Потрясающий мужчина

— Брось ты, Виола не такая уж привередливая, — примирительно заметил Бенедикт.

Я ничего не сказала, вспомнив о нашем старом конфликте. Аннабель желает быть эмансипированной, а я хочу быть счастливой. Она говорит, что женщина без мужчины никогда не бывает такой несчастной, как женщина с мужчиной. Для меня же любовь — самое главное в жизни. А для любви мне нужен мужчина.

Никто не спросил мою сестру, каким стихийным бедствием была бы она — каждый знает, что она и есть катастрофа в чистом виде.

Она даже не знает, кто отец Сольвейг. Отец говорит, что это позор. Аннабель уверена, что это самая естественная вещь в мире. По ее словам, когда еще царил матриархат, до появления этой вонючей моногамии, тоже не знали, который из мужчин зачал ребенка. Аннабель делает вид, что отцом Сольвейг мог оказаться десяток мужиков. Это самая большая хохма. На самом деле ребенок был ей нужен как доказательство того, что она кого-то смогла-таки затянуть в свою постель. Четыре года назад Аннабель отправилась с компанией подруг на машине в палаточный лагерь в Швецию. И только моя сестра умудрилась забеременеть в этом путешествии. Того типа звали Серен, это точно. Больше про отца ребенка Аннабель ничего не известно. Якобы он выглядел как типичный швед, и она размякла! При этом наверняка на кемпинговой площадке было абсолютно темно, так что этот Серен не заметил серо-желтый налет на зубах моей сестры. Она игнорирует зубную щетку, хотя в неограниченных количествах пьет чай и курит.

Мы предполагаем, что мужчина, зачавший Сольвейг, на рассвете, охваченный ужасом, схватил свой рюкзак и был таков. Во всяком случае, он исчез сразу же после того, как оплодотворил мою сестру. Она дни напролет ждала в кемпинге в надежде, что он объявится снова. Какая-то девчонка сообщила Аннабель, что этот Серен то ли из Уппсалами, то ли из Смерребредштедта — или как там называются эти шведские города. Но так как фамилии его она не знала, на этом все и завершилось. Дочку Аннабель назвала Сольвейг, чтобы люди удивленно говорили: «О, шведское имя!» А Аннабель могла бы ответить: «Да, отец Сольвейг — швед».

Этим она страшно гордится. Мой отец говорит, что не понимает, почему незнакомый швед лучше, чем знакомый немец.

Отец вдвойне доволен, что Бенедикт получил место у его брата. Потому что Аннабель уезжает от родителей, и отец, придя домой с работы, наконец-то сможет отдохнуть. Аннабель перебирается в квартиру, где сейчас живем мы с Бенедиктом. Двухкомнатная квартира в старом доме с раздельным санузлом принадлежит моим родителям. Отец купил ее в позапрошлом году, что оказалось прекрасным вложением капитала. Тогда Аннабель ни за что не хотела жить в этой квартире, она обосновалась в общине недоучившихся матерей-одиночек.

Сначала я жила в квартире с Марией, студенткой художественного училища. Марии почти никогда не бывало дома, она постоянно пропадала у своего друга, учившегося в одном маленьком городке. Они чуть было не поженились, чтобы он смог получить место в мюнхенском институте, но брак так и не состоялся. Поскольку у него в провинции была большая квартира, Мария на последний семестр переехала к нему, а Бенедикт смог перебраться ко мне.

Стоило Бенедикту въехать в квартиру, как сестре она срочно потребовалась. Сольвейг не может больше оставаться в общине для одиноких недоучек. Из-за разницы педагогических приемов Сольвейг поневоле приходится играть только в те игры, которые выбирали двое других воспитывающихся без отцов детей. Сольвейг надо вырвать из этой авторитарной системы! А кроме того, Аннабель, по ее мнению, имеет полное право жить в родительской квартире, не платя за нее ни пфеннига. Бесплатно! Я, так же как и Аннабель, получала от отца ежемесячную помощь, из которой он высчитывал приблизительную стоимость аренды комнаты в студенческом общежитии. А за другую комнату платил Бенедикт — столько же, сколько до него Мария. По-моему, это абсолютно справедливо! Аннабель заявила, что в квартире должна жить она с дочкой. Якобы она не в состоянии, учитывая недоверчивое отношение к детям квартирных хозяев, найти квартиру, соответствующую детской натуре. В это время у меня как раз были в разгаре экзамены.

Тогда она переехала к родителям. Ее бывшая комната все равно после рождения Сольвейг стала детской. Аннабель заняла еще и комнату, бывшую когда-то моей, где теперь стоял телевизор. Обосновавшись таким образом в родительском доме, Аннабель целыми днями ноет, что я со своим любовником шикарно живу в собственной квартире, в то время как она, мать-одиночка, выброшена на улицу.

Аннабель никогда бы не вложила столько труда и денег в эту квартиру, сколько я. Я повсюду разместила встроенные шкафы, чтобы рационально использовать площадь. Сбила ужасный тусклый зеленый кафель в ванной и на кухне. Все оштукатурила, покрасила, отлакировала заново. И только успела сделать из квартиры картинку, как приходится уезжать.

Поскольку вся обстановка тщательно подбиралась именно для этой квартиры, я решила, что ее нужно оставить на месте. В нашем новом доме нам придется все благоустраивать заново. Аннабель, правда, плевать хотела на мою со вкусом подобранную обстановку, но милостиво согласилась принять все бесплатно. Отец шепотом пообещал мне компенсировать затраты. Аннабель надеялась заполучить даже нашу кровать, но уж ее-то мы забираем с собой.

Кровать была нашим третьим совместным приобретением. Первым стал «БМВ». Нико предложил его Бенедикту на очень выгодных условиях. Компактная модель, зато почти новая. Мы купили «БМВ» сообща, как только решили, что навсегда останемся вместе. Бенедикт сказал тогда, что вместо двух консервных банок лучше одна приличная машина для нас двоих. Мне показалось это разумным. Вторым приобретением был страшно дорогой, очень широкий кобальтового цвета шарф из кашемира. Мы его носили по очереди с ноября по март: Бенедикт по четным числам, я по нечетным. Третьей нашей покупкой была двуспальная кровать, которую мы приобрели, как только Бенедикт поселился у меня. Шикарная французская кровать. Для нашего счастья этого было достаточно.

Сольвейг вылезла из-под стола.

— Я тоже хочу вина, — проверещала она.

Аннабель посадила ее к себе на колени и с видом скорбящей Богоматери стала уговаривать:

— Может, тебе лучше съесть мороженое?

— Хочу вина, — заупрямилась Сольвейг. Ее не так-то просто обдурить.

— Разве ты перед этим не говорила, что ты киска? — спросила Аннабель слащавым голосом. — Киски не любят вино, понимаешь? — при этом она изобразила на лице улыбку счастливой матери и, ожидая одобрения, посмотрела вокруг. — Пойдем посмотрим, что пьют киски.

Все сочувственно покивали ей вслед, когда она вывела Сольвейг. Петер, не проронивший за весь вечер ни единого слова, вздохнул:

— Этот ребенок постоянно дергает меня за брюки под столом.

Он посмотрел на свои штаны и вскочил. Белые модные брюки пестрели странными коричневыми полосами. — Что это? Паштет!

— Мне бы пришло в голову совсем другое! — радостно завопил Нико.

— Если она меня еще раз схватит, я пихну ее ногой! — пожаловался Петер.

Нико застонал, давясь от смеха:

— Если она еще раз схватит его за штаны, он пихнет ее ногой!

— Давай поменяемся с тобой местами, — с готовностью предложил Бенедикт, — мне она ничего не сделает.

Тут он ошибается. Сольвейг никого не боится, но Петер был, конечно, счастлив пересесть со своего места. Он сразу воспрял духом:

— А ты не можешь помочь и мне найти работу? Без связей сейчас ничего не добьешься.

Бенедикт опередил меня:

— Связи — еще не все. Ты должен победить конкурентов.

— Там были и другие претенденты? — удивилась я, потому что отец представил дело так, будто его звонок все решил.

— Другие претенденты есть всегда. К тому же мне не слишком хотелось показывать господину Фаберу свою выпускную работу, она была не слишком удачной. Я ведь тогда на экзамене влип с этим въедливым экзаменатором, который что-то там в моем проекте вычислил иначе. — Бенедикт состроил пренебрежительную гримасу.