Рыцарь света

Рядом с ним королева Мод держалась с большим самообладанием. Она была волевой женщиной и не раз приходила на помощь мужу в самые трудные минуты, собирая войска, расплачиваясь с наемниками, отправляя отряды. Король любил и ценил свою супругу, и это при том, что она была далеко не красавицей: коренастая и невысокая, с резкими чертами лица и вечно нахмуренными бровями, рано состарившаяся, но все еще энергичная. Правда, ходили слухи, что в последнее время королева стала прихварывать. Тем не менее в этот день она держалась бодро и приветливо, махала своему народу рукой и улыбалась. Не так часто в последнее время можно было увидеть Мод улыбающейся.

Зато ехавший за королевской четой принц Юстас был по своему обыкновению мрачен. Он был одет в длиннополый бархатный камзол рыжего цвета, но с черной пелериной, на которой особенно выделялась великолепная золотая цепь, сверкающая на солнце. У пелерины был жесткий высокий ворот, и принц ехал, слегка склонив голову, словно стараясь скрыть нижнюю часть лица. Но всем было известно, что у Юстаса нездоровая кожа, что шея и нижняя часть лица изъедены рубцами и шрамами от залеченных язвочек, отчего даже довольно приятные черты лица не делали его привлекательным. Одно время поговаривали, что сын Стефана едва ли не прокаженный, однако он так рьяно сражался в прошлом году, что эти слухи как-то постепенно сошли на нет. И все же в народе болтали, что мало кто способен выдержать его взгляд и мало кто может не опасаться за свою жизнь, если в чем-то не угодил ему.

В Юстасе была какая-то сила, приковывающая к нему внимание настолько, что почти никто не смотрел на Констанцию Французскую, находившуюся подле него. Да и что там смотреть? Ну разве чтобы убедиться, что слухи о ее помешательстве преувеличены, конем она правит умело, а если и знали, что она хорошенькая, то в ее широком лиловом одеянии и опущенной на лицо вуали мало что можно было рассмотреть.

Зато следовавших за ними новобрачных приветствовали от всей души — криками, аплодисментами и пожеланиями счастья. Второго сына Стефана Вильгельма Блуаского в народе прозвали Вильям Душка. У него были круглые румяные щеки, длинные золотистые кудри, приятная улыбка… и никакой значимости в лице. Так мог бы смотреться и сыночек лавочника или крестьянина с короной на голове. Было известно, что Вильгельм добр и обходителен, но этим его добродетели и исчерпывались. Ни ума, ни воли, ни желания править.

Зато доставшаяся ему в жены графиня Суррей, шестнадцатилетняя Изабелла де Варен, была наследницей самого крупного в Англии состояния. Она была прехорошенькая: нарядная, улыбавшаяся, темноглазая. Подле нее ехала младшая дочь Стефана Мария, одетая просто и непрезентабельно, и, как шла молва, сия принцесса больше всего желала стать монахиней.

Когда члены королевской семьи заняли свои места, Стефан поднял руку, и тотчас трижды прозвучали фанфары, призывая к тишине. Стефан сказал короткую речь, заявив, что очень рад тому, что столько славных рыцарей прибыло на лондонский турнир, а потом дал знак лорду-распорядителю начинать парад участников состязаний. И когда с новым сигналом труб одетые в броню рыцари на великолепных лошадях стали въезжать на арену, зрители каждого встречали громкими овациями и пожеланиями удачи. Маршалы, надсаживая горло, выкрикивали их имена и девизы, сообщали, кому с кем выпало сражаться по жребию.

— О, сколько тут новомодных закрытых шлемов! — заметила баронесса Гита, разглядывая участников состязаний, многие из которых и впрямь были в скрывавших лица топхельмах. — Но как же тогда различать их в бою?

— По гербам на щитах, — пояснил ей муж. — Видишь, большинство рыцарей велели не просто оббить металлом свои щиты, но и разукрасить их специальными опознавательными знаками.

Графиня Аделиза склонилась к Эдгару и Гите:

— А известно ли вам, что несколько участников состязаний пожелали остаться неузнанными? И будут выступать инкогнито.

— Я слышал, что такое бывает, — отозвался Эдгар. — Говорят, на континенте это стало обыденным явлением… если такое вообще может быть обыденным. Ибо ничто так не интригует зрителей, как рыцарь без имени, особенно если он отменно сражается и рассчитывает на приз. Но, возможно, так пытаются выделиться и малоизвестные рыцари, опасающиеся, что они не столь достойно проявят себя на рыцарских состязаниях.

— Но как же тогда можно учесть, что участник принадлежит к достойному роду, если он не называет свое имя? — спросила леди Гита.

Графиня Аделиза с уважением взглянула на эту саксонку, которая только недавно приехала из отдаленного Норфолкшира, но так разумно рассуждает о порядках рыцарских состязаний.

— Ну, во-первых, сами доспехи, конь и воинская выучка вряд ли могут быть у простолюдина, будь он даже сыном золотых дел мастера. Благородные бои — это в крови рыцарства, всю жизнь посвятившего себя войне. К тому же, как бы ни скрывали свои имена пожелавшие остаться неизвестными рыцари, они обязаны назвать себя тем, кто вносит их имена в списки. Но тайна должна оставаться тайной, и эти списки не выставляются на обозрение без особой на то нужды. Хотя…

Тут бывшая королева с теплотой посмотрела на своего мужа, принимавшего парад участников.

— Уильям сказал мне, что в состязаниях примет участие некий рыцарь-госпитальер. Его имя священник не записал. Да и незачем это. Ведь в рыцарский орден поступают только дети из благородных семей.

— Я слышал об этом крестоносце от командора Осто де Сент-Омера, — заметил Эдгар. — И это его не порадовало. Ибо госпитальеры становятся все более популярными в Европе, ныне им покровительствует даже императрица Матильда, а это, возможно, означает, что госпитальер явился как ее шпион.

Взволнованная Милдрэд решила вмешаться.

— Просто твои тамплиеры, отец, переживают, что госпитальер прибыл просить короля покровительствовать еще одному орденскому братству. И самоуверенным храмовникам этого совсем не хочется, — заявила девушка. Она произнесла это излишне запальчиво.

Эдгар с удивлением посмотрел на дочь.

— С каких это пор у тебя столь нелестное мнение о тамплиерах? Ведь они даже простили тебе, что ты сбежала от них с острова Уайт. Если бы не это, они бы так не спешили бы в Бристоль, их корабль не потонул бы в водах Канала и твоя свита не погибла бы.

Милдрэд растерялась. Опять эта ложь… на какую вынудил ее епископ Винчестерский! И пока она размышляла, что ответить, ее отвлекла мать:

— Милдрэд, взгляни, Эдмунд подъехал. Следует дать ему отличительный знак, чтобы он мог сразиться в твою честь!

Девушка повернулась к арене, где перед их ложей на крепкой светло-рыжей лошади сидел ее жених. Он был в кожаной куртке, надетой поверх длинной кольчуги, и в округлом шлеме с опущенной пластиной забрала, скрывавшей верхнюю часть лица. Эдмунд склонил к перилам свое копье с шариком на острие и посмотрел на свою невесту.

— Вуаль, — подсказала дочери леди Гита. — Отдай ему вуаль. Тогда все будут знать, что Эдмунд Этелинг прославляет тебя своими подвигами.

Видя, что девушка медлит, обычно спокойная баронесса сама скинула с дочери головной обруч и передала ее вуаль Этелингу.

— Похоже, и вас, миледи, раззадорили эти состязания, — засмеялся барон Эдгар, глядя на свою воодушевленную и веселую жену.

Но не только леди Гита была оживлена в преддверии рыцарских игрищ. Ведь это были не только мужские состязания, но и возможность для дам показать, что и они что-то значат в этом мире. Ибо рыцарям полагалось прославлять красоту женщин. Недаром столько участников турнира, прогарцевав по арене, спешили к трибунам, посылали воздушные поцелуи, склоняли копья, высматривали прелестниц, расположением которых хотели заручиться. И уж тут надо было решить, ждать ли милости от своей супруги или постараться отличиться в глазах прекрасной незнакомки, которая снизойдет, чтобы отдать избраннику свой шарф, перчатку или вуаль. Иметь свою даму становилось так модно! О, сколько знакомств завязывалось во время турниров, сколько потом могло возникнуть браков, сколько родственных связей! Даже суровые саксонские таны, пренебрежительно относившиеся ко всяким куртуазным нововведениям, и те снисходительно смотрели на подобные правила и даже подталкивали своих родственниц: смотри — у того рыцаря нет еще дамского талисмана, отметь его, а там… Что может быть за этим «там», знала только женщина. Недаром они принарядились, недаром так желали блистать. Это вам не просто брачная сделка… это нечто более волнующее, приятное, многообещающее…