Молитва по ассасину

Он двигался по растрескавшемуся тротуару, хрустя битым стеклом. В четыре часа утра в Чревотауне — так местные жители называли захудалый район вокруг огромного открытого рынка, кормившего весь город, — практически никого не наблюдалось. Четыре часа утра, с похмелья после выпитого церковного вина, с напряженными до предела нервами от злости и усталости. Спать, однако, совершенно не хотелось. Стоило закрыть глаза, перед ним тут же возникала Мириам в окаймлении распущенных волос. Мертвая русалка далеко от моря. Ракким вздохнул. Где сейчас Сара? Какая опасность ей угрожает? А еще ему очень хотелось поинтересоваться у нее, сознает ли она сама масштаб собственной затеи.

Ветер гнал по переулку пожелтевшую скомканную газету. Улицы Чревотауна имели плохое освещение. Окна нижних этажей, служивших приютом для сквоттеров, разоренных пенсионеров и иммигрантов, приехавших из глубинки в поисках богатства, защищали грубые решетки или приколоченные к рамам листы фанеры. Много лет подряд правительство заявляло о намерении снести район и построить на его месте новый, однако дальше разговоров дело ни разу не продвинулось.

Около часа назад Коларузо высадил его в переулке за башней и помог перенести коробки в грузовой лифт. Ракким ночевал в пустом офисе с тех пор, как побывал на вилле Рыжебородого. Он планировал задержаться здесь еще на день или два, просмотреть журналы, а затем перебраться в другое убежище. Но в первую очередь ему предстоял разговор с Харриет.

Ассасин затаился где-то рядом и, несомненно, желал поставить об этом в известность Раккима. Он либо надеялся вызвать у него панику, либо хотел продемонстрировать собственное превосходство. Самонадеянность и самоуверенность являлись наиболее распространенными профессиональными заболеваниями ассасинов. Привычка безнаказанно лишать людей жизни часто ведет к аналогичным последствиям. Почти божественная власть над человеческими судьбами делает бездушными даже сильных, а ассасины по природе своей всегда оставались слабыми. Слабыми, но обладавшими особым талантом. Обнаруживая себя, убийца рассчитывал лишить Раккима самообладания, спровоцировав тем самым на роковую ошибку. В действительности ошибку совершил он сам, и не одну, если до сих пор не понял этого.

Из окна на противоположной стороне улицы лилась музыка… старая музыка времен войны, случившейся задолго до последней, времен, когда люди могли касаться друг друга не стесняясь. Какой-то пенсионер не мог заснуть, или поднялся помочиться, да и вспомнил давно минувшие времена. Музыка прекратилась, потом зазвучала снова. Где-то в глубине дома старый мужчина, а может, старая женщина проигрывали одну и ту же мелодию, пытаясь возродить в памяти одним им понятные воспоминания. Ракким ускорил шаг.

На тротуарах появлялись рабочие, спешившие в сторону рынка. Одетые так же, как и бывший фидаин, с руками в карманах и сигаретами в зубах. По улице, натужно сигналя, громыхали крытые фургоны, и воздух вокруг них тут же наполнялся густым запахом свежих овощей и фруктов. В заведении с закопченными окнами, носившем название «Старбакс», сонно гудела толпа ранних посетителей. Ракким заказал двойной эспрессо и рулет с корицей. Через несколько секунд барриста принесла заказ, а он вручил ей шесть долларов и велел оставить сдачу себе.

По крайней мере, деньги при новом режиме стали выпускать куда более красивые. Ему как-то довелось видеть прежние купюры. Кажется, зеленые, с портретами мертвецов. Новые банкноты имели яркую сине-розово-желтую расцветку и куда больший формат. Никаких мертвых президентов. На пятидолларовой художник запечатлел мозаичное панно Детройтского арсенала, на десятидолларовой — упавшую башню отеля «Спейс нидл», на двадцатидолларовой — полумесяц над руинами Нью-Йорка. Пятидесятидолларовая увековечила Великую мечеть столицы, а на стодолларовой чернела Кааба — священный куб в древней Мекке. Тысячи лет ему суждено оставаться радиоактивным.

Ракким залпом допил кофе и вышел на улицу, дожевывая на ходу рулет. Лишь сейчас он понял, до какой степени успел проголодаться. Доев рулет, бывший фидаин облизал пальцы. После всего произошедшего у него, по крайней мере, сохранились привычки добропорядочного мусульманина. Христиане неодобрительно относились к манере облизывать пальцы после еды, считая ее негигиеничной и несоответствующей приличиям. Правоверные придерживались иного мнения. Пища была даром Аллаха, и кто мог сказать с уверенностью, в какой именно крошке содержалось его благословение?

Далеко впереди он увидел Харриет, раздвигавшую толпу огромным телом. Обрюзгшая матрона за шестьдесят, с оранжевыми волосами и целым каскадом дрожавших при каждом шаге подбородков, носила длинную шубу. Она наклонилась над одним из фруктовых прилавков, взяла персик, поднесла его к носу, презрительно бросила на прилавок и, переваливаясь, прошествовала дальше. Торговец проводил ее свирепым взглядом, однако не проронил ни звука.

Ракким двинулся за ней. Харриет регулярно совершала обход рынка в числе первых покупателей, выбирая самые лучшие продукты для удовлетворения собственного изысканного вкуса. Предсказуемость не представляла для нее опасности. Ей все равно полагалось появляться перед возможными клиентами, и, кроме того, за ней всегда следовала охрана. Ракким практически мгновенно заметил на противоположной стороне улицы коренастого мужчину в синей куртке с поднятым воротником и надвинутой на глаза фуражке. Он ни на шаг не отставал от Харриет, успевая набивать рот горячими каштанами из бумажного пакета. Обычный моряк, вернувшийся из дальнего рейса… правда, мужчина совсем не походил на морского волка. Второй телохранитель ковылял в нескольких шагах от матроны. Высокий юноша опирался на трость, хотя, конечно, инвалидом Ракким его бы назвал в самую последнюю очередь. Износ подошвы правого башмака совершенно не соответствовал старательно изображаемой хромоте, и бедрами он вращал несколько театрально. Некоторые полагают, будто для придания себе образа инвалида достаточно обзавестись увесистой тростью, однако на самом деле существует целый ряд приемов, которым следовало бы научиться. Данный экземпляр однозначно не принадлежал к числу прилежных учеников.

Харриет подплыла к следующему киоску. Взяла персик, провела пальцем по бархатной кожице, понюхала, кивнула и стала передавать выбранные плоды продавцу. Расплатившись, она убрала бумажный пакет с фруктами в хозяйственную сумку и перешла через улицу к мясным ларькам мусульман. Ракким последовал за ней. Один из телохранителей — мужчина в синей куртке — тут же сменил позицию, заметив его интерес к матроне. Совсем неплохо.

За прилавками мясников, одетых в белые, заляпанные кровью халаты, вовсю кипела работа. Под звуки, похожие на скрежет жвал насекомых, они точили ножи, то и дело повторяя имя Всевышнего. С точки зрения Раккима, необходимость в подобной демонстрации набожности совершенно отсутствовала. По законам ислама, к Аллаху следовало воззвать только в момент умерщвления животного, но «черные халаты» неустанно повторяли, что имя Создателя невозможно упоминать слишком часто, а мясники с готовностью разделили их мнение. Мясники-христиане разместились в дальнем конце рынка, рядом со свалкой мусора. Поскольку они торговали мясом животных, не забитых надлежащим образом, им позволили установить прилавки рядом с торговыми местами рыбаков, продававших то, к чему бы ни один правоверный не притронулся ни под каким видом: крабов, омаров, устриц, мидий и осьминогов.

— Привет, Ракким. — Харриет придирчиво рассматривала великолепные говяжьи бифштексы, а мясник за прилавком терпеливо ждал ее решения. Она, как истинная атеистка, пренебрежительно относилась ко всем верующим, но всегда знала, где выбирать лучшие продукты. Указав на огромный кусок мяса, она неловко обняла бывшего фидаина, прижав его к чуть влажной, едва не испускающей пар шубе. От нее пахло французскими духами по триста долларов за унцию. — Паршиво выглядишь.

Ракким коснулся пальцами густого темного меха.

— Ондатра?

— Русский соболь. — Она возмущенно сбросила его руку, затем ощупала нить черного жемчуга, висевшую у нее на груди. Та никуда не делась. Облегченно выдохнув, Харриет расплатилась с торговцем. Спустя несколько секунд они неспешно брели по тротуару в сопровождении обоих телохранителей.