Фальконер

— Меня ждет такси, мне надо ехать в аэропорт, — сказал Фаррагат, а потом добавил, вполне искренне: — Нет, нет, я не против, рассказывай, что хочешь.

— Я тоже трахался с мужиком, — объявил Рогоносец. — Уже после того, как бросил жену. А бросил ее после того, как застал с этим сопляком: они трахались прямо на полу в коридоре. Так вот, с тем парнем я встретился в китайском ресторане. В то время я был из тех одиноких холостяков, которых часто видишь в китайских ресторанчиках. Понимаешь, о чем я? По всей стране и даже в Европе — по крайней мере, в тех местах, где я был, — везде одно и то же. Династия Кунг-Фу — дешевка. Бумажные фонарики, тиковые панели. Рождественские гирлянды иногда висят круглый год. Бумажные цветы, море бумажных цветов. Семьи. Чудаки. Толстухи. Чужаки. Евреи. Попадаются и влюбленные парочки. Но всегда есть одинокий холостяк. Такой, как я. Мы, одинокие холостяки, никогда не заказываем китайские блюда. В китайском ресторане мы берем бифштекс по-лондонски или фасоль по-бостонски. Мы космополиты. Вот я и сижу — одинокий холостяк — в китайском ресторане на окраине Канзас-Сити и ем бифштекс по-лондонски. В любом городе, в котором мнение жителей что-то значит, всегда найдется такое место на окраине, где есть выпивка, проститутки и можно снять комнату на пару часов.

В ресторанчике народу не очень много. За одним из столиков сидит молодой человек. Тот самый, про кого хочу рассказать. Он красивый, но это не главное. Главное — что он молодой. Через десять лет он будет выглядеть так же, как все остальные. Он смотрит на меня и улыбается. Честное слово, я не мог взять в толк, что ему нужно. Когда я добрался до кусочков ананаса — каждый наколот на шпажку — и перешел к кексу с предсказанием судьбы, он подошел к моему столику и спросил, что там выпало. Я ответил, что не могу прочитать пророчество без очков, а очки я забыл. Тогда он взял мою бумажку и прочитал — или сделал вид, что прочитал, — что в ближайшие несколько часов меня ждет удивительное приключение. Я спрашиваю: а у тебя что написано? Он говорит: то же самое — и улыбается. Говорил он вполне прилично, но было ясно, что он бедный и красиво говорить учился специально. Ну вот, я выхожу, а он за мной. Спрашивает, где я остановился. Отвечаю: в мотеле при ресторане. А он спрашивает, нет ли у меня в номере чего-нибудь выпить. Есть, говорю — и предлагаю выпить вместе. Он говорит: с удовольствием, и обхватывает меня за плечи — знаешь, как настоящий друган, — и мы вместе идем в мою комнату. Там он спрашивает: можно я сам разолью виски? Я говорю: пожалуйста, и объясняю, где взять виски и лед. Он протянул мне стакан, взял стакан себе, сел рядом и принялся меня целовать. В общем, сама идея, что два мужика целуются, мне не нравится, но неприятно не было. Просто когда мужчина целует женщину — это может быть хорошо или плохо, а вот когда целуются два мужика — если только это не французы, — сразу ясно, что оба — жалкие придурки. В смысле, если бы кто-то сфотографировал, как мы целовались, и показал мне снимок — мне бы он не понравился: неестественно и ненормально. Однако мой член напрягся, и тогда я подумал, что может быть неестественней и ненормальней, чем одинокий человек, жующий фасоль в китайском ресторанчике на Среднем Западе, — но это не я придумал. А потому, когда он, продолжая меня целовать, мягко и нежно взялся за мой член, он встал во весь рост и начал изливать сперму, а когда я потрогал его член, оказалось, что он тоже на полпути.

Он налил нам еще виски и спросил, почему я не раздеваюсь. Я говорю: а ты почему? Тогда он снял штаны и обнажил свой член — на редкость красивый. Я тоже разделся, мы сели голые на диван и стали пить виски. Он больше не доливал. Время от времени он брал мой член в рот — впервые в жизни мой член оказался у кого-то во рту. Я подумал о том, что в новостях по телеку или на первой полосе газеты это была бы та еще картинка, но мой член явно не читал газет, и ему было все равно. Он точно взбесился. Парень предложил лечь в постель, мы легли. Очнулся я только утром, когда зазвонил телефон.

Было темно. Я один. Голова просто раскалывалась. Я снял трубку. «Сейчас полвосьмого», — сообщил голос. Я осмотрел простыню — нет ли спермы — и ничего не нашел. Потом подошел к шкафу, достал бумажник и пересчитал деньги: пропало долларов пятьдесят. Кредитки были на месте. Значит, эта шлюшка меня соблазнила, подмешала мне что-то в виски, сгребла деньги и сбежала. Я лишился пятидесяти долларов, но зато сделал кое-какие выводы. Пока я брился, снова зазвонил телефон. Это был тот самый парень. Ты, конечно, думаешь, я был на него страшно зол — ничего подобного: мы пообщались очень вежливо и дружелюбно. Для начала он извинился за то, что наливал мне так много виски, что я выключился. Затем сказал, что зря я ему дал столько денег, ведь он того не стоит. Потом снова извинился и предложил встретиться, обещал доставить мне удовольствие бесплатно, спросил, когда мы могли бы увидеться. Я понимал, что он соблазнил меня, подпоил и обокрал, но я так его хотел, что сказал, буду дома в полшестого, пусть заходит.

В тот день я зашел в четыре места, мне удалось заключить три контракта, что для этой местности очень неплохо. Когда я вернулся в мотель, то чувствовал себя превосходно, немного выпил, а в полшестого пришел парень. На этот раз я сам стал разливать виски. Он рассмеялся, потому что я ни слова не сказал о том, что он мне что-то подмешал накануне. Потом он разделся, аккуратно сложил одежду на стуле, раздел меня — и я ему помогал. Затем стал меня целовать. Но тут он увидел свое отражение в большом зеркале, висевшем на двери в ванную. Вот тогда я понял, что впервые вижу настоящего нарцисса. Один взгляд в зеркало — и он застыл как вкопанный. Все не мог налюбоваться. Просто не мог оторваться. Я быстро все прикинул: днем я обналичил чек, и теперь в моем бумажнике лежали шестьдесят долларов. Их нужно было спрятать. Пока он наслаждался своим отражением, я думал о деньгах. Когда я понял, насколько глубоко он ушел в себя, я поднял с пола одежду и повесил ее в шкаф. Он, разумеется, ничего не заметил, он вообще ничего не видел, кроме собственного отражения. Вот он стоит перед зеркалом, любовно разглядывая свои яйца, а я прячусь за дверцей шкафа. Я достал деньги из бумажника и запихал их в ботинок. Наконец он оторвался от зеркала и лег в постель. Он меня трахнул так, что, когда я кончил, у меня чуть глаза на лоб не вылезли. Потом мы оделись и спустились в ресторанчик.

Было нелегко надевать ботинки, ведь в одном из них лежали шестьдесят баксов. За обед я мог расплатиться кредиткой. Когда мы шли к ресторану, он спросил, почему я хромаю. Я ответил, что вовсе не хромаю, но сообразил, что он знает, где деньги. В ресторане принимали «Карт Бланш». Из одинокого холостяка я превратился в старого педераста, который пришел в китайский ресторанчик с юным другом. Всю жизнь смотрел на педиков сверху вниз, а относился к ним еще хуже. Мы заказали большой обед, я расплатился «Карт Бланш». Он спросил, неужели у меня нет наличных, и я объяснил, что все отдал ему накануне. Он рассмеялся, и мы поднялись в комнату. По пути я старался не хромать и раздумывал, что же мне делать с деньгами: я не собирался отдавать ему все. В итоге я спрятал ботинок в темном углу, мы занялись любовью, а потом поговорили. Я спросил его, кто он и откуда, и он мне рассказал.

Сказал, что его имя Джузеппе или Джо, но он называет себя Майклом. Его отец итальянец, а мать белая. У отца была молочная ферма в штате Мэн. Он ходил в школу и работал на ферме. Ему было девять, когда управляющий начал у него сосать. Он это делал каждый день, мальчишке нравилось, а однажды управляющий спросил, можно ли ему вставить. Майклу было лет одиннадцать-двенадцать. Получилось только с четвертой или пятой попытки, но ему понравилось, и они стали трахаться регулярно. Но жизнь на ферме была нелегкой, ему было одиноко, и он стал подрабатывать в ближайшем городе, а потом и по всей стране, по всему миру. Он так и сказал: «Я проститутка, но не надо меня жалеть, не надо думать, где я кончу».