Вид из окна

— Душевно, — оценил Егорыч.

— Но, честно говоря, наступило какое-то странное время. Стихи никому не нужны, кроме девчушек, которые ожидают встретить принцев. Уроки литературы в школе превратились в математику, где каждая строфа проверена алгеброй. Знаешь, я посещал уроки в разных школах, и в каждой следующей я знал, что скажет о том или ином стихотворении учительница. Как по кальке! Главное — они знают, как и почему писал Пушкин! Я всю жизнь пытался понять и не смог, а они знают! Это в учебниках написано. Вплоть до того, какие движения души и мысли при этом происходили! Кстати, я сам преподавал литературоведческий анализ текста. Я тоже приложил к этому руку…

— Успокойся, Павел. Всё не так просто. Стихи? А почему вообще перестали читать, если еще десять лет назад охотились за книгами? Почему полки книжных магазинов заполнило чтиво, а не литература, которой так жаждал народ? Демократия? Законы рынка? Дерьмо! Пятнадцать лет назад тираж журнала «Наука и жизнь» превышал три миллиона! В нагрузку к нему по подписке навешивали журнал «Коммунист» или «Правду»! А сейчас он едва держится на уровне тридцати тысяч. Я полагаю, это тоже один из признаков Конца Света. Помнишь, наш разговор в гостинице «Кристалл»?

— Как не помнить. Я, кстати, хотел тебя спросить, что за англичанин тогда сидел с вами? Весь такой расфуфыренный, вальяжный…

— Истмен, Джордж Истмен, — не дал договорить Павлу Егорыч, — чистокровный денди, кичливый и заносчивый, якобы представляет здесь интересы «БиПи», имея под задом мощный пакет акций. Они с канадцами типа дружат, а, по большому счету, ревностно подсиживают друг друга. А этот лорд в первом колене пытается всеми правдами и неправдами через подставных лиц завладеть перспективными нефтяными территориями. Типа — вкладывает в геологию. Озабочен грядущим энергетическим кризисом. Нам-то что. Они когда увидели, на каком оборудовании мы до сих пор работаем, у них был шок.

— Ты знаешь, мне тогда показалось, что он вполне понимает русский язык, — задумчиво предположил Павел.

— Да запросто. Темные ребята. Мы при них только материмся открыто. А то кивают со своими каменными улыбками на лощеных фэйсах или требуют ледяным голосом выполнения работ строго по технологиям и мировым стандартам. Мы делаем вид, пока они смотрят, а когда уезжают, снова сваебоем гвозди заколачиваем, потому как по-другому у нас нельзя. Им этого никогда не понять. И то радует, что наши работяги перестали перед ними пресмыкаться, как в начале девяностых. Но вот в одном к ним нет претензий: платят всегда вовремя и платят куда как больше, чем наши. Да ещё и пристально следят за соблюдением техники безопасности. Правда, это как раз понятно, боятся лишнего повода, что их отстранят от нефтяных титек. Ты же слышал, небось, как Вэ-Вэ непрозрачно намекнул, кто и на каких условиях должен добывать на нашей территории наши ресурсы.

— Джордж Истмен, — повторил Словцов, который, возможно и не слышал эмоциональной тирады Егорыча.

Поняв это, тот замолчал, чтобы через пару минут снова начать сокрушаться:

— И почему после таких разговоров всегда выпить хочется?

— А потом морду кому-нибудь набить… — также задумчиво добавил Павел. — Ладно, надо двигать. Извини, Егорыч, Лизу обижать нельзя. Отравит. Если не отравит, то слабительного в чай насыплет. Не со зла даже, а характер у неё такой.

— Я тебя подброшу.

5

Лиза действительно накрыла в гостиной шикарный стол. На серебряном блюде, украшенном листьями китайской капусты, лежали поджаристые ломтики сёмги, на гарнир — по выбору — стручковая фасоль в кунжуте и коричневый рис. Помимо главного блюда стол был уставлен различными салатами и закусками, клюквенный морс в графине и бутылка белого вина на тот случай, если придёт Вера.

— Ого! — оценил натюрморт Павел.

— А то, — отозвалась Лиза, — полдня вокруг плиты скакала.

— Веру будем ждать?

— Пятнадцать минут, потом весь шарм превратится в осетрину второй свежести, как у Булгакова.

— Читала, — буркнул себе под нос Павел.

— Читала! — услышала на кухне Лиза. — Я вообще-то домработница с незаконченным высшим образованием. У меня до сих пор академический отпуск. Если надо — восстановлюсь.

— А надо?

— А фиг его знает, — выглянула она в гостиную. — Глядя на тебя, Павел Сергеевич, не то, что учиться, жить не хочется.

— Согласен, — не стал спорить Павел, — я сам у себя вызываю приступы скептицизма, депрессии и лёгкой ненависти. Люди гибнут за металл, а я… Эх, Лиза, были времена, когда я верил в коммунизм и мечтал полететь на другие планеты…

— Во как голову заморочили!

— Да нет, я сам с удовольствием верил. И еще думал, что скоро изобретут таблетки от старости и от смерти.

— Блин! Я тоже в это верила! Для меня самым страшным было не то, что пройти по кладбищу, а даже проехать мимо него. Не, меняем тему, а то у меня аппетит пропадёт.

— А я на кладбище чувствую умиротворение. И ещё, как это ни странно, дыхание истории. Брожу, читаю эпитафии… При рождении их не пишут, а надо бы.

— Я вроде тоже привыкла к постоянному присутствию смерти. Теперь, кажется, она всегда рядом, за любым углом. Я это поздно поняла… На похоронах Георгия.

— Подожди хоронить своего Георгия, — вдруг сам того не ожидая, сказал Павел.

— Что это значит? — гневно сузила глаза Лиза.

— Можешь считать меня за сумасшедшего, но я видел либо самого Зарайского, либо его очень хорошую копию. Видел — здесь. В виде английского джентльмена. — Сразу отмёл дополнительные вопросы Словцов.

— Хотела бы я на эту копию взглянуть, — задумчиво и совершенно спокойно отреагировала Лиза. — Ты и Вере сказал?

— Сказал.

— А она?

— Не верит.

— Ну это понятно. Казалось бы, тебе-то это вовсе ни к чему, потому я тебе верю… Ладно, давай будем обедать, Павел Сергеевич, наша кормилица, похоже, предпочитает нашему обществу офисную возню. В случае чего, мы ей штрафную нальём, — указала она на бутылку вина.

К обеду приступили молча. Рыба под белым соусом, в который Лиза мелко накрошила зелени, оказалась куда как хороша. Павел не удержался от похвал, но Лиза только отмахнулась: мол, каждый день такое. И Павел вспомнил, как ещё совсем недавно он пластал себе не ломтиками даже, а какими-то странными лохмотьями докторскую колбасу и неровными кусками нарезал хлеб. Такие бутерброды с чаем были его основной пищей. Присутствовали ещё в рационе готовые пельмени-полуфабрикаты и яичница-глазунья. Нынешний же обед вновь напомнил ему абсурдность происходящего. Он ощутил себя в чьей-то многомерной виртуальной игре, этакая русифицированная «Матрица». Но еда была неподдельно вкусной, и Словцов попросил у Лизы дополнительную порцию.

Он поднял на неё глаза и замер от неожиданности. Лиза расстёгивала на себе кофточку, как будто она задыхалась или ей было неимоверно жарко. Бюстгальтера под ней не оказалось, и, увидев два тёмно-коричневых соска, Павел начал подозревать, что сходит с ума. С головой действительно происходило нечто необъяснимое. Казалось, она теперь туго набита мокрой ватой, и здравым мыслям сквозь эту вату практически невозможно пробиться. Последняя из них позволила себя озвучить: