Страница 3 из 27
— А будущее ты умеешь предсказывать? — обратилась ко мне Элизабет с каким-то детским восхищением в глазах.
Мои пальцы невольно стиснули карточную колоду.
— Нет, — помотала я головой. — Кстати, эти карты никакого будущего не предсказывают, они только для игры. Это самые обыкновенные игральные карты. Да и я ничего такого не умею. Бабушка никогда бы не позволила мне заниматься подобными вещами.
— Ой, а попробуй мне что-нибудь предсказать!
— Но это же игральные карты! — возразила я. — Да и я не гадалка.
— А ты просто вытащи одну карту и скажи мне, что она означает, — настаивала Элизабет. — И для Жанны то же самое. Может, мы узнаем, что с ней будет дальше? Тебе ведь и самой интересно, правда?
— Только учти, эти карты ничего не значат, — заметила я, поворачиваясь к Жанне. — Я принесла их, только чтобы поиграть.
— Они очень красивые! — восхитилась она. — Меня при дворе учили играть в карты. Те тоже были яркие, вроде этих.
Передавая ей колоду, я предупредила:
— Аккуратно, они очень дорогие.
Пока она тасовала карты своими мозолистыми руками, я довольно ревниво следила за этим и продолжала:
— Демуазель показала мне эти карты, когда я была еще совсем маленькой, объяснила, как называется та или иная картинка, и научила разным играм. Она и теперь позволяет мне иногда брать их, ведь я очень люблю в них играть. Но я дала ей честное слово, что буду обращаться с ними очень бережно.
Жанна тут же вернула мне колоду, и я с готовностью протянула за ней руку, но при всей нашей осторожности одна из плотных тяжелых карт все-таки выпала из колоды на траву рубашкой вверх.
— Ох, извини! — воскликнула Жанна и быстро подхватила карту.
И вдруг по спине у меня пробежал холодок, а в ушах раздался тихий шепот. Луг передо мной, на котором коровы в тени дерева махали хвостами, прогоняя надоедливых мух — все это как бы отодвинулось от меня, и я вместе с Жанной оказалась отгороженной от реальной жизни некими тонкими стенками, точно угодив внутрь стеклянного сосуда, а может, и в иной мир.
— Ты бы все-таки взглянула, что там, на этой карте, — услышала я собственный голос и с изумлением поняла, что обращаюсь к Жанне.
Она посмотрела на карту, и глаза ее слегка расширились от удивления. Показав мне яркую картинку, она спросила:
— И что это значит?
На карте был изображен человек в голубой ливрее, подвешенный вниз головой за одну ногу; вторая нога была слегка согнута, и ее большой палец касался второй, вытянутой ноги; было такое ощущение, словно человек танцует в воздухе, повиснув вверх тормашками. Руки его были соединены за спиной, как во время поклона. Мы обе обратили внимание на то, как весело разлетаются его синие волосы, как радостно он улыбается, болтаясь вот так, вниз головой.
— «Le Pendu», [3]— прочла Элизабет. — Какой ужас! Что это означает, Жакетта? Ведь это же не значит, что…
Она осеклась.
— Это вовсе не значит, что тебя повесят, — быстро сказала я Жанне. — Даже не думай об этом. Повторяю: это просто игральные карты, не стоит обращать внимание на подобные глупости.
— Но все-таки что-то она, наверное, значит? — снова встряла Элизабет, хотя сама Жанна молчала, будто это вовсе не она вытащила карту, будто это была не ее судьба, будто она и не стремилась выяснить свое будущее, которое теперь я пыталась загладить.
— Посмотри, вместо виселицы здесь два живых деревца, — не сдавалась я, тщетно пытаясь изобразить беспечность под пытливым взглядом серьезных карих глаз Жанны. — Живые деревья — это символ весны, обновления, жизни, но только не смерти! И потом, это именно два дерева, человек между ними обретает равновесие, пребывает словно в центре воскресения из мертвых…
Жанна молча кивнула, а я все говорила:
— Деревья ласково склоняются к нему, и вид у него совершенно счастливый. И взгляни: он повешен не за шею, чтобы наверняка погибнуть, а всего лишь за ногу. Если б он захотел, то легко дотянулся бы до узла и развязал его. Понимаешь? Он мог бы освободиться, стоило только пожелать.
— То есть он не желает? — вставила Элизабет. — Болтается на веревке, как какой-то циркач-акробат. Что же это все-таки значит?
— То, что он по своей воле принял такую позу, сам разрешил, чтобы его вот так подвесили за ногу.
— Жертва живая, — медленно промолвила Жанна, имея в виду жертву Христову за грехи человеческие и во имя спасения людей.
— Он же не распят, — быстро возразила я, борясь с ощущением, что каждое мое слово может привести к описанию еще одной формы смерти. — Это ничего не значит!
— Да, ничего не значит, — подтвердила Жанна. — Это всего лишь игральные карты, мы просто в них играем. И карта очень красивая; Повешенный кажется счастливым. Наверное, он выглядит так потому, что его повесили вверх тормашками весной. Хочешь, я научу тебя играть в подкидного дурака? У нас в Шампани часто в это играют.
— Конечно, хочу, — согласилась я и протянула руку, чтобы взять у нее колоду, однако она не отдавала, продолжая смотреть на карту.
— Честное слово, это ничего не значит! — снова попыталась убедить я.
Улыбнувшись мне своей ясной честной улыбкой, она ответила:
— Мне достаточно хорошо известно, что это значит.
— Ну что, поиграем?
Выхватив колоду, я принялась тасовать карты, и вдруг одна из них перевернулась картинкой вверх прямо у меня в руках.
— Вот теперь выпала хорошая карта, — заметила Жанна. — «Колесо Фортуны».
— Да, это «Колесо Фортуны», — подтвердила я, подавая ей карту. — Оно может либо поднять человека невероятно высоко, либо сбросить в глубокую яму. А стало быть, следует равнодушно принимать и победы, и поражения, ибо все это следствия поворота колеса Фортуны.
— У меня на родине крестьяне используют особый знак, изображая это колесо, — усмехнулась Жанна. — Когда в их жизни случается что-то или очень хорошее, или очень плохое — ну там, кто-то богатое наследство получит или, допустим, дорогую корову потеряет, — они указательным пальцем рисуют в воздухе круг. — Жанна изобразила круг в воздухе и прибавила: — А потом еще кое-что говорят.
— Заклинание произносят? — спросила я.
— Не то чтобы заклинание… — коварно улыбнулась она.
— А что же?
Она захихикала.
— Они произносят только одно слово: merde. [4]
Это было так неожиданно и так смешно, что я чуть не упала навзничь от смеха.
— Что? Что она сказала? — засуетилась молоденькая Элизабет.
— Да так, ничего особенного, — успокоила я, хотя Жанна все еще хохотала. — Просто на родине у Жанны люди справедливо считают, что все на свете рано или поздно превращается в прах и, поскольку с этим ничего не поделаешь, единственное, что остается человеку, — это научиться равнодушию.
Будущее Жанны буквально висело на волоске, впрочем, как и ее жизнь. И я все чаще вспоминала ту карту с «Повешенным». Все мои ближайшие родственники — мой отец граф Пьер де Сен-Поль, мой дядя Луи де Люксембург и второй мой дядя, более всех мною любимый, Жан де Люксембург — были союзниками англичан. Отец писал из нашего замка Сен-Поль своему брату Жану, приказывая ему как глава семьи незамедлительно выдать Жанну англичанам. Но моя двоюродная бабушка, демуазель де Люксембург, воспротивилась этому и настояла на том, чтобы мы обеспечили нашей гостье безопасность. Дядя Жан колебался.
Англичане настойчиво требовали выдать «ведьму и преступницу», а поскольку в тот момент именно англичане распоряжались почти на всей территории Франции, тогда как остальной ее частью правил их союзник герцог Бургундский, то обычно все происходило в полном соответствии с их чаяниями. Надо заметить, английские солдаты прямо на поле боя падали на колени и со слезами радости благодарили Господа за то, что Орлеанская Девственница наконец-то попала в плен. Они не сомневались: теперь французская армия мгновенно превратится в испуганную толпу, и ее разрозненные отряды разбредутся в разные стороны, как, собственно, и было, пока эту армию не возглавила Жанна д'Арк.