Страница 80 из 88
– Приду, Варюша. Обязательно приду, – откликнулся Алеша. – А про вылет не думай. Неопасный он! Девушка недоверчиво покачала головой:
– Ой, Алешка, чепуху ты говоришь… Сейчас все опасно. Даже вот по аэродрому ходить и то… – Она хотела что-то прибавить, но за спиной Алексея раздался гортанный голос: «Вэдомый».
– Я пойду, – быстро сказала Варя и скользнула по нему счастливыми стыдящимися глазами.
Прерывисто гудя, рыжая «санитарка» помчалась по аэродрому к лесной опушке, где ей была приготовлена стоянка и маскировочная сеть. Алеша обернулся и встретился взглядом с Султан-ханом. В грустных темных глазах горца мелькнуло какое-то ласковое недоумение. Очертив вокруг себя дугу рукой в кожаной перчатке, Султан-хан озадаченно воскликнул:
– Нэт, ты подожди! Командир ничего не знает, а его вэдомый девчонку на стоянке лапает, а? Ну и джигит!
– Я не лапал, – решительно возразил Алеша. – Такую лапать нельзя.
– Почэму же?
– Люблю я ее, – глухо сказал Стрельцов, – люблю, и точка. Это я только вам, товарищ командир, признаюсь.
Султан-хан поцокал языком и продолжал пристально рассматривать своего ведомого, словно впервые его увидел.
– Подожди, Алешка. Да ты, я гляжу, настоящим человеком становишься. Говоришь, любишь. А не брешешь? Может, тебя к ней просто на ночь под одеяло потянуло?
Стрельцов сердито тряхнул головой.
– Жив останусь – женюсь на ней.
– Вай, как решитэльно! – воскликнул Султан-хан и снова погрустнел.
Больно кольнула мысль: «Женится, ясно, что женится, если весь светится, когда о ней говорит. А вот тебе, Султан, никогда ни на ком не жениться».
– Молодец, Алешка. Только крепко люби, понял? – вдруг быстро и горячо проговорил он. – На войне грубости и жестокости досыта. Но если ты через войну любовь свою пронесешь, – лучше женщины и жены не сыщешь. Клянусь небесами Дагестана, настоящая будет у тебя жена!
– Товарищ командир, – тихо попросил Алеша, – только вы об этом никому.
– Могила! – ударил себя в грудь Султан-хан. – Еще раз клянусь небесами Дагестана, – он похлопал летчика по плечу и требовательно закончил: – А теперь в кабину!
Алеша быстро занял место в истребителе, пристегнул парашютные лямки. По взлетной полосе, взметая сухую редкую пыль, пробежали шесть истребителей: четыре «яка» и два И-16. Это шестерка майора Жернакова пошла прикрывать атаку стрелкового полка. Алеша глазами проводил «ишачок» своего друга Коли Воронова и мысленно пожелал ему доброго пути… Он счастливо думал о Варе, о предстоящей встрече с ней вечером. И от этого ему показалось, что сигнальную ракету дали гораздо раньше. Он посмотрел на самолетные часы – нет, прошло ровно тридцать минут после взлета жернаковской шестерки.
«Ишачок» послушно отвечал на движения рулей, пока, подпрыгивая, тащился на взлетную полосу, а потом становился правее самолета Султан-хана. Винт мельтешил перед глазами. Алеша увидел, как Султан-хан поднял над козырьком своей кабины руку в кожаной перчатке, это означало: пошли!
Машины быстро оторвались от земли и полезли вверх, в пасмурное небо. Майор повел четверку под самой кромкой серой непроницаемой облачности. На высотомере было около двух тысяч метров. В назначенном месте они встретили девятку «петляковых» и, покачав им приветственно плоскостями, пошли чуть повыше, в хвосте у них. Пара Султан-хана держалась левее, а Красильников прикрывал правый фланг. Временами обе лары сходились и расходились над строем бомбардировщиков, меняясь местами. В эти минуты летчики имели большую возможность осматривать небо в районе полета. Оно было пустым и мрачным. Белесые тела «петляковых» плыли внизу. Султан-хану они казались тяжелыми и неповоротливыми. Да, впрочем, так и было. Бомбардировщики басовито выли моторами и шли по прямой. Девять самолетов: три звена, три острых клипа. Над линией фронта их вяло обстреляли зенитки, и Султан-хан не удивился этому. «Прозевали немцы», – равнодушно подумал он.
В этот пасмурный день у горна было тоскливо на душе. Снова он почувствовал ненужную слабость и опасливо думал, как бы не повторилось то же, что было неделю назад при посадке. Что он сможет сделать тогда? Раза три Султан принимался сжимать и разжимать больную руку, сгибать ее в локте. «Нет, кажется, повинуется», – отвечал он на свои сомнения, но веселее от этого не становилось. Прищурив глаза, он с грустью вспоминал счастливое лицо своего ведомого Стрельцова, его восторженные, бессвязные восклицания о Варе. «Влюбился, чертенок, – думал он, – а я? А Лена?»
В последнее время Султан-хана стала тяготить переписка с далекой, судьбой отброшенной от него на сотни километров Леной Позднышевой. Ее письма были проникнуты неподдельной тоской. По газетной фотографии, опубликованной в «Правде», Лена нарисовала портрет Султан-хана и прислала ему. Майор смотрел на профиль молодого парня в летном шлеме и не узнавал себя. В заостренных решительных чертах худощавого лица сияла такая мужественная красота, что он не выдержал: «Нет, не похож. Милая Лена! Это твоя любовь меня рисовала, а не карандаш».
– Командир, впереди аэродром! Султан-хан вздрогнул. «Черт возьми, чуть было не прозевал».
– Вижу, – ответил он недовольно, – будьте внимательны. Снимите пушки с предохранителей.
Внизу в окаймлении высоких зеленых сосен виднелось летное поле. Оно было густо усеяно самолетами. На опушках в капонирах стояли двухмоторные бомбардировщики. Капониров явно не хватало, и десятки «юнкерсов» и «хейнкелей» были выведены прямо на рулежные дорожки и на «красную линейку». В центре буквой «Т» сходились две широкие бетонированные полосы, и по ним рулили серые, похожие на саранчу «мессершмитты». Еще секунда, две – и они взлетят. Но «петляковы» были на боевом курсе. Их флагман, видимо, уже скомандовал бомбить, и черные капли бомб, отвалясь от плоскостей, со свистом понеслись вниз. Султан-хан, шедший в хвосте колонны, видел, как две бомбы рухнули прямо на белый бетон взлетной полосы, высекли столб пламени и один из «мессершмиттов», начавший разбег перед взлетом, беспомощно опрокинулся на спину. Потам бомбардировщики зашли вторично и высыпали на самолетные стоянки все оставшиеся бомбы.
На летном поле заполыхало несколько костров. В небо из средних и малокалиберных установок ожесточенно лупили опомнившиеся зенитчики. Черные разрывы и блестки пламени окружали самолеты, но отважным был ведущий у «петляковых». Когда двухмоторные машины сбросили на цель весь свой бомбовый груз, он приказал снизиться и штурмовать стоянки из пушек. Такой бешеной атаки Султан-хан еще никогда не наблюдал. Сразу воспламенившись от боевого азарта, он буйно крикнул по радио своим ведомым:
– Молодцы, бомберы! А мы что, хуже? Штурмуем!
Истребители тоже снизились и пронеслись над лесной опушкой, обливая свинцом пулеметных и пушечных очередей «юнкерсы», накрытые в капонирах маскировочными сетями.
И вдруг Алеша Стрельцов увидел, что машина его командира выходит из пикирования как-то боком и слишком тяжело набирает высоту. Нет, она не накренилась и не опустила нос, она тянулась вверх, но неестественно тяжело.
– Командир, как мотор? – взволнованно закричал Алеша. Ответ ему пришел не сразу. Глухим, чужим голосом майор приказал:
– Алешка, я подбит… Веди группу!
Алеша не сводил взгляда с маленького зеленого «ишачка». Истребитель продолжал лететь на одной с ним высоте, но в следующую секунду опустил нос, и сразу из патрубков выскочили желтые языки пламени, метнулись к кабине и побежали по плоскостям.
– А-а-а! – закричал Алеша, закричал с таким отчаянием, словно это не Султан-хана, а его самого опаляло пламя. На глазах у Стрельцова зеленый «ишачок» майора расцвел буйным красным цветком, и цветок этот, горевший теперь за пилотской кабиной, становился все ярче и ярче. Алеша не знал, что в ту минуту, задыхаясь от дыма, его командир сорвал со своей правой руки черную перчатку и сунул ее в рот, чтобы унять крик от нечеловеческой боли. Кровь текла у него из рукава, но Султан-хан все еще надеялся удержать машину. «Может быть, еще потяну, а там – выскочить из кабины, бежать, пробираться к своим через линию фронта…»