Пик Дьявола

Гриссел подумал: не будь она девушкой по вызову, Соня была бы сейчас дома. Но он понимал, что никогда не произнесет этого вслух.

— Когда я начинала, то сама удивлялась, почему я не такая, как все. Все клиенты спрашивали меня об одном и том же: «Почему ты стала девушкой по вызову?» От таких вопросов невольно кажется, будто с тобой что-то не так. А потом я задумалась: а почему, собственно, не так? Может, как раз со мной то все так, как надо. Может, я просто более дальновидна, чем другие? Что такое секс? Неужели это плохо? Почему к моей работе так пренебрежительно относятся?

Она встала и отошла от дивана; он пожалел, что спросил. Он не хотел ее обижать. Брякнул не подумав. Он собрался извиниться, но она уже исчезла в своей спальне. Он опустил глаза, увидел расстегнутую ширинку и поспешно застегнул «молнию».

Она вернулась. Он увидел ее силуэт, и тут же она оказалась рядом, только на сей раз присела у него в ногах.

— Хочешь сигарету?

— Если можно.

Она сунула в рот две сигареты и щелкнула зажигалкой. В свете огонька он видел ее грудь, лицо и голые плечи.

Одну сигарету она протянула ему. Он глубоко затянулся.

— Я всегда была не такая, как все. — Кристина выпустила струю дыма, которая образовала призрачное пятно на противоположной стене. — Это трудно объяснить. Когда ты еще ребенок, ты ничего не понимаешь. Думаешь, с тобой что-то не так. Мои родители… Я из хорошей семьи. Отец был военным, а мать почти всегда была домохозяйкой; денег нам хватало. Они жили в своем маленьком мирке. Были довольны такой жизнью. Но разве может этого хватить? Разве может быть достаточно? Ты ходишь в школу, потом находишь себе мужа или жену, воспитываешь детей, выходишь на пенсию, поселяешься в домике у моря, а потом умираешь. Ты никогда никого не обижаешь, делаешь все правильно, как надо. Так говорил отец: «Дитя мое, делай все как надо». Кому надо? Соседям? Кто они такие, чтобы решать, что правильно, а что — нет? Ты платишь деньги за парковку, никогда не превышаешь скорость, не шумишь после десяти вечера. И выполняешь свой долг. Вот еще одна из любимых фразочек моего папаши: «Дитя мое, люди обязаны выполнять свой долг». Долг перед семьей, перед городом, перед страной. Чего ради? Что ты получаешь зато, что выполняешь свой долг? Мой отец выполнял свой долг перед армией — и умер, не достигнув пенсионного возраста. Мать выполняла свой долг перед нами, но она ни разу не была ни в Кейптауне, ни в Европе, вообще нигде. Если постоянно выполнять свой долг, никаких денег не хватит. Ни на одежду, ни на машину, ни на мебель, ни на отпуск. Но им так было привычно, потому что выделяться нехорошо — это тоже неправильно, неприлично.

Все хотят, чтобы ты была такой же, как все. С самого раннего детства тебя поучают: не высовывайся, не отличайся от остальных. А я была не такой, как все. И ничего не могла с собой поделать. Уж такая я есть. Если родители или школьные учителя — да кто угодно! — говорили, как надо поступать, я сразу начинала думать: что, если сделать наоборот? И делала. Я покуривала и попивала. Но когда тебе пятнадцать или шестнадцать, почти все запреты имеют отношение к сексу. Ты не должна делать того и этого, потому что ты должна быть хорошей, порядочной девочкой. Я хотела понять, почему надо быть порядочной девочкой. Чего ради? Чтобы получить порядочного мужа? И порядочную жизнь, и порядочных детей. И порядочные похороны, на которые придет много народу. Вот я и начала выкидывать номера. И чем больше я старалась, тем больше понимала, что жить по-другому гораздо интереснее. Большинство людей не хотят быть хорошими, в них сидит желание быть не такими, как все, только им смелости не хватает. Живут с оглядкой — как бы кто чего не сказал. Боятся, что потеряют все скучные достижения в жизни. Был один учитель, он уж был такой послушный долгу! Я работала на него. И переспала с ним в лагере Ассоциации студентов-христиан. Он сказал: «Боже мой, Кристина, как давно я тебя хотел!» Я спросила, почему же он не дал мне знать. Он не мог ответить. А потом был еще приятель моего отца. Когда он приходил к нам, то вечно смотрел на меня маслеными глазками, но потом отходил, садился рядом с женой и держал ее за руку. Я понимала, чего он хочет. Я сама пришла к нему, и он сказал, что любит молодых девочек, но со мной это у него впервые.

Кристина затушила сигарету и села вполоборота к нему.

— Ему было столько же лет, сколько и тебе, — сказала она, и на секунду Гриссел уловил в ее интонации презрение.

Она прижалась спиной к его ногам и скрестила руки под грудью.

— Знаешь, зачем родители послали меня в университет? Чтобы я нашла себе мужа. Образованного. И хорошую работу. Чтобы у меня была хорошая жизнь. Но чему помогает хорошая жизнь? Что от нее проку, когда ты умираешь и можешь сказать себе: я прожил достойную жизнь? Скучную, но хорошую.

В университете я встречалась с одним парнем, третьекурсником с медицинского факультета. Его родители жили в Хёвельсиге, и у них водились деньги. Я видела, как они живут. Я поняла: если у тебя есть деньги, тебе не нужно быть послушной долгу, такой же, как все, и «порядочной». Деньги дарят не только возможность покупать хорошие вещи. Можно быть не такой, как все, и никто тебе слова не скажет. Тогда я и поняла, чего хочу. Но как этого добиться? Можно выйти за богатого, но тогда деньги все равно будут не твои. По выходным я стала подрабатывать официанткой в фирме, которая устраивала вечеринки и приемы. Однажды я вышла перекурить на поле для гольфа, и ко мне подошел один тип. У него был автосалон на Застрон-стрит. «Сколько ты зарабатываешь?» — спросил он. Когда я ответила, он предложил: «А не хочешь получать по тысяче рандов за ночь?» Я спросила: «Как?» И он ответил: «Своим телом, красотка». Он дал мне свою визитную карточку и сказал: «Подумай». В следующий же понедельник я ему позвонила. И сделала это. Там было семеро парней, они снимали номер в «Хилтоне». Иногда в обед, а иногда вечером они звонили мне в общежитие, и я к ним ехала.

Но потом, прямо перед выпускными экзаменами, я забеременела. Я принимала противозачаточные таблетки, но они не помогли. Когда я им обо всем сказала, они предложили оплатить аборт, но я отказалась. Поэтому они дали мне денег, и я приехала в Кейптаун.

38

Распорядок дня у Орландо Арендсе не менялся изо дня в день. Он жил в большом красивом доме в Уэст-Бич, в Милнертоне. В шесть утра он просыпался — сам, без будильника. Надевал тапочки и красный халат. Брал со стола очки для чтения и тихо, чтобы не разбудить жену, выходил на кухню. Клал очки на кухонный стол и молол кофе — итальянский и мокко в пропорции пятьдесят на пятьдесят. В количестве, достаточном на две большие кружки. Заливал в кофемашину воду и осторожно высыпал в емкость коричневый порошок. Потом нажимал кнопку.

Подходил к парадной двери, открывал ее, выходил на улицу. Смотрел на море, определял, какая сегодня будет погода, и по дорожке шел к большим, автоматическим воротам. Шагал он быстро, бодро, несмотря на шестьдесят шесть лет. Почти всю жизнь он прожил в Кейп-Флэтс. Справа от ворот находился почтовый ящик. Он открывал его и вынимал утренний выпуск «Бургера».

Не разворачивая газету, проглядывал заголовки. Ему приходилось держать газету на расстоянии вытянутой руки, поскольку на нем не было очков.

Он возвращался в дом; перед тем как войти, оглядывался во все стороны. Привычка, инстинкт, который утратил свое значение.

Аккуратно расстилал газету на сосновом столе на кухне. Надевал очки для чтения. Правая рука падала в карман халата. Там ничего не оказывалось, и он раздраженно щелкал языком. Он больше не курил. Жена и врач вступили в сговор против него.

Он прочитывал только первую полосу. К тому времени кофемашина заканчивала работу и булькала в последний раз. Орландо Арендсе тоже вздыхал — так он делал каждое утро. Он вставал, брал из шкафчика две кружки и ставил их на стол. Сначала наливал кофе в одну кружку и с удовольствием вдыхал аромат. Никакого молока, никакого сахара. Только кофе как он есть. Остаток кофе он выливал во фляжку, чтобы он дольше не остывал. С кружкой в руке возвращался к газете. Переворачивал страницу и разглядывал маленькую фотографию выпускающего редактора — очаровательной женщины. Потом переводил взгляд на вторую полосу и приступал к чтению уже всерьез.