Баллада о предместье

— Хочу поступить на работу, — сказал он. — И похоже, что уже поступил.

— Тоже уходишь с «Мидоуз, Мид»?

— Нет, — сказал он. — О нет, ни за что на свете.

— Что ты затеял, Дугал?

— Пойдем выпьем, — сказал он, — и учти, что по эту сторону парка меня зовут Дуглас. Дугал Дуглас на «Мидоуз, Мид» и Дуглас Дугал у Уиллиса, заметь себе это. Чистая формальность — для страховой карточки и тому подобное.

— Я лучше буду тебя звать Дуг, и дело с концом.

Дикси сидела за своим столиком в машинописном бюро. Не поднимая глаз от стенограммы и не отрывая пальцев от клавиатуры, она ответила соседке:

— Он какой-то весь перекошенный из-за своего плеча. Не понимаю, как это девушка может с ним гулять.

Конни Уидин, дочь заведующего отделом кадров, сказала под стук своей машинки:

— Папа говорит, что он придурок. А по-моему, в нем что-то есть. Определенно.

— Конечно, еще бы не было. Нахальство в нем есть, вот и все. Мой младший братец его терпеть не может. Мамаша его любит. Папаша к нему относится так себе. Хамфри его любит. А я с ним несогласна. Девчонки с фабрики любят его, ты ж понимаешь. А я его терпеть не могу со всеми его дурацкими штучками. — Она допечатала последнее слово и вынула листы из машинки. Аккуратно присоединила их к стопочке бумаг на подносе, вставила в машинку конверт, напечатала адрес, потом вставила чистые листы, перевернула страничку своих стенографических записей и застучала снова. — Папаша против него ничего не имеет, а Лесли его прямо не выносит. Я тебе скажу, кто его еще терпеть не может.

— Кто?

— Тревор Ломас. Вот Тревор его терпеть не может.

— А я терпеть не могу Тревора, если на то пошло, — сказала Конни. — Вот уж кто определенно некультурный. Гуляет с девчонкой из салона мод Силии, ее Бьюти зовут. Ничего себе Бьюти-фьюти!

— Он хорошо танцует. А что он терпеть не может Дугала Дугласа, так я вам скажу, ребятишки, у него есть на то свои веские причины, — сказала Дикси.

— Папа говорит, что он придурок. Он вроде бы должен помогать папе, чтоб на фабрике все было по-тихому. Но папа говорит, что обошлось бы и без его выдумок, хоть он и кончал разные там заведения. Но что поделаешь, раз он приятный человек. В нем есть что-то особенное.

— Он гуляет с фабричными. Он гуляет с Элен Кент, которая была у нас контролером качества. Он и с ее милостью тоже гуляет.

— Ну да?

— Ага. Он бы лучше поостерегся мистера Друса, если решил приударить за ее милостью.

— Тише, ее милость на нас смотрит.

Мисс Мерл Кавердейл подала голос со своего начальственного места на другом конце комнаты: «Вам что-нибудь неясно, Дикси?»

— Нет.

— Если вам что-нибудь неясно, подойдите и спросите. Вам что-нибудь неясно, Конни?

— Нет.

— Если вам что-нибудь неясно, подойдите сюда и спросите: я вам объясню.

В это время появился Дугал и прошелся вприпрыжку по всей конторе без перегородок; он подскакивал и резвился так, будто под ногами у него не зеленый пластик, а райская лужайка.

— Доброе утро, девочки.

— Подумаешь, какое начальство явилось, — сказала Дикси.

Конни выдвинула ящичек, где у нее хранилось зеркальце, посмотрелась в него и поправила волосы.

Дугал присел возле Мерл Кавердейл.

— Лично вас, — сказала она, протягивая ему листок бумаги, — спрашивала по телефону какая-то леди. Будьте так добры позвонить по этому номеру.

Он взглянул на бумажку, сунул ее в карман и сказал:

— Да, это от моих нанимателей.

Мерл издала грудной смешок особого свойства.

— Нанимателей — как прекрасно вы их называете. И много их у вас?

— Пока два, — сказал Дугал. — Глядишь, будет и три. Мистер Уидин у себя?

— Да, и он интересовался вами.

Дугал вскочил и пошел к мистеру Уидину: тот сидел в одном из стеклянных кабинетов, примыкавших к машинописному бюро.

— Мистер Дуглас, — сказал мистер Уидин, — я хочу задать вам один вопрос личного свойства. Что именно вы имеете в виду под кругозором?

— Под кругозором?

— Вот-вот, под кругозором; это меня очень интересует.

— В каком, простите, смысле — в буквальном ли, то есть в оптическом, или в фигуральном, в смысле расширения общей способности к восприятию?

— Друс выражает претензию, что, мол, нашему отделу не хватает кругозора. Я подумал, что вполне может быть, вы с ним имели одну из ваших затяжных бесед?

— Мистер Уидин, — сказал Дугал, — не надо так дрожать. Расслабьте мышцы. — Из его кармана появилась квадратная серебряная бонбоньерочка с двумя отделениями. Дугал открыл обе крышечки. В одном отделении было несколько белых таблеточек. Другое было заполнено желтенькими. Дугал предложил бонбоньерку мистеру Уидину. — Примите две белые таблеточки — и вы успокоитесь, примите одну желтенькую — и вас охватит приятное возбуждение.

— Я не нуждаюсь в ваших пилюлях. Я только хочу знать...

— Желтенькие настроят вас на сексуальный лад. Беленькие успокоят ваши чувства и направят их в нужное русло. Но, конечно, одними таблетками вы не обойдетесь.

— Вы хотите сесть на мое место? Вы этого добиваетесь?

— Нет, — сказал Дугал.

— Потому что если вы этого хотите, то сделайте одолжение. Мне надоело служить в такой фирме, где начальство только и слушает, что бредни разных молодых вертунов. У меня уже была история с Мерл Кавердейл. Она нашептывала Друсу, будто я не умею налаживать отношения. Она нашептывала Друсу, будто моя девчонка Конни докладывает мне обо всем, что делается в бюро. Она...

— Мисс Кавердейл — девушка чувствительная. Вроде окапи, знаете. Пишется О-К-А-П-И. Помесь всех зверей. Очень редкое, очень нервное животное. Вы должны с этим считаться.

— А теперь явились вы и намекаете Друсу, что нам тут не хватает кругозора. А Друс вызывает меня, и я по его лицу вижу, что ему опять что-то взбрело в голову. Кругозор ему, видите ли, понадобился. Посоветуйтесь-ка, говорит, о том, о сем с нашим специалистом-гуманитарником. Я говорю: да он хоть бы раз на работу пришел, этот ваш специалист-гуманитарник. Чепуха, говорит, Уидин, мы с мистером Дугласом имели ряд долгих собеседований. Смотрите лучше, говорит, какие у него манеры, как он чудесно общается с работницами. Как же, говорю, общается — все больше по ночам в парке. И вам, говорит он, Уидин, не стыдно опускаться до таких намеков. Прикажете, говорю, считать совпадением, что с тех пор, как к нам поступил мистер Дуглас, кривая прогулов возросла на восемь процентов и продолжает расти? Сначала все и должно, говорит, идти хуже и хуже, а уж потом само собой лучше сделается. Вот был бы у вас, Уидин, говорит он, хоть какой-нибудь кругозор, так вы бы себе это уяснили. Изучайте, говорит, Дугласа, наблюдайте его методы.

— Я тут как раз кой до чего докопался, — сказал Дугал. — Оказывается, у нас возле парка рядом расположены пять кладбищ общей площадью в одну квадратную милю. Посчитайте: Новое Кэмберуэльское, Старое Кэмберуэльское — это, правда, набито до отказа. Но есть ведь еще Нанхедское, Дептфордское и Льюишем-Грин. А знаете ли вы, что Нанхедское водохранилище вмещает девяносто один миллион литров? Между прочим, поначалу Мендельсон назвал свою «Весеннюю песню» «Кэмберуэлл-Грин». Да, мир тесен.

Мистер Уидин закрыл лицо руками и расплакался.

Дугал сказал:

— Вы больной человек, мистер Уидин, а я не выношу болезней. Это мой роковой недостаток. Но я захватил с собой расческу. Хотите, я вас немножко причешу?

— Вы ненормальный, — сказал мистер Уидин.

— На свете нет ни одного вполне нормального человека, — сказал Дугал. — Нельзя быть чересчур нормальным, а то вы невесть куда угодите.

Мистер Уидин высморкался и заорал на Дугала:

— В моем возрасте я ни за что не найду хорошего места в другой фирме. Всюду и так много охотников на место заведующего отделом кадров. Если вы меня выживете отсюда, мистер Дуглас, то мне придется понизиться в должности. А у меня на руках жена и дети. Нет никаких сил работать с Друсом. И нет никакой возможности уйти отсюда. Я иной раз просто боюсь дойти до нервного потрясения.