варианте он поменьше и круглый.

— Он слишком дорогой.

— Я устрою тебе скидку в тридцать процентов.

— Все равно дорого. И по цвету не подойдет.

— Столешницу ты можешь заказать другого цвета. Металл можно по желанию покрыть патиной.

— Но мне нужен стол, который закроет Ф. Я. на ковре.

— Тогда накройте стол скатертью до пола.

— Элизабет, — медленно произнесла я, — ты можешь мне объяснить, почему я должна покупать за несколько тысяч марок стол, чтобы потом спрятать его под скатертью?

— Я думаю, главное — иметь его. — Потом не выдержала и засмеялась. — Ты права, пожалуй. Но любовь делает слепой.

Да, это так. Но одновременно Элизабет подкинула мне идею. Можно положить на круглый стол длинную, нарядную скатерть! Тогда злосчастное Ф. Я. не будет видно. Иногда не можешь самостоятельно додуматься до простейших решений. Я пообещала Элизабет: когда она узнает, где можно достать репродукции, я вырвусь в Мюнхен, полюбуюсь ее столом, куплю репродукции и идеальную материю для скатерти у «Хагена и фон Мюллера».

Уже через полчаса у меня есть стол, который мне нужен: овальный стол вишневого дерева, который я зарезервировала для фойе, пойдет в большую восемнадцатую комнату, где будет смотреться действительно благородно, а круглый стол оттуда встанет в фойе. Решение важной проблемы обошлось в цену скатерти. И Руфус, который воспылал к ковру госпожи Футуры почти такой же любовью, как к динозаврам, страшно рад, что с ковра не упадет ни ворсинки.