Отражение

— Да я-то расскажу, но как бы беды не было...

— Больше беды будет, если сюда чужаки за твоими тайнами понаедут.

Придавая предстоящему рассказу да и себе большей значительности, дед с минуту помолчал, закурил новую папиросу.

— Я, конечно, расскажу, но, может, они и не то совсем здесь хотят?.. Ну, да ладно... Да это уж четверть века назад было, Петя мой еще жив был. Лето было и гроза сильная. Потому, наверно, никто, кроме меня, ничего и не видел. Да и сам я поначалу ничего не видел. Гроза и гроза! Ливень потом. Это ночью и утром непогода приключилась, а потом светло стало. Солнышко! Я и побежал быстрее — потому как на удочку люблю ловить. А уж заодно колыданы ставить, у меня и песчаный бережок был присмотрен. Место нехожее. Тама болотом идти надо, тропку знать. Верст семь отсюда. На хороших ногах часа два идти.

— Это по кочкарю-то?! — не удержался Павлов.

— Я же про хорошие ноги говорю! Вы, русские, только по дорогам ходить умеете, а на болоте — любую тропу провалите. Вот, помню, охотился со мной Матвей Волков...

— Верю-верю, дед! — отмахнулся Павлов. — Ты уж говори — о чем начал.

— Время не знаю, сколько было, часов тогда не носил, — продолжил Иван Монин, — но если по солнцу — часов 10 утра. Тропа моя на поляну выходит. Там и бережок-песчаник. А вот к поляне той просека подходит. Что за просека? С версту длиной, ровная такая. Кто прорубал? Когда прорубал? Зачем прорубал?! Даже пней нет! Лес там не растет, трава только.

— Так это что — если сверху смотреть — ровный прямоугольник в тайге будет? — попытался представить Рогозин.

— Да не-е! Будет такая штука, которой глазной врач велит второй глаз закрывать. Я же говорю — просека на поляне и кончается. Вот и выходит — круг и прямоугольник. Я еще когда туда шел, слышу — вертолеты летят. Не один, два вертолета. В просвет я заприметил, что военные вертолеты. Думаю, учения начались, потом опять думаю — какие учения в тайге? Танки не пройдут, корабли не проплывут, пехота в трясине завязнет, только вертолеты и полетят. Пока думал, на поляну и вышел. Смотрю: оба вертолета там стоят, военные бегают. Значит, все-таки, думаю, учения. Хотел я, было, уйти, чтобы не мешать, а на просеке-то и увидел — самолет стоит. Целый. Истребитель, самый настоящий! Наверное, Як-38. Я про них читал. Всепогодный перехватчик. Другой в такую грозу не стал бы летать.

— Подожди-подожди, дед. Получается, современный истребитель на просеку приземлился? — удивился Павлов.

— На один бок он накренился, на крыле лежал, но целый. Да ты не перебивай! А то вдруг, что важное забуду. Так вот, гляжу я, и уходить передумал. Может, думаю, помощь какая нужна. Тут-то ко мне и подбежал такой, какие сейчас повсюду в камуфляже бегают. И кричит на меня: «Ты какого хрена, дед, здесь делаешь?!» «Рыбу ловить прихожу, — отвечаю, — раньше тут никаких учений не было, а если мешаю — уйду быстро». А он мне: «Погодь-ка. — И зовет, — Товарищ полковник, тут местный вырисовался, че с ним делать?» Старший-то их тоже без знаков различия, к себе меня подозвал, а перед ним два летчика стоят. Видать, с того самолета. Ну-у, — сам себе подтвердил дед Иван, — у них и комбинезоны красные были и шлемаки. Полковник меня и спросил, не замечал ли я в этих местах чего-нибудь необычного. А чего замечать-то! Рыба, говорю, хорошо здесь ловится, могу вам рыбалку устроить. В другой раз, говорит. А потом и говорит летчикам уже: «А вы, орлы, мне сказки рассказываете! Где это видано, чтобы самолет сам на посадку пошел да еще и посередь тайги!» Один из летчиков ему возразил: «Да я же говорю, товарищ полковник, сначала связь забарахлила, а в грозу когда вошли, на какое-то время определиться на месте не могли. Только собрались выше уйти, а то ведь молнии будто и не гасли кругом, тут я возьми и скажи, что будем здесь садиться. Пошутил, конечно, еще и непечатное добавил». «Непечатное и печатное ты мне в особом отделе напишешь! А как теперь самолет отсюда вытаскивать!? Или здесь его взрывать, прикажешь?» Потом снова про меня вспомнил. Спросил, сколько до деревни, спросил, где ближайшая трасса, а потом и говорит: «Ты советский человек, дед?» «А у нас здесь другие не живут», — я-то ответил. «О том, что ты тут видел, никому говорить нельзя!» «Да не сойти мне с этого места!» А он посмотрел на меня как-то хитро: «Подписку дашь, о неразглашении государственной тайны! Чуть что — сам понимаешь...» А я что, подпишу, говорю, грамоте обучен. «Пойдем к вертолету», — говорит, я было за ним — да шагу ступить не могу! Крикнул я ему, что ноги у меня не идут, мол, Конлюнг-Ики меня морочит. Полковник не на шутку разозлился: «Еще ты мне тут будешь сказки рассказывать! Знаю я вас, у вас под каждым кустом леший!» Как он это сказал, сразу вся погода переменилась! Небо темное стало, ветер поднялся и давай во все стороны деревья гнуть. И впрямь, видать, лесных духов вояка потревожил. Так я на всякий случай и «Отче наш» прочитал, меня когда-то учить заставляли, и наши отговоры, какие знал... А второй летчик мне говорит: «Шел бы ты дед отсюда, пока и тебя в особый отдел не упекли, будешь потом доказывать, что ты не колдун!» Как он это сказал, ноги мои отпустило, пошел я скорее к вертолету, бумагу — какую надо — полковнику подписал да побежал обратно в село.

— А самолет? — спросил Рогозин.

— Я потом туда еще не раз ходил, ничего уже не было. То ли увезли они самолет, то ли взорвали, как полковник говорил. Только на том месте воронки нет. И следов никаких нет. Я тогда вот как подумал: наверное, это непростая просека, коли на ней и деревья не растут и самолеты на нее падают. А еще вспомнил, как у меня ноги отказали, и что я перед этим сам себе пожелал, да решил, что поляна эта желания выполняет. Сколько раз туда ходил: денег просил — не давала, удачную охоту просил — давала, счастья хотел попросить — да сам за целый век так и не узнал, какое оно, а однажды я на том берегу рыбу ловил да горевал, что Петро мой одной только водкой живет. Что это за жизнь, все время пьяным быть: спать и пить, спать и пить? Как будто и не живет человек! Домой пришел — а мой Петька мертвый лежит, угорел от водки. Я с тех пор туда на лов не хожу. Может, и вправду у этой земли какая сила есть. Недобрая...

Дед Иван пригорюнился. На седых его ресницах блеснули слезы.

4

Бывальщина или небывальщина, но поляну деда Монина решили проверить. Старик согласился проводить, и потому с полчаса прикидывали, что может там понадобиться. Решили заехать домой за карабинами, компасом, картой, взять немного снеди, и Алексей решил еще захватить на всякий случай дозиметр. Когда уазик остановился у павловского подъезда, Семен не поверил своим глазам. На лавочке у крыльца сидела Наташа.

— Вот это да! — только-то и смог сказать он.

— Это к тебе? — удивился Павлов.

— Наверное...

— Ну ты даешь, Рогозин, обзавелся невестой и молчишь!

— Красивая, но, однако, не простая, — оценил дед Иван.

— С невестой ты, брат, поторопился, — смутился Семен, — я ее месяц только знаю.

— Так ведь дальние знакомые за полтыщи километров на свидание не ездят!

— Наташа?! — Семен свесил ноги из кабины.

Навстречу ему извиняющийся взгляд и та же улыбка, что была подарена на берегу реки в первый день знакомства. Степан был прав, Семену не требовалось никаких объяснений, немного ошалелый он подошел к ней, поцеловал, забрал сумку и без лишних разговоров пригласил в дом. Павлов пожал плечами, а дед Иван крякнул.

Дома пришлось еще раз чаевничать, угощая Наталью с дороги копченой рыбой, коньяком и пирогами с тертой брусникой, что всегда пекла на долю холостых вояк соседка — тетя Поля. Павлов предложил Рогозину остаться да еще и хитро подмигнул при этом.

Но Семен отказался.

— Вдруг на вас там столбняк найдет, — кивнул он на деда Ивана.

— А мне с вами можно? — этого от Натальи никто не ожидал, и она восприняла растерянное молчание за согласие и стала собираться.

— Пожалуй, женщин тама никогда не было, — то ли возразил, то ли предположил дед Иван.