Сингэ сабур (Камень терпения)

«Мне надо уйти к тете. Я должна повидаться с детьми!» Она встает. Мгновенья стоя как раз хватает, чтобы послушать несколько мужниных вдохов-выдохов.

Слова вспоминаются в тот самый момент, когда она завязывает чадру: « Сингэ сабур!» Она вздрагивает всем телом, «вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения! Магический камень!», она приседает рядом с мужем на корточки. «Да, вот он ты, ты мой сингэ сабур!» Она нежно проводит рукой по его лицу, словно перед ней и вправду драгоценный камень. «Я расскажу тебе обо всем, мой сингэ сабур, обо всем. Такое расскажу, что от всех мучений, всех несчастий избавлюсь. Такое расскажу тебе, что ты…» Она не договаривает. Пусть муж догадывается сам.

Она покидает комнату, коридор, дом…

Через десять вдохов-выдохов она снова заходит, запыхавшаяся. Сбрасывает на пол вымокшую чадру, кидается к мужу. «Вечером снова будет ходить патруль. На сей раз, похоже, чужой, не наш. Они обыскивают все дома… будет плохо, если они тебя найдут… тебя прикончат!» Она опускается на колени, совсем близко к мужу, впивается в него взглядом. «Я им не позволю! Теперь ты нужен мне, мой сингэ сабур!», идет к двери, «пойду приготовлю погреб», и выходит.

Дверь скрипит. Ее шаги спускаются по ступенькам лестницы, ведущей вниз. Вдруг она издает отчаянный вопль: «О нет! Только не это!» Поднимается в панике. «Погреб затоплен!» Ходит взад-вперед. Рука прижата ко лбу, словно место, куда можно спрятать мужа, она нащупывает в собственной памяти. Ничего не находит там. Значит, здесь, в этой комнате! Она резким движением отдергивает зеленую занавеску. Там чулан, набитый подушками, одеялами и сложенными в стопки матрасами.

Расчистив место, она расстилает матрас. Он слишком большой, она закатывает его и со всех сторон обкладывает подушками. Отступает на шаг, чтобы лучше оценить обустройство — тайник для ее драгоценного камня. Довольная своей работой, она подходит к мужу. Очень аккуратно вынимает у него изо рта трубку, берет его за плечи, приподнимает, волочит тело, кладет его на матрас. Она положила его так, что он почти сидит в окружении подушек, лицом к входу в комнату. Бессмысленный взгляд мужчины уставился в одну точку на ковре. Она вешает на стенку кружку капельницы, опять вставляет трубку ему в рот, задергивает зеленую занавеску, закидывает тайник другими матрасами и одеялами. И не подумаешь, что там кто-нибудь есть.

«Завтра я вернусь», — шепчет она. У самого порога наклоняется, чтобы поднять чадру, да так и застывает — в такой позе ее настиг прозвучавший неподалеку выстрел. Другой, еще ближе. Третий… и вот уже стрельба ведется со всех сторон, по всем направлениям.

Ее, присевшей на пол, жалобное «деточки мои…» не слышит никто, слов не слышно из-за глухого громыхания движущегося танка. На корточках она подкрадывается к окну. Подсматривает сквозь дырки в шторке, что происходит снаружи, и увиденное повергает ее в отчаяние. Из груди вместе с рыданием вырывается вопль: «Защити нас, Господи!»

Она прижимается к простенку между окнами, под самым ятаганом и фотографией ее насмешливого мужа.

Тихо стонет.

Кто-то стреляет у самого дома. По-видимому, он во дворе, за стеной. Женщина затаила дыхание, она сдерживает слезы. Приподнимает край шторки. Увидев силуэт, стреляющий в направлении улицы, быстро отшатывается и осторожно продвигается к двери.

Когда она уже в коридоре, тень вооруженного мужчины вырастает у нее на пути. «Назад в комнату!» Она идет назад в комнату. «Сядь и не двигайся!» Она садится там, где лежал ее муж, и не шевелится. Из черноты коридора внезапно выступает мужчина, на голове его тюрбан, скрывающий пол-лица. Его огромная фигура, с трудом протиснувшись в дверной проем, вламывается в комнату. Через прорези в тюрбане комнату прочесывает мрачный взгляд. Не говоря ни слова, он подходит к окну и осматривает улицу, на которой не прекращается стрельба. Повернувшись к женщине, успокаивает ее: «Ничего не бойся, сестра. Я твой защитник». И снова наблюдает за окрестностями. У нее в душе нет ужаса, одно отчаяние. Но при этом она кажется спокойной, уверенной в себе.

Сидя меж двумя мужчинами, один из которых прячется под черным тюрбаном, а другой — за зеленой шторой, она беспокойно поглядывает вокруг.

Вооруженный мужчина приседает на пятки, держа палец на спусковом крючке.

Он по-прежнему настороже — отвернувшись от шторки, поворачивает голову к женщине и спрашивает у нее: «Ты одна?» Спокойным, слишком спокойным голосом она отвечает: «Нет». Несколько секунд проходит, и она порывисто продолжает: «Со мною Аллах», и проходит еще несколько секунд, пока она бросает быстрый взгляд на зеленую занавеску.

Пришедший молчит. Он сверлит женщину взглядом.

Снаружи больше не стреляют. Только вдалеке слышен глухой гул уезжающего танка.

Комната, двор и улица проваливаются во мрак тяжелого и дымного безмолвия.

Звук шагов заставляет мужчину вскочить, он наставляет на нее автомат, знаком приказывая ей: не шевелись. Приникает глазом к дыре в занавеске. Напрягшиеся было плечи расслабляются. Ему полегчало. Подняв занавеску, он негромко насвистывает условный знак. Шаги останавливаются. Мужчина шепчет: «Эй, я здесь. Входи давай!»

В комнату заходит еще один. На его голове тоже повязан тюрбан, скрывающий пол-лица. Длинная шерстяная накидка, пату, подчеркивает его худощавую долговязую фигуру. Изумленный тем, что видит здесь женщину, он приседает рядом со своим подельником, который спрашивает у него: «Чего тебе?» Тот пожирает женщину взглядом: «Хххор…рошо, пррек…ратили огонь!» Это подросток-заика, у него еще ломается голос.

— И надолго теперь?

— Ннн… не знаю! — отвечает тот, все еще не в силах оторвать глаз от женщины.

«Ну и ладно, топай на пост! Ночью здесь станем всем лагерем».

Юноша не возражает. Все еще неотрывно глядя на женщину, он просит «Сссси… гарету», которую второй бросает ему, чтобы побыстрее отделаться. И, совсем обнажив свое бородатое лицо, закуривает сам.

Прежде чем выйти за дверь, мальчуган бросает последний обалдевший взгляд на женщину и нехотя исчезает в коридоре.

Женщина сидит там же, где была. Она следит за каждым движением мужчины с опаской, которую пытается скрыть. «Тебе тут не страшно одной?» — спрашивает мужчина, выдыхая дым. Она пожимает плечами. «Разве у меня есть выбор?» Сделав глубокую затяжку, мужчина осведомляется: «Что ж, о тебе и позаботиться некому?» Женщина бросает взгляд на зеленую занавеску.

— Нет, я вдовая!

— А за кого ты?

— Думаю, за ваших.

Мужчина не уточняет дальше. Затягиваясь еще глубже, он продолжает:

— А дети у тебя есть?

— Да. Двое… две девочки.

— Где они?

— У моей тети.

— А ты-то сама зачем здесь?

— Чтоб работать. На жизнь-то зарабатывать надо, двоих детей кормлю.

— И что ж у тебя тут за работа?

Женщина смотрит ему прямо в глаза и наносит удар:

— В поте лица зарабатываю я хлеб свой.

— Чего? — смутившись, не понимает он.

Женщина отвечает голосом, в котором нет и тени стыдливости:

— Я продаю свое тело.

— Что еще за гадство?

— Я продаю свою плоть, как вы продаете вашу кровь.

— Чего ты такое несешь?

— Я продаю свое тело, чтобы доставлять удовольствие мужчинам!

Тот, подпрыгнув от ярости, разражается проклятиями: « Аллах, Аль-Рахман! Аль-Мумин! Охрани меня!»

— От кого это?

Изо рта мужчины, все еще заклинающего своего Бога, непроизвольно струится сигаретный дым: «Во имя Аллаха!», он изгоняет дьявола, «охрани меня от Нечистого!», проглатывает чудовищную затяжку дыма, которая выдыхается обратно вместе с гневным вопросом: