Дилемма Джексона

Она подумала: «Все мои вещи уже готовы, я могу отправляться в Пенн прямо сейчас — только сейчас я жду встречи с другим мужчиной! Но ведь я в любом случае не хотела ехать сегодня? Осталось еще столько недоделанных мелочей!» И она отправилась в «Баркерс», чтобы со всем этим покончить.

Войдя в магазин и направляясь в отдел мужских сорочек, она озиралась по сторонам. Неужели он еще не пришел? О, если бы это было так! Потом Мэриан увидела его — он рассматривал рубашку — и, вмиг ощутив нечто вроде удара в сердце, приложила руку к груди. Неужели она забыла его, как могла она его забыть? На долю секунды она увидела его таким, каким видела тогда, в первый раз, когда ей его еще не представили, до того как они с ним танцевали: тяжелые густые светлые волосы, достаточно длинные, чтобы закладывать за уши, узкий нос с небольшой горбинкой… Кантор напомнил ей тогда сошедшего с какой-нибудь старинной картины военачальника — например, венецианского дожа. Венеция! Мэриан ощутила внезапную слабость. Видение исчезло.

Он обернулся, заметил ее и помахал рукой. Она помахала в ответ. Улыбаясь, они пошли навстречу друг другу. Его большие голубые глаза по-прежнему казались немного диковатыми, словно у зверя. Смеясь, они пожали друг другу руки, он поцеловал ее в щеку, и они вместе направились к выходу. Идя по улице, они непринужденно болтали. Мэриан заметила, что в руках у Кантора большая кожаная сумка. Она расспрашивала его о ферме, о Джудит, родила ли она? Да, родила прелестного ребеночка, мальчика, разумеется. Почему разумеется? И зачем Кантор приехал в Лондон? О, по делу, по поручению брата, у которого здесь множество разных инвестиций, он даже подумывает открыть тут офис. Долго ли он задержится в Лондоне? Не очень, но он снял небольшую квартиру. А что в этой большой сумке? Ну… отчасти там подарок для нее! Почему отчасти? Терпение, скоро она сама все увидит!

За оживленным разговором Мэриан даже не обратила внимания, куда они идут. Между тем, свернув с Хай-стрит, они шли по лабиринту маленьких улочек и переулков где-то в районе Глостер-роуд.

— Где мы?

— Подожди — увидишь.

Только теперь Мэриан ощутила неловкость и чуть было не сказала: «Мне нужно идти», как вдруг они оказались у цели. Конюшни. Что? Лошади.

Содержимое сумки, включая идеально пришедшиеся по ноге ботфорты, было извлечено на свет и галантно презентовано, после чего они сели на лошадей, рысью пересекли дорогу и углубились в парк. От радости Мэриан забыла обо всем. После возвращения из Австралии ей пришлось отказаться от прогулок верхом. И вот она снова в седле, пусть и на лоне всего лишь скромной природы Гайд-парка. Конечно, Кантор был лучшим наездником, чем Мэриан, но и она была хороша. Они скакали на своих великолепных резвых лошадях, Джинни и Сэмьюэле, почти касаясь друг друга коленями. Потом Кантор, пустив Сэмьюэла галопом, что было строго запрещено, ускакал вперед, и Мэриан стоило немалого труда сдержать Джинни. И лошадям, и наездникам эта игра очень нравилась. В какой-то момент, поравнявшись с Мэриан, Кантор промурлыкал строчку стихотворения Роберта Браунинга о последней верховой прогулке влюбленных. Мэриан тоже знала это стихотворение. В конце концов они привели своих разгоряченных лошадей обратно в конюшню, и Мэриан поцеловала обоих.

Когда они с Кантором шли обратно, выяснилось, что уже время обеда. Они пообедали в прелестном ресторанчике на Хай-стрит. Именно там Мэриан заметила, что потеряла часы. После обеда она сказала, что ей пора домой, нужно поймать такси. Поначалу такси нигде не было, а когда Кантору удалось наконец остановить машину, он назвал водителю свой, а не ее адрес. Мэриан стала возражать, но он заверил ее, что хочет лишь что-то ей показать и она тут же уедет.

Потом каким-то образом оказалось, что они уже пьют чай у Кантора дома, сидя на диване и почти прижимаясь друг к другу, и что Кантор обнимает ее. Он снова спросил, когда ее свадьба, и на сей раз Мэриан ответила: «В среду». В эту среду? Почувствовав себя вдруг страшно усталой, Мэриан подтвердила: да, в эту. В самом деле? Значит, она его обманула!

После этого они лежали на диване, и Кантор, целуя ее, говорил, что она его жестоко обманула, невозможно, чтобы она любила Эдварда, она сама не верит тому, что говорит, она прекрасно знает, что по-настоящему любит только его, Кантора. Мэриан расплакалась. Они перебрались на кровать, и Мэриан сняла кое-что из одежды. Она сказала, что он дурачит ее, что он ей подмешал что-то в чай, что ей страшно и он должен ее отпустить, но при этом они обнимались. У Мэриан не было часов. Потом они предались любви, и она заснула, а когда проснулась, Кантор заявил, что уверен: она собирается выйти замуж не за того мужчину, но еще не поздно.

Он хотел, чтобы она написала, что чувствует на самом деле. Она любит его и больше никого на свете, и он хочет, чтобы она написала это на бумаге, а он отнесет ее записку «тем людям», он не переживет, если она окажется в чьих-то чужих руках. Он заставил ее сесть и написать на листке бумаги: «Прости меня, мне очень жаль, но я не могу выйти за тебя замуж». Нацарапав что-то, Мэриан глотнула еще чаю, только теперь это оказался не чай, а что-то другое — виски? — после чего погрузилась в долгий сон.

Проснувшись, Мэриан увидела, что за окном день и она лежит в объятиях Кантора. Мэриан схватилась за запястье, забыв, что часы потеряны еще накануне, и почувствовала легкую тошноту. Она резко села на кровати: где она, с кем? Она начала всхлипывать, потом рыдать, бросилась искать свою одежду. Кантор нашел ее вещи, принес и присел на край кровати. Мэриан стала отталкивать его и неловко натягивать платье, не переставая плакать. Какой сегодня день? Который теперь час, где они находятся?

— Я отнес твою записку, — сказал он.

— Какую записку?

— В которой ты написала правду. Ты написала: «Прости меня, мне очень жаль, но я не могу выйти за тебя замуж». Они ее уже прочли, но меня не видели.

— Я не понимаю. Я тебе не верю. О боже, который час?

— Полдень, и все кончено.

— Какой сегодня день? О-о-о-о!..

— Никакой свадьбы не будет. Тебе не нужен этот мужчина. Я знаю, он тебе не нужен. Не сомневаюсь, он сейчас испытывает облегчение, а вскоре его испытаешь и ты. Отдохни же, отдохни, дитя мое.

Но, одеваясь, Мэриан продолжала рыдать и кричать, потом стала искать пальто и сумку. Кантор, по-прежнему сидя на кровати, наблюдал за ней.

— Мэриан, выходи за меня замуж, — сказал он.

— Нет, нет, нет! Я тебя ненавижу, я ненавижу тебя! О боже, какая я была дура, какая страшная дура, я погубила себя…

— Послушай, на самом деле он тебе совсем не нужен…

— Да, но и ты мне не нужен, ты мне отвратителен, я убью себя. Ну зачем, зачем, зачем?.. Я даже не уверена, что ты говоришь мне правду… Ты меня чем-то опоил, ты ослеплен ненавистью.

— Я говорю тебе правду.

— Прощай.

Схватив пальто и сумку, Мэриан побежала к выходу, по пути пытаясь просунуть руки в рукава. Дернула дверь — тщетно.

— Детка, послушай…

— Мне надо идти, идти…

— Ну и куда же? Давай по крайней мере я отвезу тебя на машине.

Мэриан упала, спускаясь с крыльца, поднялась, забралась в машину и громко хлопнула дверцей. Кантор сел на водительское место, запер обе дверцы и завел мотор, продолжая смотреть на Мэриан. Она была похожа на безумную: искаженное, дергающееся лицо, в глазах — страх и беспредельный ужас. Кантор, пожав плечами, повторил:

— Я все им передал, я был там вчера вечером.

Широко раскрыв рот, Мэриан завыла в голос, потом произнесла:

— Я потеряла часы. — И добавила: — Оставь меня, оставь меня, я тебя ненавижу…

— Поедем со мной, выходи за меня замуж, — сказал он в ответ, — прости, что я причинил тебе боль, но я должен увезти тебя. Пожалуйста, прошу тебя, я люблю тебя. Я возвращаюсь домой, поехали вместе.

Повернувшись к ней, Кантор увидел, что она продолжает плакать, лицо ее было искажено ужасной гримасой, рука шарила по дверце в поисках ручки.