Страница 12 из 20
Стоя в гостиной, он думал, что ему следовало бы представиться. Японка — его новая соседка, они встретятся на лестнице, на балконе или в фитнес-клубе. Некоторое время Давиду даже хотелось позвонить ей в дверь и назвать себя. Но он не знал, принято ли это здесь. Легче всего было бы поздороваться с ней на балконе, запросто и без всяких предосторожностей. Однако, появись он там сейчас, она бы подумала, что он вышел поговорить с ней.
Давид еще раз осмотрел квартиру, не выпуская проспекта из рук. Он проверил каждый пункт инвентарного списка. Все было на месте. Его несколько расстроила сантехника «Hansgrohe» в ванной, зато порадовали тяжелые кленовые двери, закрывавшиеся с легким щелчком. В гостиной он опустился на колени, чтобы проверить добротность ковра. И вспомнил, как ребенком вставал на колени в церкви. Как его пронизывало чувство ничтожности и всепрощения. Чувство, похожее на счастье. Не было необходимости принимать решения, не было ответственности. Порой ему хотелось вернуться в те времена. В его воспоминаниях они связывались с весной. Тени были контрастными и холодными. Мама брала его за руку.
У Давида заныло колено, он поднялся, вынес кресло и сел на балконе. Японка не появлялась. Давид начал мерзнуть.
По Темзе проплывали речные трамвайчики. Парк почти опустел. На его противоположном конце находилась детская площадка. Трое детей раскачивались на качелях, и порой снизу раздавался оглушительный крик. До Давида долетели отзвуки колокольного звона. «Greensleaves» — он подхватил мотив. Музыка резко оборвалась на середине мелодии. Дети, не обращая внимания, продолжали качаться.
На лужайке лежал разноцветный воздушный змей размером с человека. Давид сперва и подумал, что это человек, а потом увидел мужчину с редкими, очень светлыми волосами, который быстро побежал, заставив змея взмыть высоко в воздух и, покачиваясь, замереть. Светлые волосы мужчины сливались с его кожей. На нем были рюкзак и темные очки. При взгляде на этого мужчину Давида охватила неизъяснимая грусть.
Балконы постепенно накрыла тень. Людей на балконах видно не было, хотя на некоторых стояла садовая мебель из дешевого белого пластика. Давид вспомнил о покрытом лаком шезлонге из робинии, который когда-то попался ему на глаза. Конструкция поразила его своей простотой: две дуги, раздвигающиеся так, что из одной получалось сиденье, а из другой — спинка. Тогда он почти купил этот шезлонг, хотя в его швейцарской квартире балкона не было. Продавец уверял Давида, что для хранения шезлонга потребуется минимум места. Теперь у Давида появился балкон. Однако на дворе стояла осень, и в ближайшие месяцы вряд ли придется на него выходить.
Начальник сказал, что ему здесь понравится. Фраза прозвучала, как приказ. Давид же ничего особенного не ожидал ни от этого месяца, ни от этого года. «Господи, — думал он, — я не хочу здесь жить».
Есть Давиду не хотелось, но все же он решил перекусить бутербродами, приготовленными им еще в Швейцарии. Он не знал, будут ли кормить во время короткого перелета в Лондон, и поэтому захватил с собой еду. Однажды, когда он летел в Милан, в самолете ничего не предложили и ему сделалось дурно, после чего весь оставшийся день пошел насмарку. Но по пути в Лондон кормили. Пассажирам досталось по маленькому сандвичу и салату из макарон, а к кофе — по шоколадке. Вообще самолетная еда всегда одновременно завораживала и отталкивала Давида. Сперва возникал вопрос: «Курица или рыба?» — а потом приносили нечто не имевшее ничего общего ни с курицей, ни с рыбой — непонятный кусок в пластмассовой посудинке. Самолет, к тому времени давно преодолев слои облаков, летел в голубом безмолвии. Давид так и представлял себе рай: фастфуд средь голубого неба. Точно так же он представлял себе и ад.
Давид сидел на диване и жевал. Когда он собрался выбросить оберточную бумагу от бутербродов, то заметил, что у него нет пакетов для мусора. Он вырвал лист из записной книжки и вывел: «Пакеты для мусора». Надо составить перечень того, чего нет. Завтра он отправится по магазинам.
«Счастлив тот, кто умеет почувствовать себя счастливым», — подумал Давид. Лондон — великолепный город, это признают все. Он будет ходить на концерты, в кино, на мюзиклы. Познакомится с новыми людьми. С Розмари он ведь уже немного подружился. Он позвонит ей, позвонит завтра. Вероятно, он познакомится и с японкой из соседней квартиры. Лишь сейчас ему в голову пришло, что она, возможно, живет не одна. Эта мысль опечалила его.
Давид отправился на кухню. Ему захотелось чаю. Он открыл дверцы всех шкафчиков, после чего приписал на листочке: «Чайные пакетики». И тут же: «Кофе, фильтры для кофеварки, сахар, сливки». И: «Продукты».
Завтра он по совету начальника съездит в Гринвич.
На следующее утро Давид проснулся после десяти. Он пытался выключить будильник, пока не заметил, что на самом деле звонит телефон. В трубке раздался голос Розмари. Она интересовалась, успел ли Давид обжиться. Ведь она его не разбудила? Давид ответил, что был на балконе. Не слышал, как звонит телефон.
Розмари сказала, что может заехать и показать ему район. Показать магазины и рестораны. Давид поблагодарил. Он попробует разобраться сам. Но ей совсем нетрудно помочь ему. И у нее нет никаких других планов. Она ненавидит уик-энды.
— Я думал поехать в Гринвич, — сказал Давид.
— Чудесно, — ответила Розмари, — нулевой меридиан. Там вы сможете стоять одной ногой в западном полушарии, а другой — в восточном.
Ему лучше всего доехать на поезде до южной оконечности полуострова, а потом пройтись по туннелю под Темзой. Если он хочет, она поедет с ним и покажет дорогу. Давид ответил, что в этом нет надобности.
Небо заволокли тучи, но дождя еще не было. Состав ехал без машиниста. Поначалу Давид этого даже не заметил, а потом пришел в некоторое замешательство. Неуправляемые поезда разъезжались друг с другом, подчиняясь лишь командам центральной станции, которая находилась неизвестно где.
Давид пробежался взглядом по лежавшей на противоположном сиденье газете. Близ Тауэрского моста обнаружили труп ребенка. Цветного мальчика пяти-шести лет вынесло потоком воды. Первым труп заметил прохожий. У мальчика были отсечены руки и ноги. Прохожему оказали психологическую помощь.
На краю Собачьего острова располагался небольшой парк. Давид взглянул на белые здания по ту сторону Темзы. Они воплощали дух мощи и покоя, дух другой, лучшей эпохи. На вершине холма стояла обсерватория, где, согласно путеводителю, каждый полдень падает красный шар. В прежние времена корабли сверяли по этому шару бортовые часы. Теперь же его сбрасывали только для поддержания традиции.
Тауэрский мост находился выше по реке. Когда Давид увидел, как бегут мутные воды Темзы, он вспомнил об убитом ребенке. Теперь он не мог и подумать о том, чтобы пройти под рекой.
Давид отправился по магазинам. Цены были неимоверно высокими.
Он заполнил покупками пустые кухонные шкафчики и холодильник. Глядя на продукты, Давид несколько успокоился. «На этом я смогу продержаться как минимум две недели», — подумал он. Что-то непременно закончится — например, молоко, — но еды все равно хватит. А когда запасы подойдут к концу, он сможет продержаться по меньшей мере еще месяц. Давид попытался вспомнить, сколько, если верить газетам, выдерживали люди, объявлявшие голодовку. Семь недель? Или восемь?
Ближе к вечеру он еще раз сходил в магазин и опять накупил съестного. На этот раз особое внимание он обратил на срок годности. Он купил сухое молоко, овощные консервы, шоколад и замороженные блюда.
В воскресенье Давид позвонил отцу. Отец ни о чем его не спрашивал, а рассказал о соседской кошке, на которую наехал развозной автомобиль. Кошку отец нашел перед своей садовой калиткой, она была совершенно плоской, расплющенной, причем рядом не обнаружили ни капли крови. Этот несчастный случай, казалось, забавлял отца.
— А здесь нашли ребенка в реке, — сказал Давид, — без рук и без ног.