Сон Бруно

Диана и Майлз поднялись со скамейки и пошли назад, обняв друг друга за талию. Они шли медленно, как старики. Вечернее солнце заливало молодую травку, в теплом воздухе терпко пахло сырой землей. Липовую аллею осеняла дымка молодой листвы.

– По-моему, в летнем домике нужен электрокамин, – сказала Диана. – Самый простой выход из положения.

– Наступают теплые дни.

– Все равно там сыро. А если мы утеплим домик, ты сможешь работать в нем и зимой.

– Хорошо бы. Особенно когда идет снег.

– Да, особенно когда идет снег. Нужно будет все щели законопатить. Как называется эта штука, ну, из которой делают прокладки на двери и окна?

– Что-то не помню.

– Завтра же спрошу в скобяной лавке.

Глава XXX

Аделаида роняла слезы прямо в выдвижной ящик платяного шкафа, и на груде се розового и голубого нижнего белья расплывались мокрые пятна. Аделаида выпрямилась, и слезы капнули на рукав ее красивого нового костюма из черного шелковистого вельвета с дымчатым отливом. Чтобы на нем не осталось пятен, она стерла слезы рукой. Потом внимательно оглядела себя в зеркале на туалетном столике. В номере не было большого зеркала. Белая блузка с кружевными оборочками, тоже новая, оказалась ей не впору. Аделаида купила ее в спешке. Кружева ни за что не хотели элегантно выглядывать из-за отворотов жакета, а сбивались под ними комом; когда же она пыталась вытащить их наружу, блузка выскакивала из юбки. Но теперь слишком поздно, с этим ничего не поделаешь, да и голубые бусы из венецианского стекла совсем не подходили к блузке. Они были слишком длинные. Она сняла бусы и бросила их в чемодан. Потом наклонила зеркало, отошла от него и осторожно взобралась на стул. Таким образом она могла рассмотреть все остальное – черную вельветовую юбку, нейлоновые чулки, черные лакированные туфли с металлическими пряжками. Ну и вид у меня, подумала она, прямо-таки похоронный.

Аделаида осторожно слезла со стула. Она всегда боялась высоты, и на стуле у нее кружилась голова. Она достала маленькую бархатную шляпку и принялась ее чистить, немного наклонившись и держа ее подальше от себя, чтобы слезы капали на пол. Просто уму непостижимо, подумала Аделаида, все плачу и плачу. Откуда только слезы берутся? В ее воображении возник огромный резервуар слез, пролитых за всю ее жизнь, и, представив себе, сколько их, без сомнения, предстоит еще пролить, она зарыдала с новой силой. Я столько реву в последнее время, думала она, того и гляди глаза испорчу, так и останусь уродиной. Нужно перестать плакать, но как? Она разглядывала в зеркале свое лицо. Мокрые глаза опухли, покраснели, веки покрылись морщинками. Да и все лицо сделалось красным, опухшим, воспаленная кожа лоснилась от слез. Господи, ну и вид у меня, подумала Аделаида. Где уж тут красоту наводить?

Она стала причесываться, бросая в мусорную корзинку скатанные комочки волос. Волосы лезли больше обычного. И цвет был не тот. Пришлось пойти к незнакомой парикмахерше, и та выкрасила ей волосы в гораздо более светлый каштановый цвет. Интересно, очень ли это заметно? Аделаида никак не могла привыкнуть к короткой стрижке и всякий раз, посмотрев утром на себя в зеркало, расстраивалась. Срезанные волосы она оставила себе. Парикмахерша хотела купить их у нее, но Аделаида отказалась, хотя от этого странного безжизненного пучка веяло жутью. Аделаида поправила новую прическу. Она надеялась, что короткая стрижка будет ее молодить. Но теперь уже считала, что короткие волосы придают ей неряшливый, неопрятный вид. Аделаида все не могла решить: то ли убирать их за уши, то ли, наоборот, закрывать ими уши. И так и так было плохо. Наверное, зря она остриглась.

Аделаида взглянула на часы. Она еще не кончила укладывать вещи. Большой чемодан можно оставить внизу, у портье. Она стала запихивать белье в сумку. Заглянула во все ящики, осмотрела гардероб. Обыскала незастланную постель и нашла два мокрых носовых платка. Надо купить еще платков. Она прожила в гостинице совсем недолго, но простыни уже были серые, грязные. Ну вот, все готово, оставалось привести в порядок лицо. Пудриться и красить ресницы она решила в последнюю очередь, в надежде, что перестанет наконец плакать. Теперь надежда была только на то, что, накрасившись, она уже побоится лить слезы, чтобы не размазать тушь на глазах. Склонившись над раковиной, Аделаида ополоснула лицо холодной водой. Потом вытерла его и принялась наносить крем. Прикосновение пальцев к горящим щекам было приятно. На секунду она закрыла глаза. Теперь надо попудриться. Затем она поднесла к опухшим губам светло-розовую перламутровую помаду, и тут по ее тщательно напудренным щекам побежали слезы, оставляя две глубокие бороздки.

– Вот проклятье, – пробормотала Аделаида.

Рука ее дрогнула, губная помада измазала подбородок. Хоть опять мой лицо и начинай все сначала. Ну нет уж, хватит с меня, решила она. Да не все ли равно, как я теперь выгляжу, не все ли равно, повторила она про себя и почувствовала, что в этом есть доля истины, потому что жизнь ее теперь совершенно изменится. Осознав всю важность этого открытия, она уронила еще две большие слезы. Попыталась вытереть платком помаду на подбородке. Помада до конца не стерлась, но бледное розовое пятнышко было совсем незаметно на ее пылающем лице. Аделаида слегка похлопала себя по щекам и надела шляпку. Зазвонил телефон. Ей сказали, что пришло такси.

Аделаида снесла поклажу вниз по узкой лестнице мимо пыльных цветов в латунных вазонах, оставила большой чемодан у портье. Села в такси. Боже, подумала она, сейчас снова заплачу. И заплакала. Пока такси медленно тащилось в плотном потоке транспорта по северной части Лондона, Аделаида безудержно рыдала, и на нее с любопытством смотрели из ближних машин. Наконец они приехали. Аделаида приложила к лицу мокрый, пропитанный слезами платок и попыталась снова напудриться, но пуховка и та промокла. Она достала деньги из новой черной лакированной сумочки и расплатилась с шофером. Затем прошла по многолюдному тротуару мимо газетного киоска, мимо корзин с овощами, которые только что привезли в зеленную лавку. Сочный ярко-красный помидор, покатившись по тротуару, лопнул прямо у ее ног. Она обошла его и, войдя в темный неприметный подъезд, поднялась по лестнице на второй этаж. Постучалась и вошла.

Тетушка и близнецы уже ждали ее. На тетушке был длинный черный костюм с отороченным мехом воротником, шляпа из павлиньих перьев, множество колец, наверное дешевых, и большая красно-зеленая брошь. Братья были в темных костюмах, в петлице у Найджела красовалась белая роза, а у Уилла – красная. Регистратор вышел вперед, чтобы приветствовать Аделаиду.

– Здравствуйте, – сказала она, глядя мимо него на братьев.

Найджел подошел к ней и неловко поцеловал в щеку. Он улыбался, Уилл был мрачнее тучи. Усы у него были подстрижены щеточкой, как у Гитлера. Он подошел к Аделаиде и тоже поцеловал ее в щеку.

– Господи, – сказал он, – у тебя лицо горит.

– Moya meelaya devooshka, – сказала тетушка.

– Помолчите, тетушка, – сказал Уилл.

Аделаида почувствовала, что вот-вот упадет в обморок, и опустилась на стул.

– Ну, – робко произнес регистратор, – смею напомнить, зачем мы здесь собрались. Позвольте узнать, который из джентльменов жених? А то еще выдадим леди не за того.

– Я жених, – сказал Уилл. – Ади, перестань плакать, не разводи сырость. Как тебе не стыдно? Можно подумать, тебя казнить собираются.

– Наверное, в день свадьбы у всех такое чувство, – со смехом сказал регистратор.

Найджел улыбнулся.

– Svadba, ssodba, slooshba, – сказала тетушка.

– Ба-ба, забодай тебя коза, тетушка, – сказал Уилл. – Ади, возьми себя в руки. Ты что, хочешь все испортить?

– Не-е-ет, – со слезами промямлила Аделаида.

– Ja toscha, – сказала тетушка и принялась шмыгать носом.

– Тетушка, и без тебя тошно. Ади, веди себя прилично, не зли меня. Садись сюда, рядом, перестань реветь, а то ты у меня заплачешь по-настоящему.