Страница 69 из 133
— Нет, я не хочу вина, спасибо, — сказал Стюарт.
— Фруктовый сок? Илона, передай кувшин. Это смесь, Эдвард ее любит. Яблоки с бузиной.
— За приезд Стюарта! — провозгласила Беттина, поднимая стакан.
— А где мистер Бэлтрам? — спросил Стюарт. — Я имею в виду не Эдварда, хотя он тоже мистер Бэлтрам. Я говорю… об отце Эдварда…
— Его здесь сейчас нет, — ответила матушка Мэй.
— Сегодня тут только мы, — сказала Беттина.
— Вы очень добры, — отозвался Стюарт. — Но… Эдвард… тебе и правда лучше? Может, стоит…
— Да, мне лучше… спасибо, что приехал, но оставаться здесь тебе не нужно.
— Нет-нет, вы должны остаться, — возразила матушка Мэй. — Вы нужны нам! Теперь вы оба здесь!
Голос ее звучал весело.
— Вы оба никогда не уедете, — проговорила Илона.
— Нам нужен нравственный самурай, — со смехом сказала Беттина.
— Я знаю, что вы — идеалист, — сказала матушка Мэй. — Но если серьезно, вы можете нам помочь…
Откуда-то из глубин дома со стороны Перехода раздался странный звук. Он постепенно усиливался, словно одновременно дергали струны и бренчали на множестве музыкальных инструментов. Звук нарастал, будто настраивался оркестр. А потом резко оборвался, и наступила тишина.
— Это для него, — произнесла Беттина, посмотрев на Стюарта сияющим взором.
— Духи приветствуют тебя! — воскликнула Илона и захихикала, прикрывая рот руками.
— Звук арфы, — сказала матушка Мэй. — Не знаю, что это может означать.
Стюарт сидел совершенно неподвижно и едва дышал, погруженный в себя.
Матушка Мэй задержала на нем взгляд, потом посмотрела на Эдварда. Эдвард увидел, что ее глаза спрашивают что-то у него, рассмотрел в них какую-то одобрительную искорку, но отверг этот вопрос и отвернулся. Потом она тихо (низким легким шепотом, каким хороший актер обращается к галерке; кажется, его не слышит никто, кроме того, к кому он обращен) сказала:
— Эдвард, мой дорогой, ты себя неважно чувствуешь. Не лучше ли тебе вернуться в кровать?
— Хорошо, — громко ответил Эдвард и резко поднялся, отодвинув назад стул, заскрежетавший по плиткам.
Почти сразу же встал и Стюарт.
— Я, пожалуй, тоже лягу, если вы не против. Я привык рано ложиться.
«Он старается ублажить меня», — подумал Эдвард, уже успевший пройти полпути до двери. Однако у двери в Переход он затормозил и прислушался. Матушка Мэй остановила Стюарта — она спрашивала, когда тот обычно встает, поддразнивала его. Потом Беттина принялась говорить о завтраке. Потом они все рассмеялись.
Эдвард пошел медленнее. Ноги его подгибались, во рту он чувствовал горечь. В Переходе было темно, но он теперь знал его наизусть. Лампа в нише у каменных ступенек Селдена испускала тусклый свет. Потом у него за спиной возник новый свет, послышались шаги. Это была Илона. Она принесла лампу и поставила на одну из полок в коридоре. Лампа, чтобы осветить путь Стюарту. Эдвард ускорил шаг, почти перешел на бег.
— Эдвард… постой… не сердись.
— Я и не сержусь. Я тебе уже сказал. Я просто болен.
— Не болей. Ты помнишь, что я тебе сказала?
— Да, Илона.
— Ты мой единственный.
— Как это… ужасно… — сказал Эдвард.
Он сделал еще несколько шагов по каменным ступенькам, остановился на повороте и посмотрел вниз на сестру с ее дурацкими косичками, ленточками, пухлыми щечками и маленьким востроносым птичьим личиком. Ему показалось, что она готова заплакать.
— Ну ладно, ладно, — сказал он и побежал наверх в свою комнату.
Он зажег лампу, закрыл ставни и в безумной спешке начал раздеваться. Стащил с себя длиннополую рубаху и обнаружил, что цепочка Илоны все еще болтается у него на шее, сорвал ее — она была до странности теплой, даже горячей. Ему удалось кое-как напялить пижаму. Цель его состояла в том, чтобы успеть прикинуться спящим, когда войдет Стюарт. Эдвард залез в кровать и замер, потом принялся массировать ноющие ноги, ощущая, как пот покрывает все тело, скатывается по груди.
«Может быть, с ее стороны это все же проявление доброты, — думал он. — Может, она и в самом деле хочет помочь. Она любит меня, они все меня любят, они мне так нужны, а я вел себя отвратительно». Какие, черт побери, изощренные, хитроумные мысли рождаются в голове матушки Мэй — матери, жены, мачехи — и как разобраться в мыслях такой женщины? «Возможно, все ради Беттины, — подумал он. — Наверное, именно это и имела в виду Илона. Она хотела сказать мне, что не собирается влюбляться в Стюарта. Но Стюарт мог бы жениться на любой из них, а у меня такой возможности нет». Потом он решил: нет, это чистое безумие. Затем перед ним возник образ Брауни, словно Эдвард долго вслепую продвигался к нему сквозь многолюдную фантасмагорию и наконец нашел. Эдвард воззвал к ней: «Помоги мне, Брауни, помоги мне!» Потом он вспомнил, что забыл выключить лампу. Когда он поднимался с кровати, в комнату вошел Стюарт.
— Эд, ты болен. Как ты себя чувствуешь? У тебя температура?
— Да нет, с какой стати?
Стюарт сел на кровать. Эдвард, уже успевший забраться под одеяло, отодвинул ноги к другому краю. Он натянул простыню до самой шеи и над нею уставился на Стюарта.
— Странно тут как-то все, — сказал Стюарт. — Что ты об этом думаешь?
— Ничего, — ответил Эдвард. — Думать об этом невозможно. Просто оно такое, и все.
— Что это был за странный шум?
— Да что-то там у них на кухне свалилось.
— Ясно. Они шутили. Какие-то нелепые шутки. Когда появится твой отец?
— Мой… ах, Джесс… он здесь. Он тоже болен. Он в другой части дома.
— Понятно. Это был такой facon de parler [56].
— Да, — кивнул Эдвард и повторил смешную фразу: — Facon de parler.
— Я бы хотел с ним познакомиться. Какой он?
— Довольно приятный, — сказал Эдвард, исчезая под простыней.
Он видел добрые коровьи глаза Стюарта, с тревогой смотревшие на него.
— Эд, ты знаешь, я тебя люблю и попытаюсь тебе помочь. Но если ты возражаешь, я завтра уеду. Все это… ради тебя…
— Отлично, — ответил Эдвард, — правда, я думал, ты любишь всех подряд.
— Не говори гадостей. Не надо меня дразнить.
— Дразнить тебя! Ты лампу сможешь выключить?
— Нужно повернуть колесико.
— Да. Выключи, пожалуйста, а потом и сам уходи.
— Хорошо. Но помни… — Рука Стюарта принялась шарить по простыне, пытаясь нащупать ногу Эдварда, но тот поджал ее под себя. — Доброй ночи.
Благодатная темнота опустилась на него. Стюарт тихо вышел из комнаты. Эдвард снова улегся в свою пропотевшую постель, начал ворочаться и крутиться; он чувствовал, что это может продолжаться всю ночь. Он подумал о людях, которых мучают в клетках, где они не могут ни сидеть, ни стоять. Ему не хватало снотворного, выданного вчера матушкой Мэй. Сегодня про это забыли.
Присутствие Стюарта делало Сигард невыносимым, оно уничтожало все. Теперь Стюарт станет долгожданным мальчиком, его будут любить женщины, он будет сидеть и разговаривать с Джессом. Возможно, его разговоры с Джессом окажутся более глубокими, чем разговоры Эдварда. Стюарт поймет, внутренним чутьем постигнет мысли Джесса, он приручит его, очарует, будет улыбаться ему своей доброй естественной мальчишеской улыбкой. Не поэтому ли матушка Мэй в мудрости своей вызвала его? Эдвард потерпел неудачу, а Стюарт добьется успеха. Сегодня вечером два человека сказали Эдварду, что любят его, а он ничего не мог поделать ни с одной, ни с другой любовью. Это были бесполезные игрушки.
«Завтра, — решил он, — я уйду отсюда. Я пойду к Брауни».
В конце концов он уснул, и ему приснился Марк. Марк сидел на кровати, держал его за руку и улыбался.
— Извините, — сказал Гарри, — я смотрю, вы почти закончили. Не возражаете, если мы пока присядем за ваш столик?
Он с Мидж зашли в дорогой, хваленый, тщательно выбранный ресторан в небольшом городке — Гарри заказал там столик. Но они припозднились, столик оказался занят, Мидж устала и хотела сесть, а метрдотель был не очень расторопен.
56
Оборот речи (фр.).