Молитва по ассасину

Хэнсон нашел оставленный прежним жильцом обмылок, тщательно отдраил ноги, струей воды смыл пену и оглянулся в поисках полотенца.

Дарвин достал из кармана пиджака носовой платок.

— Я не могу так поступить с вашей модной вещью, мистер Конклин.

— Ерунда, — усмехнулся Дарвин. — Прошу тебя. Нельзя же возносить молитвы Всевышнему в непристойном виде!

Хэнсон промокнул ступни и пристроил платок на пустую вешалку для полотенец. Ванная комната не отличалась размерами. Стены душевой кабины имели облицовку из розовой плитки, а пол — из черной и белой, расположенной в шахматном порядке. Полицейский, закатав рукава выше локтей, принялся намыливать ладони и предплечья над огромной раковиной. Сняв рубашку, он испытал бы куда меньшие неудобства, но, по-видимому, стеснялся стоявшего в дверях Дарвина.

— А что именно ты увидел в доме той бедной женщины?

Хэнсон смыл пену с мускулистых предплечий. Мутная вода бежала по крепким запястьям.

— Поверьте, сэр, вам лучше этого не знать.

— Но мне бы хотелось знать.

Хэнсон бросил на него недоуменный взгляд.

— Не хочу говорить об этом. — Сорвав носовой платок с вешалки, он быстро вытер руки, сложил его и еще влажный протянул Дарвину.

— Нет, спасибо.

— Вы не станете совершать омовение?

— Уверяю тебя, мой бравый офицер, мне это не поможет.

Хэнсон мгновенно насторожился, расправил плечи и выпятил челюсть.

— В чем дело?

Дарвин захлопал в ладоши.

— Ты только что задал самый главный философский вопрос. Впрочем, как обычно, вопрос был задан слишком поздно, чтобы ситуация изменилась к лучшему.

Хэнсон оглядел Дарвина с головы до ног: перед ним стоял агент по продаже недвижимости. Хрупкого телосложения, в сером костюме английского покроя. Полицейский не улыбался, что делало ему честь. Его правая ладонь опустилась на ручку пистолета, однако движение казалось скорее рефлекторной реакцией, нежели проявлением тревоги.

— Прочь с дороги, мистер Конклин.

Дарвин не пошевелился.

— Почему так грубо?

Хэнсон сделал шаг вперед.

— Я попросил убраться с дороги, приятель.

— Меня зовут Дарвин. Сегодня я стану твоим убийцей.

Парень даже не успел сжать рукоять пистолета. В теле полицейского содержалось почти двести фунтов первоклассных мышц, однако удар выбил из него дыхание и заставил попятиться назад. Хэнсон успел схватиться за карниз шторы, но весь его корпус остался совершенно уязвимым. Дарвин подошел ближе и ударил во второй раз, целясь чуть выше солнечного сплетения. Молодой человек свалился в ванну, ударившись о стену головой.

Ассасин присел на край. Ноги Хэнсона болтались над клетчатым полом. Он подергал полицейского за мизинец.

— Маленькая свинка… — Вегетативная нервная система парня почти не отреагировала на прикосновение. Дарвин посмотрел Хэнсону в глаза. — Не суетись. Дыши неглубоко. Словно втягиваешь воздух через соломинку. Второй удар сломал два нижних ребра с левой стороны. То есть раздробил. Твои внутренности заполнены осколками костей. Они как шрапнель для жизненно важных органов. Ты постепенно заполняешься кровью. Я же сказал, не делай глубоких вдохов. Смотри на меня. Не теряй сознание. У тебя появился неприятный привкус во рту? Похожий на вкус гнилого мяса?

Полицейский захрипел в ответ.

— Понятно. Разорвана печень. Поразительно, как быстро возникает избыток желчи, когда разрушены протоки. Человеческое тело… великолепная площадка для игр.

— Почему? — прошептал Хэнсон.

— Нам всегда необходимо знать почему. Молодой бычок, стоящий в очереди на убой, видит, как другому бычку перерезали горло… ты думаешь, хоть одно из этих тупых животных задумывается почему? — Дарвин улыбнулся ему. — Быть человеком — тяжкое бремя.

Хэнсон попытался что-то сказать, но лишь застонал, и его лицо исказилось от боли.

— Я знаю восемьдесят семь способов убийства человека одним ударом. Восемьдесят семь мест на теле человека, точный удар по которым вызовет смерть, если нанести его с достаточной силой. Не хочу хвастаться, просто решил, что тебе будет интересно. Через пару часов ты умрешь, и я хочу провести это время с тобой. Я так редко обсуждаю свою работу. Только поэтому я спросил тебя о том, что ты увидел в доме. — Дарвин снова принялся перебирать пальцы Хэнсона. Полицейскому давно следовало бы постричь ногти. — Хотел узнать, какое это на тебя произвело впечатление.

У парня расширились глаза.

— Не хочу показаться тщеславным, но в газетах не было ни слова об этом событии, и по телевидению не показали ни кадра. Словно ничего не случилось. — Он вставил указательный палец в рот полицейского, подцепил за верхние зубы, повернул голову так, чтобы Хэнсону стало легче дышать. Руку он вытер о его рубашку. — Тщеславие — проявление слабости, но человеку необходимо гордиться результатами своей работы. В конце концов, семья и друзья ничего не значат, у нас есть только наша работа. Каждое совершенное мной убийство глубоко врезалось в память. Буквально каждое. Я могу подробно описать, как и когда я убил. Вплоть до выражения лиц в момент смерти. Я могу рассказать тебе, как сопротивлялась каждая жертва, во что была одета, какие звуки издавала или не издавала. Я могу доказать тебе это. Могу огласить весь список… — Дарвин улыбнулся и провел пальцами по лбу Хэнсона. — Но у тебя не хватит времени.

26

После предвечернего намаза

Ракким открыл ворота ранчо Джил Стэнтон. За пределами большого города люди отличались большей доверчивостью, а Пьюаллуп по-прежнему оставался небольшим городком — центром фермерских хозяйств и дорожек для прогулок верхом, где старомодное добрососедство смешалось с традиционным исламским радушием по отношению к незнакомцам. Словно в любую минуту мог явиться кто-нибудь с яблочным пирогом или корзиной свежей земляники. Плевать. Сам Ракким доверял только надежным замкам, удобным наблюдательным пунктам и системам защиты. Безмятежность сельской жизни оставалась привлекательной лишь до появления злого серого волка. Он въехал в ворота, и машина запрыгала по неровной грунтовке. Посыпался мелкий дождь, и он включил дворники. Жесткая резина заскрипела по ветровому стеклу, оставляя грязные следы. Очевидно, хозяин машины не уделял должного внимания техническому обслуживанию. Скорее всего, даже масло не менял с предписанной периодичностью. Вдали сверкнула молния. Наступил ранний вечер, однако из-за густых туч, сплошь застилавших небо, сделалось совсем темно. Он сильнее нажал на газ.

На поиски таксиста, ранним утром в четверг подвозившего Сару, ушел почти весь день. Ее сосед Хенесси говорил правду: машина оказалась «фордом», правда, темно-зеленого, а не темно-бордового цвета.

Водитель такси узнал пассажирку по фотографии — его выдали глаза — но тут же поинтересовался, сколько будет стоить информация. Серебристые амулеты с портретами Усамы и Заркауи [11]болтались над приборной доской, лица подрагивали в такт работающему на холостых оборотах двигателю.

— Сколько заплатишь, брат?

Вдали показались освещенные окна ранчо. Он побывал здесь всего один раз. Пять лет назад, когда получил отпуск и мучился бессонницей. Весь мир казался ему незнакомым. За исключением Сары. Она притащила его на ранчо, не сказав, куда везет. Собиралась сделать сюрприз. У нее получилось. Джил Стэнтон оказалась простой и непосредственной женщиной, даже несколько смешливой. Она пятнадцать лет назад отказалась от роскоши Голливуда и ни разу не пожалела о сделанном выборе. Все утро они втроем катались на лошадях, затем устроили пикник на берегу реки и, греясь на солнце, наслаждались сыром, спелыми персиками и холодным сидром.

Сара взяла у Джил интервью для своей книги «Как в действительности был побежден Запад». В тот раз название показалось Раккиму глупым, однако он не стал ничего говорить, чтобы не лишить себя шанса увидеть легендарную Джил Стэнтон. «Лицо» нации, актрису, считавшуюся самой красивой и талантливой в ее поколении.

11

Имеются в виду Усама Бен Ладен, террорист № 1, глава международной террористической организации «Аль-Каеда», и Абу Мусаб аз-Заркауи, террорист, иорданец по происхождению, руководитель созданной им организации «Единобожие и джихад» («Al-Tawhid Wal-Jihad»).