Смерть раньше смерти

— Либо я бросаю пить, либо ухожу со службы.

— Ну, и ты ему ответил.

Дальше ехали молча.

— Где ты меня высадишь?

— У КПЗ в Эджмиде, Бенни.

Гриссел посмотрел на него затравленно, как раненый зверь.

— Бенни, тебе надо оставаться трезвым, пока я не придумаю, как тебе помочь.

Гриссел посмотрел вперед.

— Де Вит и тебя предупреждал.

— Да, Бенни, он и меня предупреждал.

Ширли Вентер была крошечной женщиной; разговаривая, она постоянно жестикулировала, а говорила она очень быстро, высоким, тонким голоском.

— Просто позор, куда мы катимся! Я просыпаюсь рано, в четыре утра. Такая роскошь, как горничная, мне не по карману. Боб по будням рано уходит на работу, и я успеваю приготовить ему завтрак, покормить собак и положить белье в стиральную машину. Не верю я в эти новомодные автоматы. У меня старая добрая машинка активаторного типа, ей уже семнадцать лет, а она все как новая. В общем, потом я включаю чайник и завариваю кофе, Боб любит натуральный кофе, его надо сварить, процедить… И тут гляжу — перед гаражом Дрю стоит машина, и фары включены, но, понимаете, через то окно ничего толком не видно, потому что Боб уже давно не подстригал живую изгородь. — Она повернулась к мужу, мужчине под пятьдесят, с тяжелыми плечами, толстыми губами, слегка косым ртом и тонкими «гитлеровскими» усиками. — Боб, милый, придется тебе теперь подстричь живую изгородь.

Боб проворчал что–то неразборчивое. Яуберт не понял, знак ли это согласия или наоборот. Они стояли на кухне, среди немытой посуды и белья. Пахло жареным беконом. Яуберт прислонился к кухонному шкафу, Баси Лау сидел за столом и пил кофе.

— В общем, увидела я свет у его гаража, но мне надо было следить за кофе, а потом пришлось мыть фильтр и накрывать на стол. Боб не встает, пока я не подам ему кофе в постель. Потом я загрузила белье в машину и посмотрела в окно, а фары все горят. Тут мне в голову и стукнуло: нет, что–то не так. Я пошла и сказала Бобу, а он сказал, мол, нечего подглядывать за соседями, а я ему: нет, Боб, там что–то случилось, машина не стоит перед закрытым гаражом целых десять минут. В общем, Боб вышел посмотреть. Я еще сказала, пусть возьмет палку или еще что–нибудь, а то мало ли что, а он пошел без ничего. Боб у нас сильный. До сорока трех лет играл в регби за команду Пэроу, правда, милый?

Боб опять буркнул что–то неразборчивое.

— А потом он его и увидел, и повсюду была кровь. Боб считает, что мотор так и работал вхолостую до утра, потому что иначе фары не горели бы так ярко. Потом он вернулся и сказал мне, а я позвонила в полицию. Один–ноль–один–один–один. Я держу все важные номера рядом с телефоном после того, как посмотрела по телевизору сериал «Девятьсот одиннадцать». Какой ужас! Куда мы катимся?

Ее резкий, пронзительный голос резал натянутые нервы Яуберта, как ножом. Он завистливо покосился на кофе в чашке Баси Лау. Баси приехал раньше; тогда, наверное, в фильтре еще что–то оставалось.

— Вы не слышали выстрелов? Шум, голоса, шорох отъезжающей машины? — Яуберт посмотрел на Боба Вентера, надеясь, что ответит муж.

— Здесь всегда разворачиваются машины, не так, как раньше, когда у нас был тихий, приличный пригород. А сейчас мы с Бобом живем сами по себе, в чужие дела не лезем. И крепко спим. Только у богачей есть время не спать по ночам, — ответила хозяйка.

Яуберт решил, что она ответила на его вопрос отрицательно.

— Мистер Вентер, вы не заметили ничего необычного, когда выходили?

Боб Вентер опять что–то буркнул и едва заметно покачал головой.

— Что вам известно о покойном?

Ширли Вентер как будто ждала его вопроса.

— Дрю Уилсон был милый мальчик. И такой талантливый! Вы зайдите к нему домой, там чище, чем у меня. И тихо. От него никогда не доносилось ни звука. Он всегда здоровался, улыбался и так много работал, особенно в последнее время…

— Чем он занимался, миссис Вентер?

— Он делал ювелирные украшения. В общем, когда он сюда переехал, я испекла пирог и пошла знакомиться, а когда вернулась, то сказала Бобу: он такой славный мальчик…

— Вы знаете, где он работал?

— У Бенджамина Голдберга, на Аддерли–стрит. Там очень модное место и все стоит очень дорого. Однажды я зашла к нему, когда была в городе, — просто поздороваться, но там все посетители такие надменные и наличных не держат, только кредитки. В общем, когда он переехал к нам, испекла я пирог и пошла знакомиться, а потом сказала Бобу, какой он милый, и знаете, первое впечатление ведь самое главное, потому что оно, как правило, и оказывается верным. Он был спокойный и дружелюбный.

— Он не был женат? В разводе?

— Не женат. Я всегда говорила, что Дрю жена ни к чему. Да вы сами зайдите к нему домой, посмотрите. У него чище, чем у меня.

Боб Вентер снова что–то буркнул.

— Боб, не говори так, — сказала его жена. — Не обращайте на Боба внимания! Дрю был художником. Во всяком случае…

— Что вы сказали, мистер Вентер?

— Боб, замолчи!

Муж снова что–то буркнул. Яуберт следил за его губами. Он разобрал слово «голубой».

— Не слушайте его! Боб считает голубым всякого, кто не играет в регби тридцать лет. А Дрю просто был художник… такой, знаете, богемный. Его природа другими талантами наделила. Не обращайте на Боба внимания!

— Он был голубой, — решительно повторил Боб, скрещивая руки на груди.

— Нет, он просто богемная натура, — возразила Ширли, доставая из–за пазухи носовой платок.

Яуберт поехал забрать Гриссела из участка в Эджмиде. Констеблю, отпершему дверь, было явно не по себе. Он постоянно отводил глаза в сторону. Гриссел молча дошел до машины.

Яуберт отъехал от обочины.

— Бенни, я везу тебя в санаторий, где тебе помогли в прошлый раз.

— Высади меня у входа.

— А ты пойдешь лечиться?

Гриссел потер грязной рукой заросший подбородок и устало ответил:

— Матт, а они мне помогут? Когда я выйду оттуда, то буду трезвым, но ведь они ничего не могут поделать с… ну, с нашей работой.

Яуберт ничего не ответил. Гриссел истолковал его молчание по–своему.

— Матт, по ночам мне снятся страшные сны. Мне снится, что мои дети лежат мертвые. И жена. И я сам. И все стены в крови… Головы, пробитые пулями… внутренности вываливаются на пол. С этим, Матт, врачи ничего не могут поделать. Мне снятся страшные сны, даже когда я трезвый. Даже когда не пью ни капли.

— Де Вит заставил меня пройти курс психотерапии.

Гриссел тяжело вздохнул, как будто больше не мог нести свою ношу.

— Может быть, психотерапия и тебе поможет, Бенни. Избавит тебя от кошмаров.

— Может быть.

— Но сначала надо вывести из твоего организма алкоголь.

Они молча ехали по шоссе номер 5 в Мёйзенберг, где находился санаторий. Яуберт достал пачку «Уинстона», предложил сигарету Грисселу, прикурил от зажигалки. Некоторое время оба молчали.

— Опять «Токарев»?

— Да. Два выстрела. Две стреляные гильзы. Но кое в чем два эпизода не совпадают. Возможно, вторая жертва — гомосексуалист.

Гриссел шумно выдохнул дым.

— Может, все даже упростится.

— Если убийца тот же самый. Есть у меня одно подозрение, Бенни…

— Подражатель?

— Вероятно. Но, может статься, дело куда серьезнее.

— Серийный убийца? Маньяк?

— Похоже на то.

— Может быть, — кивнул Бенни Гриссел. — Может быть.

Яуберт рассказал де Виту, что Гриссела мучают кошмары. Упомянул о том, что сержант в принципе не против психотерапии.

— Но сначала ему нужно избавиться от алкогольной зависимости?

Яуберт кивнул. Де Вит потер родимое пятно и уставился в потолок. Потом согласился.

Яуберт поблагодарил полковника и доложил о втором убийстве из пистолета Токарева. Де Вит выслушал его, ни разу не перебив. Яуберт рассказал о соседях Дрю Уилсона, которые подозревали его в нетрадиционной сексуальной ориентации. После беседы с хозяином Уилсона и его коллегами подозрения подтвердились.

Бенджамин Голдберг, владелец ювелирной мастерской, еще трое мужчин и одна женщина работали на специальных станках. Узнав о гибели Уилсона, все были не на шутку потрясены. Женщина заплакала. Они и представить не могли, кто убил их сослуживца. Да, он был гей, но последние пять–шесть лет у него не было связей с мужчинами. Он старался преодолеть себя, иногда даже приглашал женщину в ресторан или в театр. Почему? Потому что его матушка угрожала сыну покончить с собой…