Смерть раньше смерти

Еще год–два такой работы — и она займется чем–то более важным и значимым. Колледж — всего лишь ступенька на пути к вершине, так сказать, временная передышка. Стыдно ей не было. Слабберт платил мало, а требовал от преподавателей много. Трудиться приходилось самоотверженно, с полной отдачей.

Всего год–другой.

Эстер покатала вино на языке, проглотила, насладилась послевкусием. Скорее бы вернуться к себе! Слушателей размещали по двое, они с Кариной ночевали в одноместных домиках. Она сама настояла на уединении по ночам — ее личное время неприкосновенно. Ее ждут книга и музыка. Сегодня перед сном она поставит «Трубадура» — если успеет, послушает первые два акта. «Зачем в ваших операх столько смертей?» — спрашивали даже во времена Верди. «Но разве вся жизнь не есть смерть?» — отвечал маэстро. Она улыбнулась луне, повернулась, открыла раздвижные двери, вошла в зал.

Они сидели вокруг стола и оживленно болтали. Перед каждым стоял бокал. Нинабер произносил речь, а Макдоналд, Феррейра и Кутзе его слушали. Уилсон, ее лучший ученик, единственный из всей группы, к кому она питала слабость, держался чуть поодаль. Уоллес и Карина Оберхольцер уединились в торце стола и о чем–то шептались.

Очевидно, кроме нее, никто не пил сухого белого вина. На столе теснились пивные бутылки — пустые и полные, бутыли бренди и виски, коктейли, большое ведерко со льдом. Эстер взяла вино и налила себе ровно полбокала.

— Извините, я иду спать, — сказала она, когда все подняли на нее глаза.

Выпускники пытались ее удержать. Нет–нет, мы вас не отпускаем! От выпитого взгляды у них сделались совсем стеклянными.

— Я вас провожу, — заявил Макдоналд.

Остальные громко расхохотались.

— Для тебя она слишком тонка, — лукаво проговорил Ферди Феррейра, но Эстер стало не по себе.

— Чем ближе кости, тем слаще мясо…

Она испугалась. Криво улыбнувшись, пожелала выпускникам приятно провести остаток вечера. Завтра утром все разъезжаются по домам.

Все наперебой желали ей спокойной ночи и сладких снов.

— Держите руки над одеялом! — крикнул Ферди Феррейра, когда она стояла на пороге.

Кое–кто громко захохотал. Выйдя за дверь, она покачала головой. Необработанный алмаз — вот кто он.

За порогом царила ночь. Жужжали ночные насекомые, тихо журчала река. Где–то лаяла собака. В гору с ревом взбирался грузовик. Она отходила все дальше, дальше от пьяных выкриков и смеха. Впереди ее ждет отдых. Все идет точно так, как и должно быть. Эстер подготовилась ко сну, пока слушатели переодевались к выпуску. В заключение она произнесла небольшую речь, похвалила всех своих учеников, вручила им дипломы об окончании курса. Когда настала очередь Макдоналда, он потребовал, чтобы она разрешила себя поцеловать. Выпускники пожимали друг другу руку, поздравляли, перешучивались. Потом все сфотографировались; Карина Оберхольцер велела им стать полукругом и несколько раз щелкнула затвором камеры.

Она отперла дверь своей спальни. Горело бра над кроватью. Все в порядке. Она закрыла дверь, привалилась к ней спиной и облегченно вздохнула.

Сначала она нажала кнопку проигрывателя. Комнату заполнили звуки музыки. Она согнула в колене правую ногу, подняла ее повыше, сняла туфлю. Потом вторую. Начало обычного ритуала. Поставила туфли у дверцы шкафа — ровно, симметрично. Расстегнула блузку начиная сверху, посмотрелась в большое зеркало. Сейчас ей не хотелось заниматься самовнушением, повышать свою самооценку, мысленно проговаривать все свои действия — пусть это всего лишь игра, в которую она играет сама с собой почти каждый вечер. Она повесила блузку на плечики в шкаф, повернулась и расстегнула «молнию» на юбке. Проворно сняла ее, по очереди поднимая ноги. Машинально разгладила ткань, собирая воображаемые нити. Юбку она повесила рядом с блузкой.

На нижнем белье она не экономила. Расстегнула застежку бюстгальтера, осмотрела белую грудь. Она улыбнулась, потому что дала себе слово. Она не будет мучиться из–за того, что грудь такая маленькая. По крайней мере, сейчас. Сейчас она слушает красивую музыку, и настроение у нее хорошее.

Через голову она надела мягкую ночную рубашку. Поправила на узких, почти мальчишечьих бедрах. Материя приятно щекотала кожу. Она в последний раз бросила в зеркало довольный взгляд. Все–таки она молодец — очень аккуратно развесила вещи. Завтра утром она соберется за несколько минут. Выключила верхний свет, взбила подушки и скользнула под одеяло. Взяла с прикроватной тумбочки мемуары. Не стала, как обычно, ругать себя за то, что не любит так называемое «легкое чтение», а просто устроилась поудобнее и раскрыла книгу.

И стала читать.

Дважды ее отвлекал шум от затянувшейся вечеринки. Сначала она услышала взрыв хохота, заглушивший музыку. Она укоризненно покачала головой. Когда же они угомонятся? Потом она снова сосредоточилась на книге.

Вдруг хохот послышался снова. Видимо, они решили «гульнуть напоследок». Пьяные выкрики и смех были отчетливо слышны во время паузы между арией и речитативом. Отчетливо слышался голос Макдоналда, ему вторил Кутзе. Кто–то грязно выругался. Эстер Кларк возмутилась. Захотела встать и урезонить их, но передумала. Они же взрослые люди. Некоторое время она смотрела в книгу, не видя слов. Потом снова погрузилась в вымышленный мир.

Сначала ей не хотелось спать; теперь сон стал желанным другом.

Она дослушала арию до конца и нажала кнопку «Стоп». Заложила страницу закладкой, положила толстый том на тумбочку, выключила бра. Легла на левый бок, свернулась калачиком и закрыла глаза.

Уснуть никак не получалось из–за шума. Хохот и крики делались все громче. Они заглушали и реку, и прочие ночные звуки. Безобразие! Когда же они, наконец, разойдутся? Который час? Смотритель пансионата будет недоволен. От беспокойства сон у нее совсем прошел.

Она встала, раздосадованная, подошла к окну, отодвинула цветастую занавеску. Интересно, что они там вытворяют?

Высоко в небе стояла яркая луна. Деревья, кусты и трава купались в ее призрачном свете. Эстер посмотрела на соседний домик, в котором продолжалась вечеринка. В окнах кто–то шевелился, но издали было не разглядеть.

Вдруг она различила в темноте какие–то неясные очертания. Совсем близко, на берегу реки. Кто там?

Странное животное — почти квадратное. Нет, там человек… Два человека! Они обнимаются… Эстер Кларк отвернулась, отошла от окна, как того требовали правила приличия. Эстер узнала секретаршу, и ее обдало жаром. Как Карине не стыдно! Карина была с Уоллесом. Они страстно целовались на берегу реки. Уоллес грубо ласкал рубенсовские формы секретарши. А та впилась в него губами. Оба были сильно навеселе.

Их надо остановить. Она обязана их остановить!

Уоллес задрал юбку на своей партнерше, ловко стянул с нее колготки, обхватил руками голые ягодицы. Карина опытной рукой нащупала под его брюками детородный орган, начала поглаживать его. Поцелуй затягивался. Уоллес стянул с Карины блузку, расстегнул бюстгальтер…

Эстер отвернулась; ей стало очень стыдно. Это она во всем виновата. Потом она снова выглянула в окно. Она смотрела как завороженная. Не было сил оторваться…

Карина ловко расстегнула «молнию» на брюках Уоллеса. Они снова начали целоваться. Потом секретарша спустила со своего партнера трусы, опустилась на колени, взяла его член в рот… Он остановил ее, помог встать, обнял за плечи и повел куда–то, забыв застегнуть ширинку. Карина коротко хохотнула.

Эстер не знала, что делать. Отвратительная сцена, свидетельницей которой она стала, будила в ней не только возмущение, но и какое–то другое, неясное чувство. Уоллес женат. У него дети. И Карине Оберхольцер это известно. Эстер закрыла глаза. Пусть убираются подальше! Когда она снова выглянула в окно, там никого не было.

Больше всего ее возмущала их несдержанность. Они настоящие дикари. Не умеют вести себя как нормальные цивилизованные люди. А он… как он будет смотреть в глаза жене?

Почему же она смотрела на них и не могла отвернуться?