Страница 10 из 19
— Особой роли не играет, Элоиз, кто именно у них в гостях, — вмешивается Листер. — Совершенно к делу не относится.
Пабло с Элинор вернулись из ванной, где оставили погребальные цветы. Пабло присаживается к Элоиз, на ручку кресла.
Его преподобие, взглянув на парочку, тянется к газетной вырезке. Надевает очки.
— Вот, захватил с собой. — Снова глядит на парочку. Глядит на клочок бумаги, потом — строго — на Пабло. — Вырезано мною из «Дейли Американ», для нужд барона. Но данный материал имеет прямое касательство к обычаям этого дома в целом, и коль скоро уж я здесь, а барон занят, мне представляется нелишним почитать его для всех, кому это может пригодиться. — И смотрит на Пабло.
— Ну, валяйте, — говорит Пабло, еще плотней притискиваясь к Элоиз. Она оглаживает свой живот, время от времени колышущийся сам собой. Листер, сидя у стола, кивком указывает на магнитофон и смотрит на мистера Макгира.
Мистер Макгир втаскивает магнитофон на стол, и Листер говорит:
— Я не вполне улавливаю, ваше преподобие. Не могли бы вы нам это еще раз пояснить?
Мистер Макгир включает штепсель в розетку. Его преподобие, наконец, поверх очков оглядывает магнитофон.
— А это что такое?
— А это электронное устройство для приготовления пищи, — объясняет Листер. — В наши дни, знаете ли, все на электронике. Индивидуальный подход остался в прошлом. Мы просто программируем наши блюда.
— А-а, ну да, ну да. — Вдруг делается ясно, до какой степени его преподобию хочется спать. Веки слипаются, клонится голова, чуть ниже, дернувшись, съезжают руки с зажатой в них газетной вырезкой.
— Ваше преподобие, вы объясняли насчет этой статьи. — Листер затягивается сигаретой. — Мы, естественно, готовы воспринять все наставления, какие вам угодно будет перед нами метать, ибо мы хоть и сущие свиньи, но и овцы заблудшие. Каждый бредет сам по себе и к козлищам причтен. Обыкновенно...
— Да, секс, — пробуждается его преподобие. Смотрит на Пабло, потом на Элоиз, потом на вырезку.
Листер говорит:
— Обыкновенно данная тема не затрагивается в этих четырех стенах.
— Но вы должны быть откровенны. Нет смысла утаивать факты, — строго возражает его преподобие.
Листер поднимает палец, и начинают кружиться магнитофонные бобины. Его преподобие говорит:
— Я привез это для Клопштоков, для Сесила и Кэти. Предполагаю, что кое-что в этом материале им поможет преодолеть их затруднения. Надеюсь, что и вам это равным образом поможет, каждому из вас. — Далее он читает по газете: — «Новое средство антисекс» — это заглавие. «Эдинбург, Шотландия. Научная медицина открыла средство, которое поможет обуздать тех, кто злоупотребляет сексом, как сообщил один врач Королевскому медико-психологическому обществу. Руководитель эдинбургских испытаний нового немецкого лекарства доложил членам общества о сорокалетнем мужчине, принуждавшем к сексуальным действиям в особо грубой форме целый ряд особей женского пола. На счету этого мужчины случаи непристойного обнажения, гомосексуальные связи и ежедневная потребность в сексе. Но трехнедельный курс применения нового лекарства, содержащего кипротерон ацетат, умерил его потребности, сообщает эксперт. Вышеописанное средство испытывалось еще на трех субъектах. Все трое сообщили, что чувствуют себя лучше». И так далее и тому подобное. Ну вот, — заключает его преподобие.
Листер поднимает палец, магнитофон останавливается.
— Ценнейшее сообщение, ваше преподобие, — говорит Листер. — Его следовало бы послушать всем и каждому, ибо оно объясняет многое из того, что произошло под этой крышей.
— Я того же мнения, — говорит его преподобие угрюмо и прячет вырезку в карман. — Лучше я домой поеду, — прибавляет он.
— Ветер утих, — говорит Адриан.
— Он здесь переночует, — говорит Элинор. — Не может он сейчас тащиться в Женеву на мотоцикле.
— Признаться честно, я вылез из постели, — говорит его преподобие. — Пойдите скажите Клопштоку, что я здесь.
— Не велено беспокоить. Ни под каким видом.
— Надеюсь, они не взялись за свое в библиотеке. В библиотеке. А который час?
— Без четверти три, — говорит Листер.
— Мне пора спать. Нам всем пора спать. И зачем вы меня погнали в такую даль?
Листер идет к внутреннему телефону, поднимает трубку, нажимает на кнопку. Ждет. Снова нажимает, несколько минут не отпускает палец.
Наконец трубка рявкает в ответ.
— Сестра Бартон, — говорит Листер в трубку, — вы зачем погнали его преподобие в такую даль?
Тотчас его преподобие вставляет:
— О да, ну как же, мой бедный мальчик наверху. — Покуда Листер терпеливо слушает.
Его преподобие с громким скрипом пытается приподняться в кресле. Кловис, сидевший сложа руки и поджав свой маленький рот, вскакивает, чтобы ему помочь.
Слышно, как Листер говорит:
— Вот и напрасно. — И вешает трубку.
Его преподобию Листер объясняет:
— Сестра Бартон говорит, что он, на чердаке, нуждался в вас, но теперь он заснул.
И в тот же миг протяжный вопль летит из-под крыши, падает в лестничный колодец, вьется по ступеням и сквозь все перила просачивается в людскую.
— Она его разбудила, — говорит Адриан. — Вот она чего сделала.
— Это она нарочно, — говорит Элинор. — Лишь бы его преподобию досадить, только и всего.
— Но зачем? — говорит Кловис. — Какая идея?
— Помогите мне подняться, — кряхтит его преподобие.
Элоиз улеглась. Опершись на подушки, она потягивает чай. В ногах кровати, с двух сторон, Пабло, мальчик на побегушках, и Адриан, подручный повара, оба столь же безупречно юные, как и она.
— Ей-богу, поспать бы, — говорит Элоиз. — Честно, вздремнуть бы немножко.
— Нет, — говорит Пабло. — Листер хочет, чтобы мы все переживали шок, когда придет полиция. Недосып окажет то же действие — Листера слова.
— Я вам в любой момент тако-ой выдам шок, да еще в моем интересном положении. — Она зевает, одной рукой придерживая чашку, другой прикрывая рот. — Листер прям чудо. — Она вздыхает.
— Блеск, — говорит Адриан.
— Супер, — говорит Пабло. — В жизни не видел, чтобы так время человек умел рассчитывать.
Наверху что-то оглушительно хлопает, потом еще, еще.
— Как выстрелы, ей-богу, — говорит Элоиз.
— Ну прямо, — говорит Пабло. — Ставни это. Ветер, видно, опять поднялся. Здорово я эти ставни расшатал, а?
— Пластиночку поставить. — Адриан, соскользнув с кровати, идет к патефону и выбирает, так и сяк вертя, пластинки и быстро, острым глазом схватывая все, что напечатано на каждой стороне, хотя в этой части комнаты темно — свет включен только у изголовья Элоиз.
Снова и снова наверху стреляют ставни, потише, дребезгом отзывается окно. Адриан ставит пластинку. Громыхание сотрясает комнату, Адриан убавляет звук.
Потом Элоиз закуривает, а мальчики танцуют под звуки рока. Элоиз ставит чашку на столик рядом. Вынимает гребень из лежащей на постели бахромчатой сумочки, берет со столика зеркальце. Кладет то и другое на постель и распускает волосы, по моде стянутые сзади хвостиком. Потом поднимает зеркальце и начинает волосы расчесывать, чуть поводя плечиком в волнах музыки и языком отцокивая такт. Мальчики танцуют, глаза в глаза, раскачиваясь, но не сходя с небольшого кружка соснового лоснящегося пола.
Комната Элоиз обставлена, как для хозяйской дочки. Из-за лозунгов, плакатов, пришпиленных фотографий почти не видно стен. Мебель низкая, прямая, обита темно-красной, черной и желтой тканью. Белый пушистый коврик косо лежит перед письменным столом, по которому в беспорядке разбросаны карандаши, яркие журналы, какие-то аптечные коробочки. Мальчики дотанцовывают до самого коврика, но на него не ступают.
Элоиз говорит:
— И совсем даже не сильно она пила, я что хочу сказать. — Она давит сигарету.
Пабло замирает посреди танца. Он говорит:
— Все рассуждаешь, Элоиз.
Адриан, продолжая один танцевать, просит:
— Давай, рассказывай, Элоиз.