Страница 3 из 29
— Что вам придется жить скромно, мисс Броди, — ответила Роз, шесть лет спустя завоевавшая громкую славу своей сексапильностью.
Рассказ о павшем женихе мисс Броди шел полным ходом, когда вдали показалась директриса мисс Маккей, направлявшаяся к ним через лужайку. Из маленьких поросячьих глазок Сэнди уже капали слезы, и они заразили ее подругу Дженни, впоследствии прославившуюся на всю школу своей красотой. Дженни всхлипнула и полезла за носовым платком, заткнутым за резинку панталон под коленкой.
— Хью был убит за неделю до перемирия. А потом были всеобщие выборы, и люди кричали: «Кайзера на виселицу!» Хью — Лесной Цветок, покоящийся в могиле.
У Роз Стэнли слезы лились ручьем, Сэнди скосила заплаканные глаза, наблюдая за продвижением мисс Маккей, которая, подавшись всем телом вперед, шествовала через лужайку.
— Я к вам на минутку и тотчас уйду, — сказала директриса. — Из-за чего это вы, малышки, плачете?
— Они растроганы моим рассказом. У нас урок истории, — ответила мисс Броди, ловко поймав на лету падающий лист.
— Плакать над историей в десятилетнем возрасте! — воскликнула мисс Маккей, глядя на девочек, которые, пошатываясь, поднялись со скамеек, все еще ошеломленные рассказом о воине Хью. — Я только на минутку и уже ухожу. Что же, девочки, начался новый семестр. Надеюсь, вы отлично провели летние каникулы, и жду от вас отличных сочинений о том, как вы их провели. Не стоит плакать над историей в десять лет. Право же!
— Вы благоразумно поступили, не ответив на заданный вопрос, — сказала мисс Броди, когда директриса ушла. — В сложных ситуациях лучше не говорить ни слова — ни плохого, ни хорошего. Слово — серебро, а молчание — золото. Мэри, ты меня слушаешь? Повтори, что я сказала.
Мэри Макгрегор, неуклюжее существо — два глаза, нос и рот, снежная баба, да и только, впоследствии прославившаяся тем, что была дурехой и всегдашним козлом отпущения, а в двадцать три года погибла в горящем отеле, — рискнула ответить:
— Золото.
— Что золото? Как я сказала?
— Мэри обвела взглядом все вокруг и посмотрела наверх. Сэнди прошептала: «Опавшие листья».
— Опавшие листья, — повторила Мэри.
— Попросту говоря, — сказала мисс Броди, — ты меня не слушала. Если бы только вы меня слушали, малышки, я бы сделала из вас сливки общества.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мэри Макгрегор, хоть и прожила на свете двадцать три с лишним года, так никогда и не поняла, что Джин Броди не вдавалась в откровенность с другими учителями и история ее любви рассказывалась только ее ученицам. Когда через год после начала второй мировой войны Мэри записалась в женскую вспомогательную службу военно-морского флота и стала неловкой и бестолковой медсестрой, на которую часто валились все шишки, она не очень-то вспоминала Джин Броди, хотя никогда не относилась к ней плохо. Но однажды, в самую горькую пору, когда первый и последний кавалер Мэри, капрал, с которым она была знакома две недели, бросил ее, не явился на свидание и вообще больше не показывался на глаза, она перебрала в уме свое прошлое, стараясь понять, была ли когда-нибудь по-настоящему счастлива, и ей показалось, что те первые годы, проведенные с мисс Броди, когда она сидела за партой, слушая разные истории и суждения, не имевшие ничего общего с ее привычным окружением, и были самым счастливым временем в ее жизни. Она подумала об этом между делом и больше уже никогда не возвращалась мыслями к мисс Броди. Она пережила свое унижение и погрузилась в привычное для нее состояние тупой озадаченности, продолжавшееся до тех пор, пока она не погибла во время пожара в отеле в Камберленде, куда приехала в отпуск. Из конца в конец бегала Мэри Макгрегор по коридорам в удушливом дыму. Она то бежала в одну сторону, то поворачивала и бросалась обратно, но и там и там дорогу ей преграждала стена огня. Она не слышала ничьих криков, потому что гул пожара заглушал крики; она не кричала сама, потому что дым душил ее. Повернув в третий раз, она наткнулась на кого-то, упала и умерла. Ну а в начале тридцатых годов, когда Мэри Макгрегор было десять лет, она безучастно сидела в классе мисс Броди.
— Кто пролил чернила? Ты, Мэри?
— Я не знаю, мисс Броди.
— Полагаю, что ты. Я никогда не видела более неловкой девочки. Если даже тебя не интересует, о чем я говорю, по крайней мере сделай вид, что тебе интересно.
Это и были дни, которые Мэри Макгрегор, перебирая в памяти прошлое, признала счастливейшими в своей жизни.
У Сэнди Стрэнджер в ту пору было предчувствие, что эти годы позже будут считаться самыми счастливыми в ее жизни, и, когда ей исполнилось десять лет, она так и сказала своей лучшей подруге Дженни Грэй, приглашенной к ней на день рождения. Пиршество венчали ломтики ананаса со сливками, а самым замечательным во всем празднике было то, что девочек предоставили самим себе. Для Сэнди вкус и вид экзотического ананаса воплощали представление о счастье, и она сосредоточенно разглядывала маленькими глазками бледно-золотистые кубики, прежде чем подцепить их ложкой; ей казалось, что вкус ананаса, от которого пощипывало язык, — это вкус особого счастья, не имеющего ничего общего с едой и отличающегося от того бессознательного счастья, которое испытываешь во время игры.
Девочки оставили сливки напоследок и теперь уплетали их за обе щеки.
— Малышки, вы станете сливками общества, — сказала Сэнди, и Дженни фыркнула сливками в платок.
— Знаешь, — сказала Сэнди, — считается, что эти дни — самые счастливые в нашей жизни.
— Да, все так говорят, — согласилась Дженни. — Говорят: наслаждайтесь школьными годами, потому что никто не знает, что вас ждет впереди. Мисс Броди говорит, что лучшие годы — это пора расцвета, — сказала Сэнди.
— Да, но зато она не была замужем, как наши родители.
— Зато у них не бывает расцветов.
— Зато у них бывает половая жизнь, — сказала Дженни. Девочки замолкли, поскольку это для них было пока еще поразительным открытием, они сделали его совсем недавно; сама формулировка и ее значение были полны новизны. В это невозможно было поверить. Потом Сэнди сказала:
— У мистера Ллойда на прошлой неделе родился ребеночек. Наверное, мистер Ллойд жил половой жизнью со своей женой.
Это предположение воспринималось легче, и они визгливо захихикали в розовые бумажные салфетки. Мистер Ллойд был учителем рисования в старших классах.
— А ты можешь себе представить, как это у них было? — шепотом спросила Дженни.
Сэнди сощурила глазки еще больше, стараясь мысленно нарисовать соответствующую картину.
— Он, наверное, был в пижаме, — шепнула она в ответ.
Девочки покатились со смеху, представляя себе однорукого мистера Ллойда, торжественно шествующего в школу. Потом Дженни сказала:
— Это делается под влиянием минуты. Так это и получается.
Дженни была надежным источником информации, потому что недавно обнаружилось, что девушка, работавшая в бакалейной лавке ее отца, беременна, и Дженни кое-чего нахваталась, когда разразился скандал. Она поделилась своими сведениями с Сэнди, и они занялись изысканиями, которые так и называли — «изыскания», увязывая воедино подслушанное тайком в разговорах и вычитанное в толстых словарях.
— Это все происходит как гром среди ясного неба, — продолжала Дженни. — С Тини это случилось, когда она в выходной гуляла со своим кавалером в Паддоки. Потом им пришлось пожениться.
— А ведь если подумать, то желание могло бы пройти, пока она снимала одежду, — сказала Сэнди. Под «одеждой» она определенно подразумевала трусики, но слово «трусики» звучало бы слишком грубо в подобном научном контексте.
— Да, я этого тоже не понимаю, — согласилась Дженни.
В дверь заглянула мать Сэнди.
— Веселитесь, милочки?
Из-за ее плеча показалась голова матери Дженни.
— Ой-ой-ой, — сказала мать Дженни, поглядев на стол. — Они тут сладким объедаются.
Сэнди это замечание обидело и унизило: можно подумать, главное в празднике — еда.