Вид из окна

— Чему удивляетесь? Долина нищих.

Во всём его виде сразу угадывался советский интеллигент, который ещё двадцать лет назад на кухонке своей хрущёвки приближал долгожданное время демократии и цитировал коллегам статьи из журнала «Огонёк». А теперь, выжатый этой самой демократией на обочину жизни, пользовался единственной своей привилегией — возможностью выражать своё мнение по любому поводу.

— Долина нищих? — переспросил Словцов.

Мужчина сразу обрадовался возможному соратнику, торопливо протёр линзы поношенных роговых очков, будто хотел внимательнее рассмотреть Павла, и продолжил:

— Да-да… Именно так называют этот район в народе. Вы, наверное, не местный?

— Да таких, — Павел обвёл взглядом маленькие крепости, — в каждом городе, а в больших — не по одному, — рассудил Словцов.

— Вот-вот! Думают, что отгородились от жизни, от всех остальных, полагают, что за забором можно спрятаться от общего неблагополучия. Но в один прекрасный день они выглянут на улицу, а она будет абсолютно пуста! Всё! — мужчина сделал многозначительную паузу. — Народ вымер! От алкоголя, от наркотиков, от собственной дебильности!..

— И тишина… И мёртвые с косами стоять… — с улыбкой вспомнил Павел роль Крамарова в фильме «неуловимые мстители».

— Зря смеётесь! — обиделся борец за справедливость.

— Я уже давно не смеюсь, — глубоко вздохнул разочарованный недальновидностью собеседника Словцов. — Но даже если сравнять эту «долину нищих» с землёй, то нищих станет больше, а богатых не прибавится. Проверено в тысяча девятьсот семнадцатом.

— Вы не понимаете. У нас нет так много бизнесменов, в основном чиновники! Откуда у них такие деньги?

— Чиновники? Значит — лучшие борцы за демократию. Так что вам не стоит переживать. Вы, как я понимаю, радовались, когда Ельцин взгромоздился на броневик, а ГэКаЧеПэ невнятно бормотало о спасении Родины?

— А вы вели себя по-другому?! — вскинулся мужчина.

— Да. Я уже тогда чувствовал, что все эти митинги, это что-то не то. Столько было фальши. А все эти пляски на костях Сталина напоминали мне пляски на костях империи.

— Так вы сталинист? Сталинист! Из-за таких, как вы, надвигается эра нового тоталитаризма!

— А вы дурак, — равнодушно ответил Словцов, — и дедушка ваш в семнадцатом году Зимний брал, в двадцатом — вырезал казачество, а его дедушка в девятнадцатом веке симпатизировал блудливым декабристам.

Павлу стало неинтересно до боли, он повернулся и отправился обратно, в сторону улицы Мира. Славен город, в котором есть улица Мира! Но вслед ему ещё долго неслись разного рода ярлыки и ругательства, словно это Словцов был виноват, что у данного человека нет на этой улице своего дома. Явно он не настоялся, не накричался на митингах. Да и не было их в Ханты-Мансийске. Это тоже явно. Есть такие города, которым митинги противопоказаны, а если и бывают, то только по заданию партии и правительства, как демонстрации в советские времена.

Дома уже после полуночи он застал Егорыча. Тот сидел на стуле и с явным интересом изучал этикетки бутылок пустых, початых и полных.

— Восполнял пробелы вкуса, — пояснил Павел стеклянное разнообразие.

— И заливал горе, — дополнил Егорыч.

— Ты не Егорыч, ты Горыныч!

— Да бросьте вы, Штирлиц! Лучше скажи, на чём прокололся.

— Ты будешь смеяться, но я скажу банальную киношную фразу: меня подставили.

— И ты-ы-ы?.. — потянул в бороду Егорыч.

— И я трахнул домработницу. Возможно, несколько раз, но за несколько минут.

— Да ты у нас сексуальный террорист.

— Вот именно — у вас! В средней полосе России я был среднестатистическим мужчиной и среднестатистическим поэтом.

— А со мной выпьешь?

Словцов с сомнением поморщился.

— Как всегда, с хорошим человеком — уже и не хочется, — притворно обиделся Егорыч.

— Не знаю, как Среда, а я до воскресения чуть не дожил после таких возлияний.

— Не настаиваю, — согласился Егорыч, наливая себе «Царской водки».

Но выпить он не успел, потому как подоспела компания. Без стука, но, прилично хлопнув дверью, в комнату ввалился Хромов.

— И мне для сугрева, — с порога попросил он, глядя на стакан в руке геолога. — А ты, пиит, теперь разъясни мне чего значат твои эсэмэски? «Если друг оказался вдруг»? Или вот этот бред (далее он читал с дисплея телефона): Удалены от мира на кладб ище, Мы вновь с тобой, негаданный мертвец. Ты перешел в последнее жилище, Я всё в пыли, но вижу свой конец. Там, в синеве, мы встретим наши зори, Все наши сны продлятся наяву. Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре За тем же сном в безбрежность уплыву. — Это не бред, это — Блок, — спокойно пояснил Словцов. — Стихотворение называется «На могиле друга». — И не лень тебе было всё это набивать? — Надо было хоть чем-то развлечься. — А я прилетел сюда, чтобы восполнить пробелы в школьной программе по литературе? — ухмыльнулся Хромов, принимая от Егорыча стакан.

— Возможно и для этого, Юрий Максимович:

— Гарун бежал быстрее лани! — вспомнил школьную программу Хромов неожиданно даже для самого себя. — Лермонтов! Михал Юрьевич! Ух, меня наша русичка заставила выучить. А мне понравилось! Мораль сей басни: предательство влечет за собой смерть Иуды… Я прав, учитель? — с наигранным почтением спросил Хромов.

— Абсолютно, — подыграл Словцов. — А тот человечек, который обычно стоит у ресторана «Прага»?

— Он уже там не стоит, в данный момент он лежит в такси у подъезда. Удивительный паренёк, смерти не боится, а летать — глаза зажмурил — и рюмку за рюмкой. Мы с ним весь запас коньяка в самолёте выпили. Точнее — он. Я теперь очень сильно воздерживаюсь, — он задумчиво посмотрел на бутылку в руках Егорыча, — плесни-ка, дружище, пока доктора не видят. — Быстренько выпил сожержимое рюмки, крякнув от удовольствия, и снова воззрился на Словцова:

— Так в чём, Паша, суть дела? Тема какая?

— Тема, Юрик, — подыгрывая ему, ответил Павел, — вечная. Любовь. И прежде чем ты захочешь набить мне морду за Веру…

— За веру, царя и Отечество!? За это морду не бьют, Павлик. За это убивают на войне.

— Не ёрничай, надо притащить сюда моего тёзку и отпустить такси. Потом я всё расскажу.

— Мне можно присутствовать? — спросил Егорыч.

— Нужно, — коротко отрезал Павел.

— А в магазин? — поинтересовался Хромов.

— Всё уже есть, — кивнул Словцов на батарею ёмкостей под столом.

— Угу, — удовлетворился Юрий Максимович, — хорошо подготовились. Чувствую предстоит научно-практическая конференция за жизнь.

Все вместе они притащили почти безжизненное, что-то лепечущее тело Паши в комнату.

— Нашатырь? — спросил Словцов у Егорыча.

Тот кивнул и полез в аптечку. Порылся в коробке, достал ампулу, вскрыл её и выплеснул на ватку. По квартире поплыл трезвящий запах аммиака.

— Вы присутствуете на парапсихологическом эксперименте, — предупредил Словцов, морщась, поднося к носу Паши «благоухающую» вату.

Тот ответно поморщился и открыл глаза.

— Сели? — спросил он.

— Прокурор посадит — сядем, — хохотнул сверху Хромов.

— Паша, ты хоть немного в себе? — Словцов с надеждой рассматривал его мутные глаза. — Хочу проверить твои способности. Ты… Ну, как эти экстрасенсы по телевизору… По фотографии можешь?

— Я не пробовал…

— Посмотри, — Павел достал из кармана свадебную фотографию Зарайских, где, кстати, маячил на заднем плане свидетель Хромов, — на жениха посмотри, этот человек жив?