Страница 5 из 29
Все головы повернулись к репродукции, которую мисс Броди привезла из своих путешествий и приколола к стене. Мона Лиза в расцвете лет улыбалась с непоколебимой безмятежностью, хотя только что вернулась от зубного врача и нижняя челюсть у нее распухла.
— Она старее, чем камни, на которых она сидит. Ах, попали бы вы, девочки, в мои руки, когда вам было по семь лет! Я иногда боюсь, что сейчас уже слишком поздно. Если бы вы учились у меня, когда вам было семь лет, вы бы стали сливками общества. Сэнди, выйди вперед и прочти несколько строф, дай нам послушать твои гласные.
Так как Сэнди была наполовину англичанкой, она правильно произносила гласные — только этим она и славилась. Роз Стэнли еще не приобрела известность своей сексапильностью, и вовсе не она, а Юнис Гардинер как-то раз показала Сэнди и Дженни строчку в Библии: «...взыграл младенец во чреве ее». Сэнди и Дженни заявили, что она гадкая, и пригрозили сказать про нее. Дженни уже славилась красотой, и у нее был нежный голос, поэтому мистер Лоутер, учивший их пению, смотрел на нее с восторгом, когда она пела: «Приди сюда, где сердцем щедрая весна...», и ворошил ее кудряшки, что было весьма рискованно, так как мисс Броди всегда оставалась со своими ученицами на урок пения. Он ворошил ее кудряшки и поглядывал на мисс Броди, как шаловливый ребенок, будто хотел узнать, не желает ли она поддержать его такие неэдинбургские манеры.
Мистер Лоутер был небольшого роста, с длинным туловищем и короткими ногами. Волосы и усы у него были рыжевато-золотистого цвета. Он прикладывал ладонь к уху и наклонялся к ученицам, проверяя их голос: «Спой «а-а-а»!»
— «А-а-а», — пела Дженни высоким чистым голоском, как русалка с Гебридских островов, о которой Сэнди читала стихи. Но при этом Дженни скашивала глаза, чтобы поймать взгляд Сэнди.
Мисс Броди вывела девочек из музыкального класса и, собрав их в коридоре, сказала:
— Вы, девочки, — мое призвание. Если бы завтра лорд-герольд Шотландии сделал мне предложение, я бы ему отказала. Я отдала вам себя в расцвете лет. А теперь постройтесь в затылок и постарайтесь, пожалуйста, шагать с высоко поднятой головой, еще выше! — как ходит Сибил Торндайк, женщина благородной наружности.
Сэнди запрокинула голову, задрала веснушчатый носик и, уставившись поросячьими глазками в потолок, двинулась вперед.
— Как ты идешь, Сэнди?
— Как Сибил Торндайк, мадам.
— Когда-нибудь, Сэнди, ты зайдешь слишком далеко.
Лицо Сэнди приняло обиженное и недоумевающее выражение.
— Да, — сказала мисс Броди. — Я слежу за тобой, Сэнди, и вижу, что у тебя легкомысленный характер. Боюсь, тебе никогда не принадлежать к элите, или, как говорится, к сливкам общества.
Когда они вернулись в класс, Роз Стэнли сказала:
— Я запачкала блузку чернилами.
— Пойди в кабинет естествознания и попроси, чтобы тебе вывели пятно, но запомни — это портит шелк.
Девочки иногда специально капали чернилами на рукава шелковых блузок, чтобы мисс Броди позволила сходить в кабинет естествознания, где занимались старшеклассницы. Загадочная и удивительная учительница естествознания мисс Локхарт — неизменно в белом халате, короткие седые волосы волнами зачесаны назад, открывая загорелое и обветренное лицо любительницы гольфа, — смачивала кусок ваты прозрачной жидкостью из большой банки и, молча держа девочку за руку, промокала ваткой чернильное пятно, с головой уходя в это занятие. Роз Стэнли пошла в кабинет естествознания просто от скуки, а вот Сэнди и Дженни ради того, чтобы мисс Локхарт подержала их за руку, сажали чернильные пятна на блузки регулярно. Правда, они соблюдали осторожность и, опасаясь подозрений мисс Броди, позволяли себе это удовольствие не чаще раза в месяц. В полном странных запахов кабинете естествознания учительницу всегда словно окружало облако чистого воздуха. В этой длинной комнате мисс Локхарт была в своей стихии, и когда однажды Сэнди увидела, как она вышла из школы и направилась к своей спортивной машине, одетая, как обычная учительница, в твидовый костюм, в облике мисс Локхарт чего-то недоставало. Среди длинных столов, уставленных банками с разноцветными кристаллами, порошками и жидкостями — коричневыми, золотистыми, серыми, ярко-голубыми, — стеклянными сосудами причудливой формы — луковицеобразными и похожими на трубки, — мисс Локхарт казалась Сэнди какой-то необыкновенной. Всего один раз попала Сэнди в кабинет естествознания, когда там шел урок. Старшеклассницы, большие девочки, некоторые уже с заметной грудью, стояли парами у столов. В руках у них были пробирки с зеленым веществом, и они встряхивали их над пламенем газовых горелок. Над столами плясали язычки пламени и десятки зеленых пробирок. Голые ветви деревьев скреблись в окна длинной комнаты, а за стеклом в холодном зимнем небе висело огромное красное солнце. У Сэнди в эту минуту хватило ума вспомнить, что школьные годы считаются самыми счастливыми в жизни, и она поспешила к Дженни с потрясающей новостью: в старших классах будет изумительно, а мисс Локхарт — просто чудо.
— Девочки в кабинете естествознания что хотят, то и делают, — сказала Сэнди, — им так и положено.
— У мисс Броди мы тоже часто делаем что нам хочется, — заметила Дженни. — Моя мама говорит, что мисс Броди чересчур дает нам волю.
— Ей положено давать нам не волю, а уроки, — сказала Сэнди, — а вот на естествознании положено делать что хочешь, это разрешается.
— А мне нравится у мисс Броди, — сказала Дженни.
— Мне тоже. Моя мама говорит: она старается расширить наш кругозор.
Как бы то ни было, походы в кабинет естествознания были для Сэнди полны тайной радости, и она очень тщательно следила за тем, чтобы сажать на блузку чернильные пятна через достаточные промежутки времени, стараясь не вызывать у мисс Броди подозрения, что они появляются не случайно. Когда мисс Локхарт держала Сэнди за руку и аккуратно выводила с рукава пятно, Сэнди погружалась в транс, зачарованная колдовской атмосферой длинной комнаты, где по праву властвовала учительница естествознания. В тот день, когда после урока пения Роз Стэнли получила разрешение пойти в кабинет к мисс Локхарт, мисс Броди сказала своим ученицам:
— Обращайтесь с чернилами аккуратнее. Я не могу позволять вам без конца ходить в кабинет естествознания. Мы не должны подрывать нашу репутацию.
Потом она добавила:
— Искусство важнее, чем наука. Искусство стоит на первом месте, а уже за ним идет наука.
На доске висела большая карта, потому что у них начался урок географии. Мисс Броди повернулась было с указкой к доске, чтобы показать, где находится Аляска, но вместо этого вновь взглянула на девочек.
— Первыми идут искусство и религия, затем философия и только потом естественные науки. Таков порядок важнейших дисциплин в школе жизни, так они располагаются по значимости.
Шла зима первого года из тех двух лет, которые этот класс проучился у мисс Броди. Начался тысяча девятьсот тридцать первый год. Мисс Броди уже определила своих фавориток, точнее, тех, кому могла доверять, а еще точнее, тех, чьи родители наверняка не будут противиться наиболее современным и еретическим аспектам ее просветительской деятельности, потому что эти родители были либо слишком образованны, чтобы жаловаться, либо слишком необразованны, либо слишком счастливы, что им повезло и они могут дать своим дочерям образование за умеренную плату, либо слишком доверчивы, чтобы подвергать сомнению ценность знаний, которые их дочери приобретают в школе с солидной репутацией. Мисс Броди приглашала избранниц на чай, но им запрещалось рассказывать об этом другим девочкам. Она посвящала их в свои дела, они были осведомлены о личной жизни мисс Броди и ее вражде с директрисой и союзниками директрисы. Они узнали, какие неприятности по службе пришлось перенести из-за них мисс Броди. «Это ради вас, мои девочки, ради того, чтобы сохранить мое влияние на вас сейчас, в годы моего расцвета». Так родился клан Броди. Юнис Гардинер вначале была до того скромной и тихой, что никто не понимал, почему мисс Броди включила ее в число избранниц. Но со временем она стала оживлять чаепития у мисс Броди, кувыркаясь на ковре. «Ты наш Ариэль», — сказала ей мисс Броди. И тут Юнис принялась болтать. Ей не разрешалось кувыркаться по воскресеньям, так как мисс Броди во многом была настоящей эдинбургской старой девой самой суровой закалки. Юнис Гардинер крутила сальто на коврике только по субботам, перед чаем, или в кухне на линолеуме после чаепития, пока остальные девочки мыли посуду и облизывали пальцы, передавая друг другу мед в сотах, который убирался в буфет. Спустя двадцать восемь лет с той поры, как Юнис делала шпагат на сборищах у мисс Броди, она, став к этому времени медсестрой и выйдя замуж за врача, как-то вечером сказала мужу: