Бонсай

Йоан берется за бутылку уверенной рукой алкоголика и выливает остатки вина в бокал на тонкой ножке. Сигареты у него кончились, и он стреляет у Нины, придется ему курить с фильтром.

— Моя жена меня не любит, — вдруг заявляет.

От столь неожиданной откровенности Нина замирает, она не знает, что сказать.

— Просто не замечает, как будто нет меня.

— Может, она слишком много работает, — говорит Нина первое, что приходит в голову.

— Не знаю, почему она меня разлюбила. Я все делаю, чтобы ей угодить, но она меня не замечает. — Лицо его еще больше побледнело и осунулось.

После обморока Нина чувствует себя слабой, хрупкой, но все же предлагает прогуляться. Он отвечает, что слишком пьян, но уже от одного того, что она нашла слова и произнесла их вслух, стало легче.

— Мы своего рода сообщники, — продолжает он с кривой улыбкой.

Ироническое замечание сорвало корку с ее памяти, обнажило открытую рану.

— Прошлой ночью я видел его в своем кабинете, возился там с макетом. Он тихо стоял в самом темном углу. Такой живой, я мог до него дотронуться, но, казалось, ему теперь никто не нужен.

— Не так ему надо было уйти.

— Я совершенно с тобой не согласен. Он принял единственно правильное решение, — произнес Йоан с яростной убежденностью, будто речь шла о нем самом.

— А мы тоже поступили правильно?

— Это нельзя отделять. Одно логически вытекает из другого. — Он ссутулился, глаза закрыты. Нина встала, пожелала доброй ночи и поблагодарила его. Йоан очнулся и проводил ее в комнату для гостей с отдельной ванной, как в апартаментах дорогого отеля.

Она легла на покрывало прямо в одежде. Недавние события крутились в голове смесью обрывков фраз и размытых лиц. Она слишком не в себе, чтобы уснуть. Каждая клеточка тела повернута на сорок пять градусов и торчит под неправильным углом. Мозг вынесло, вместо него — какая-то резиновая каша, распирающая черепную коробку.

Когда, измученная бессонницей, она спустилась в столовую, Ева в одиночестве сидела за завтраком. Йоана ждала работа сценографа в Стокгольмском драматическом театре, и он еще в пять утра уехал в аэропорт. Нина села за накрытый стол. Ева налила ей сока и озабоченно поинтересовалась здоровьем. Она честно ответила, что не спала, но ей намного лучше, потому что она чувствует себя у них как дома.

— Можешь оставаться, сколько захочешь.

— Ты так обо мне заботишься.

— Это ты нам делаешь одолжение. Мне сегодня снился странный сон, — продолжила Ева совершенно другим тоном. — Мне снилось, что мы с Йоаном идем по саду, держась за руки. Внезапно он протягивает мне револьвер и просит застрелить его. Я не хочу в него стрелять. А он говорит: «Или ты, или я», — и показывает на меня пальцем. Я взяла револьвер и нажала на спусковой крючок. В тот же самый миг я проснулась, Йоана уже не было, он летел в самолете. Я лежала одна в холодной постели.

— Ты его любишь? — отважилась Нина.

— Наша жизнь течет своим чередом. Мы не мешаем друг другу работать. Просто я не могу примириться с его изменами. Даже в день нашей свадьбы прошлой весной. Ненавижу эту честность, эти его откровения по поводу своих интрижек. Почему я должна все это выслушивать? Это ужасно.

— А может быть, ему тебя не хватает, — говорит Нина.

— Я его не удовлетворяю, — вздыхает Ева, — я такая обыкновенная.

— Ты себя недооцениваешь.

— Пусть лечится от сексуальной зависимости. Что-то нужно делать. Он должен перемениться.

— А ты никогда не думала развестись?

— Я не отдам его другой. Иначе все мои страдания — напрасны.

— Он не единственный мужчина на свете.

— С другими будет все то же. Я-то прежняя.

— Как-то пессимистично.

— Я реалист, — констатирует Ева. За последнее время она изменилась. Исчезла мягкость.

Нина больше не задает вопросов. Она боится, что привнесла свои негативные вибрации в этот прекрасный дом. Что каким-то непонятным образом виновна в их несчастьях.

— Нас познакомил Стефан. Он нас объединял. Был нашим ангелом-хранителем. С ним всегда можно было поговорить, попросить совета. Когда он умер, все пошло наперекосяк, — произносит Ева.

Нину снова захлестывает чувство вины.

— Не знаю, что бы я без вас делала.

— Мы же друзья.

— Я ведь вас и не видела на приеме, пока ты не подошла помочь.

— А мы только приехали.

— Не надо было…

— Хороший повод уйти пораньше. Мы стали домоседами. Больше никуда не ходим. Слишком много работаем, слишком мало живем. Но летом я поеду в Индию. А Йоан пусть сам решает, ехать или нет. Я не могу вечно ждать, когда он возьмет себя в руки.

— Мне тоже надо бы уехать куда-нибудь подальше. На другой край света, — говорит Нина.

— Поехали с нами.

— Я заказала поездку в Бангкок. Всю жизнь мечтала увидеть храмы с огромными золотыми статуями Будды.

— Мне Бангкок представляется этаким царством мертвых с разноцветными лампами.

— Когда вернусь — расскажу.

— Ты поедешь одна?

— Да. — Она встала из-за стола. — Спасибо.

— Ты же ничего не съела, — сказала Ева.

Нина поднялась наверх. Сняла неудобный костюм, похожий на старую форму железнодорожника. Вошла в ванную смыть с тела вчерашний липкий пот, который после обморока пахнул нашатырем. Долго стояла под душем, пока кожа не окрасилась в розовый цвет крови, текущей по жилам, пока не почувствовала себя новым человеком.

Ева накрыла к обеду и принесла из сада подснежники и лютики.

— Ты помолодела с прошлого раза, — заметила она.

«Прошлый раз» был на похоронах. Ей вечно дают лет на десять меньше, что кажется совсем не лестным, а неловким.

— Да садись же. Я принесу вина.

— Мне не стоит.

— Тогда воды со льдом. Be my guest [22], — сказала Ева, исчезая в кухне.

Нина встала в дверях, выходящих в сад. Старый сад с клумбами и фруктовыми деревьями, как в детстве. Он напомнил ей о том, что надо отменить сегодняшнюю встречу с психоаналитиком. Она убеждена, что именно психоанализ вызвал приступ дурноты и что занятия с Шарлоттой продолжать не сможет.

— Чувствуй себя, как дома, — сказала Ева, положив ей руку на плечо.

Нина идет за ней к столу. Ей хорошо с Евой.

— Спасибо, — произносит Нина, размышляя, а было ли в ее жизни такое место, которое она могла назвать домом. Единственное, что приходит в голову, — цветущая яблоня на открытой всем ветрам вершине холма. «Дом» для нее — сновидение, где присутствуют красота и опустошение. Перед глазами чередой проходят обрывки воспоминаний. Жуткая осенняя скорбь проникла в центры памяти и устроила временное замыкание, которое отняло у нее возможность вызвать в сознании связную картину прошлого. Для этого нужна помощь Шарлотты — помощь эксперта.

После обеда она взяла такси, одолжив денег у Евы. Та махала ей с лестницы, лицо заплаканное. Нина снова почувствовала себя предательницей и помахала в ответ со странным чувством вины из-за того, что отказалась остаться еще на несколько дней. Недовольно откинулась на спинку сиденья.

Уже в подъезде слышен звонок телефона. Сердце застучало. Никто не знает ее нового номера. Она ни с кем не общалась после похорон Стефана. Как солдат, вернувшийся с войны, не в состоянии делиться пережитым с окружающими. Никто не поверит в ее рассказ. Трубку она сняла только на третий раз. Знакомый мужской голос. Задержав дыхание, Нина слушает.

— Это ты? Ты меня слышишь? Я влюблен в тебя с первой нашей встречи. Мы, мы с тобой должны были быть вместе. Я всегда так считал. И теперь, кажется, могу признаться в этом, не задевая ничьих чувств.

— Так ты на меня не сердишься? — спрашивает Нина.

Но голос продолжает, как будто вопроса и не было:

— Люди забывают, что приходится платить по счетам.

Он плачет.

— Я сделал это ради принципа. Чтобы жить в соответствии со своими представлениями. Я не подумал о муках совести. Не учел иррационального. И в результате — инсульт. Надеюсь, ты понимаешь. Мы же в одной лодке. — Он очень громко кричит, как будто хочет заглушить шум ветра.

22

Будь как дома (англ.).